18.03.99

Кто боится демагогов? или Апология демагогии

Александр Алтунян

Если бы сегодня составлялся "Словарь политических предрассудков", в него бы обязательно попало и слово "демагогия". "Демагогия" в своем роде показательное понятие. Показательное потому, что нет ни одной партии и ни одного политика, которые бы позволили себе заявить о своем положительном отношении к демагогии. И все же сегодня, при демократическом политическом режиме, демагогия нуждается в оправдании. Да, мы утверждаем, что лукавое и даже лживое слово политиков в рамках демократических институтов нуждается в апологии. Нуждается в апологии, конечно, не ложь сама по себе - за ложь, за каждое конкретное лживое высказывание конкретного политика необходимо взыскивать или, по крайней мере, опровергать ее. Нуждается в апологии право на риторический прием, право на лукавое слово, на обращение к аудитории с лукавым словом.

Демагогия уже давно стала чем-то вроде бранной клички для политиков и политики: такой-то занимается демагогией, все политики - демагоги. Но совсем не всегда это слово имело такое значение. Что же такое демагогия, почему когда-то ценный и авторитетный образ стал бранным словом, - обо всем этом мы и хотим поговорить. Перед тем как приступить к делу, отметим: все наши рассуждения касаются только демагогической риторики в рамках демократического политического дискурса. (Только в демократическом государстве возникают определенные компенсирующие механизмы, сводящие к минимуму опасность от лукавого слова. В тоталитарных государствах подобных компенсаторных механизмов для государственной демагогии не существует.)

Итак, значение слова "демагогия" примерно одинаково во всех современных европейских языках. Это "обращение к предрассудкам толпы", это "лесть толпе и эксплуатация ее инстинктов", это "лживые, невыполнимые обещания, которые дает политик, для получения политической власти или достижения личных целей".

Демагогию и демагогов так часто шельмовали, что мы не замечаем разительных несообразностей в приведенном определении (и в самом нашем понимании этого слова!).

Демагогия - это "лесть толпе".

Хорошо, а великий Перикл не льстил афинянам, объясняя им, что афинское гражданство стало предметом зависти, что все греки учатся у афинян управлять государством? А Маргарет Тэтчер не льстила англичанам, говоря о гордости, независимости и самостоятельности - отличительных качествах английского национального характера? А Вацлав Гавел, гордящийся тем, что антикоммунистическая революция в Чехии стала "бархатной революцией", не льстил чехам? Да, политики льстят своим избирателям. И делают это небескорыстно.

Демагогия - это обращение не к разуму, а к инстинктам.

А когда Джон Мейджор просил своих избирателей сравнить уровень безработицы и уровень доходов британцев с тем периодом, когда страна была в кризисе, он что, обращался только к разуму (к элементарной способности производить логическую операцию сравнения чисел), или он обращался и к инстинктам - мол, от добра добра не ищут? Политики, в том числе и самые либеральные, обращаются не только к разуму, но и к чувствам, и даже к инстинктам. В этом природа политической борьбы. И чем лучше в речах политика сочетаются обращение к разуму и обращение к инстинктам, тем искуснее политик, тем больший политический вес он имеет.

Демагогия - "обращение к толпе".

Но в этом и состоит смысл политической тактики - в обращении к политической аудитории. "Однако "политическая аудитория", "народ" - это не толпа!"- воскликнет противник политической демагогии. А когда политическая аудитория превращается в "толпу"? Воющая масса сторонников победившего Клинтона или Блэра - это не толпа? Или толпа - это только сторонники Жириновского и Лепэна? Или сторонников победившей демократии в августе 1991 года оказалось невозможно спровоцировать на попытку штурма Лубянки?

Конечно, "толпе" как политическому феномену можно дать корректное определение. К сожалению, противники демагогии, говоря о "толпе", обычно трактуют ее либо как сторонников определенных "реакционных" политических сил (фашистов, расистов, коммунистов и т.д.), либо как социальных маргиналов ("чернь", "отребье общества").

Демагогия - это обращение к толпе ради "собственной пользы или обретения политической власти".

А ради чего еще обращаются к политической аудитории? Ради счастья родной страны? Охотно верю, идеалисты неистребимы, но и им приходится вначале завоевывать политическую власть.

Противники демагогии производят впечатление воинствующих моралистов и эстетов. Они обычно знают правду и ненавидят ложь. Они стоят за демократию, за народ и его интересы.

Лживое слово в политике очень опасно, как и любое лживое слово. Проблема только в том, что "ложь" не поддается точному и однозначному определению, а тем более "ложь в политике". (Поддается определению только очень локальная, конкретная ложь. Например, ложь о том, что в лагерях смерти людей не уничтожали, а лишь "перевоспитывали" или что в Чечне производились исключительно "точечные бомбардировки".) И все попытки искоренить ложь вообще, демагогию (демагогию как прием политической борьбы) оканчиваются ограничением свободы слова. Но ради того, чтобы в политике не было лжи, а демагоги не соблазняли "народ", борцы с демагогией готовы установить даже диктатуру.

Смысл политической риторики в демократической стране - в обращении к политической аудитории, обращении к ней за поддержкой. Демагогия - это лукавое, лживое политическое слово, обращенное к людям. Оно, конечно, опасно. Об этой опасности знали еще древние политические писатели. (Аристотель, например, говорил о том, что демагоги добиваются власти демократическим путем, а потом устанавливают тиранию.) Но еще более опасно не понимать того, что демагогия - это лишь квинтэссенция демократии, квинтэссенция сомнительных достоинств демократии. Демократия сама в себе несет разрушительное начало. Это начало - власть массы над личностью. Противостояние массы и меньшинств. Власть многих над одним, над немногими. Мы помним о смертном приговоре, вынесенном Сократу афинским судом. Не демагогия ораторов, обвинявших Сократа в плохом влиянии на юношество, оказалась роковой для философа, а незащищенность личности перед властью народа. Народ тоже может стать тираном. И все будет в рамках демократии. Можно попытаться оградить народ от демагогии и лжи, и это неизбежно приведет к диктатуре и тирании. А можно, развивая институты, защищающие личность и меньшинства, уменьшить опасность лукавого слова над толпой, что одновременно делает более устойчивой саму демократию.

И все же надо дать слово и врагам "демагогии", посмотреть на дело с точки зрения "здравомыслящей части общества". Страх перед "демагогом" - это страх собственника, имущего, перед бедняком, неимущим. Этот страх тем больше, чем беднее бедняк и чем у этого бедняка больше политических прав. Бедняк, ничего не имеющий, а следовательно, не имеющий и причин быть сдержанным в своих стремлениях (чисто шкурного резона, ограничивающего нас в наших действиях социальными, экономическими связями, правами и обязательствами), становится опасным для тех, кто что-то имеет. Опасным даже не в том смысле, что отнимет их имущество (это крайний случай, революционный), а в том смысле, что, имея политические права, он в значительной степени распоряжается и судьбой имущего. Человеку, который ничего в своей жизни не создал, не нажил, не приобрел, который не связан множеством теснейших отношений (в том числе и имущественных) с социальной тканью, легко эту ткань перекроить, перешить, разорвать, наконец. Его легко соблазнить именно в силу его не-прикрепленности, не-встроенности в жизненную ткань. Когда таких людей слишком много - это опасно для государства. Это грозит революцией. Когда такие люди получают право голоса - это грозит изменениями жизненного уклада, что также опасно для "коренного" класса собственников, которых, так или иначе, также много и на которых и стоит государство. Политики, которые апеллируют к экономически неимущим, но имущим политическое право голоса, причем делают это умело, нахально, становятся опасными для общества "укорененных", для собственников. Их, умелых политиков, вождей беднейшей части народа, demo-agogoi, начинают боятся и стараются дискредитировать. (Вот отсюда и возникает негативные значение у "демагогии", которое постепенно становится основным). Соблазнить же неимущих и свободных "малых сих" тем более легко, что, поддержав демагога, обещающего масло на их кусок хлеба, они приобретают шанс, пусть ничтожный, но шанс что-то получить.

В этом и заключена причина того, что в становящемся демократическом обществе опасаются демагогов. Очень многие люди оказались выбитыми из своих социальных луз, очень многие становятся действительно ни к чему не прикрепленными пролетариями (от слова "пролетать"), податливыми на умелую риторику проходимцев, пообещавших мне работу, ей мужа, кому-то еще водку, а кому-то упоение безнаказанным насилием. Процесс пролетаризации населения - очень опасный период. Ведь право голоса у меня уже есть, а сознания того, что право голоса есть инструмент власти, что я должен уметь пользоваться этим инструментом, что он слишком дорог, чтобы обменять его на бутылку водки, что на мне лежит ответственность и т.д., и т.д. - еще нет. Миновать этот трудный период становящегося парламентского общества, связать все население разнообразными имущественными отношениями: строительством жилья, пособием по безработице, личным счетом и т.д. - и обществу собственников уже не будет страшен политик-проходимец, каким бы умелым демагогом он ни был. Постепенно, очень медленно будет развиваться чувство самостоянья и знания о своей доле в распределении властных полномочий.

Эволюция понятия "демагогия" в девятнадцатом веке отражает кризис (эволюцию) в оценке демократии как принципа устройства общества. Споры о "демагогии" вводят нас в самую суть споров о демократии. И совсем не случайно сегодня со стороны безусловных демократов возникают предложения ограничить возможность для "демагогии коммунистов", жириновцев, сторонников Лебедя. Нам говорят о необходимости оградить "народ" от демагогии демагогов.

Подобные разговоры - это также свидетельство кризиса. Кризиса переходного периода нашей демократии. Мы как граждане понемногу взрослеем. Прежняя эйфория от демократии проходит. Мы постепенно начинаем понимать, что "демократия" - это совсем не идеальный способ общественного устройства, а лишь один из этих способов. И совсем не все демократы готовы принять свободный выбор народа, справедливо опасаясь, что этот выбор может стать окончательным решением их собственной судьбы. Ведь, к сожалению, у нас до сих пор всякие выборы - судьбоносны. Ловкий проходимец, пообещав сразу все и всем по правде и справедливости, вполне еще может захватить власть абсолютно легальным путем.

Современная западная демократия нашла способы умерять власть лукавого слова, не обращаясь для этого к диктатуре. Прежде всего, за счет упрочнения формальных демократических институтов, например, соблюдения правил политической борьбы: лучшие сдерживающие начала против лжи и лукавства - это, во-первых, возможность разоблачения и судебной ответственности, и, во-вторых, это возможность такой же лжи и лукавства со стороны твоего соперника. Затем, и это очень важно, - опасность от лукавого, лживого слова уменьшается за счет сдерживания власти большинства над личностью, над меньшинствами. За счет надежной гарантии политических и гражданских свобод личности. Некоторые демократии, например немецкая, не очень надеясь на здравомыслие и народа, и личности, предпочитают вводить еще и прямые запреты на обсуждение конкретных тем. Наша страна тоже пошла по этому пути, ограничив возможность легальной пропаганды национального, расового превосходства, войны и т.д. Может быть, это и правильно. Хотя, например, американская демократия не признает подобных ограничений, позволяя себе довольствоваться не содержательными запретами (эти запреты были бы нарушением важнейшего принципа американской демократии - свободы иметь любые убеждения), а защитой прав личности. То есть можно считать и проповедовать, что все негры негодяи и белые живут плохо из-за того, что отменена сегрегация, но нельзя оскорбить ни словом, ни делом конкретного афро-американца. (Конечно, это общая установка, а в каждом штате есть свои законы, которые иногда входят с ней в противоречие.) Интересно, что именно Американская Энциклопедия, при общей отрицательной трактовке "демагогии", меланхолически замечает: а впрочем, это слово что-то вроде клички для тех народных лидеров, взгляды которых вам просто не симпатичны. Не боятся американцы демагогов. Будем надеяться, что и мы не испугаемся новейших носителей лукавого слова и найдем силы противостоять им не путем запретов, а развитием демократических институтов, защищающих интересы личности, а также установлением и четким соблюдением правил политической борьбы.

Если рассматривать демагогию как тип риторики, то современная российская политическая демагогия - это традиционная демагогия, знакомая всем европейским демократиям. Это возвращение к традиции, прерванной большевиками. Между двумя типами демагогии: современной и советской, - при всем их сходстве, существует огромная разница.

Вначале о сходстве: всякая демагогия направлена на "промывание мозгов", всякая демагогия льстит народу (советская лесть: "народ-герой", "народ-победитель", "великий строитель коммунизма"), эксплуатирует инстинкты (советская демагогия времен второй мировой войны: "Убей немца!", "Родина-мать зовет!"). Всякая демагогия неоднозначна. То, что для одного члена политической аудитории - обращение к ценному символу, для другого - "дешевая пропаганда". Так, были люди, которые с искренним чувством благодарности приняли слова Сталина: "Я пью за русский народ!" (1945 год). Конечно, были и люди, оценившие этот тост как демагогию. Общих черт так много и они так очевидны, что мы не замечаем никаких различий между риторикой Сталина и риторикой Жириновского: и тот и другой демагоги; и тот и другой эксплуатировали чувства толпы и т.д. А разница, между тем, есть, и разница существенная.

Сегодняшняя политическая демагогия направлена на мобилизацию политической аудитории ("народа", "толпы", "телевизионной аудитории") для поддержки политика-демагога. Все приемы, которые использует такой политик: лесть, обещания, обращение к чувствам (инстинктам) и предрассудкам, - имеют одну цель. Цель эта - соблазнить, убедить слушателей оказать политическую поддержку. В Советской России политические вожди в политической поддержке "народа" не нуждались. Цель советской демагогии, всех ее приемов была в другом: нейтрализация возможного недовольства, поддержание постоянного чувства внешней угрозы, поддержание чувства страха.

Демагоги в современной России и в других демократических странах прополаскивают мозги политической аудитории, воздействуют на ее сознание, пытаются внушить определенные стереотипы и активизировать отдельные ценности и ориентации. Демагоги пользуются грозным арсеналом риторических и психологических средств. "Народ", "толпа", "масса" - объект приложения усилий политиков - слышит голоса не одного, а многих демагогов. Проблема выбора стоит перед каждым членом этой политической аудитории: он сам должен решить, кто же из всех политиков-демагогов лучше.

Советская же демагогия, прополаскивая мозги, была единственным легально действующим игроком на политическом поле. Она прикладывала все силы, чтобы других голосов не было слышно. Весь арсенал ее приемов был направлен на то, чтобы каждый член политической аудитории понял: лучший выбор, справедливый выбор уже сделан. Других "правд" и "справедливостей" - искать не советуем. Искать, добиваться лучшего (общественного устройства, оплаты труда) в рамках советской демагогии - это значит бороться со справедливой оплатой труда, с самой лучшей в мире медицинской службой, с самым прогрессивным общественно-политическим устройством общества. Кто же борется с "правдой" и "справедливостью"? Это могут делать только какие-нибудь инфернальные силы, воплощение Зла, а таких надо давить танками.

Демагоги при демократии - клоуны и спекулянты, голоса у всех разные и часто противные, у некоторых - очень противные. А демагоги советские говорили на один голос. (И этот голос был абсолютно серьезен. Голос правды, истины и справедливости не может быть несерьезным.) Тот, кто пытался выступить против, был не против Сталина или Брежнева, он был против справедливости и здравого смысла, он был против народа, он был "врагом народа". Поэтому им (тем, кто против) и не следовало давать возможности говорить. Народ не хотел слушать своих "врагов".

В демократическом политическом дискурсе любое высказывание произносится как реплика в диалоге, в многоголосом споре. Политическая демагогия - принципиально многоголоса, это обмен репликами, это спор, где слышны голоса политиков, возражения общественного мнения (или мнений), новые утверждения и так далее. Убеждает и соблазняет демагог в рамках спора. Ответ общества на реплику демагога должен выражаться в артикулированной форме, хотя бы и редуцированной до осуждающего молчания, до "народ безмолвствует". В современной России таких ответов на каждую реплику политика-демагога раздается множество. Излишняя демагогичность приемов у политика умеряется наличием других демагогов, готовых "разоблачить" любой неудачный шаг соперника.

Советская демагогия была одноголоса. Даже тогда, когда коммунистическая пресса, симулируя голос общественного мнения, публиковала письма благодарности от рабочего Иванова или колхозницы Петровой товарищу Сталину за его заботу о народе, за то, что "жить стало лучше, жить стало веселее" (это в 1937 году!), эта демагогия должна была быть построена так, чтобы всем было понятно: письма рабочих - это голос такой же официальный, как голос самого товарища Сталина. В этом была особая стилистическая задача: построить этот псевдо-диалог, псевдо-переписку так, чтобы у читателя ни на одну минуту не возникало желания самому высказать свое мнение. В самом стиле читатель должен был чувствовать угрозу инакомыслящему. Голос советской демагогии чисто стилистически был устроен несравненно более сложно, чем любой из голосов современной российской политической жизни. В советской демагогии гипертрофированность приема, "искусственность" приемов ничем не умерялась.

В основе современной российской и любой демократической демагогии лежит риторический, психологический прием, словесный кунштюк, нацеленный на убеждение и мобилизацию. Ленин, при всей своей политической брутальности, как демагог, был глубоко буржуазен. Он не признает буржуазной морали, буржуазной политической этики, буржуазной демагогии о политических свободах, он отказывается играть по правилам цивилизованного общества, но это все та же игра в слова. Лозунг хорош не тогда, когда ясно и четко выражает партийную программу, лозунг хорош только тогда, когда за ним идут массы. Поэтому в критический момент возможно позаимствовать чужой лозунг. Не важно, что ты не собираешься его выполнять. Важно сегодня, сейчас оседлать ситуацию. Ленин смог захватить и удержать власть в 1917 году в огромной степени с помощью лозунга: "Мир - народам, земля - крестьянам, фабрики - рабочим". Ни землю крестьянам, ни фабрики рабочим Ленин не собирался отдавать. Он украл эти лозунги у партии эсеров (социал-революционеров). Но без поддержки крестьян и рабочих большевистский переворот провалился бы. Ленин должен был убедить и соблазнить их, убедить, что победа большевиков принесет крестьянам землю и мир. И он добился своего. Для начала этого было довольно. В дальнейшем развитие большевистской и советской демагогии шло по линии усиления роли страха, как основной цели политической демагогии. Демагогия "риторов" и "софистов" (Ленин, Троцкий, Бухарин - до 1917 года) вырождается в демагогию "душегубов" (те же Ленин и Троцкий, но, конечно, главный здесь Сталин), а затем в демагогию властолюбивых посредственностей (Хрущев, Брежнев и другие).

Основа успешности демагогии советского типа - не политический опыт, не ораторские способности, а репрессивный аппарат. Успешность демагогии измеряется не победой на выборах (победа обеспечена репрессивным аппаратом), а послушностью общества. Насколько единодушно, например, общество голосует за ввод войск в Чехословакию. (В сентябре 1968 года по всей стране, на всех заводах, фабриках, в институтах прошли собрания, на которых post factum рабочие, крестьяне, инженеры голосовали за вторжение в Чехословакию. Советские вожди брали себе в подельники (в соучастники преступления) всех своих граждан. Каждый случай отказа голосовать "за", а такие были, их было немного, но они были, становился предметом специального изучения Комитета госбезопасности.) Успешность демагогии измеряется и тем, послушно ли общество усваивает основные лозунги и идеи, например, "мир - это война". Вот реальный факт: "На Америку надо бомбу бросить, чтобы она против мира не боролась!" - сказал родителям в 1980 году пятилетний мальчик. Именно так расшифровывалось советское послание мира. Это почти идеальный результат, к которому стремилась советская демагогия. Результат этот почти идеальный, потому что усваиваться это "послание мира" должно было на уровне подсознания. Артикулировать его в "расшифрованном" виде не должен никто, кроме Главного демагога.

Только совсем недавно, в начале 1990-х годов, российские политики вернулись к цивилизованной форме демагогии, к демагогии как риторическому приему. И это, конечно, следствие демократизации нашего общества.

Историю новейшей российской демагогии я бы начал с обещания нашего президента "лечь на рельсы", если через год (в 1992-1993 году) экономическая ситуация не улучшится. (Откуда это выражение "лечь на рельсы" со значением "самоубийства как воздаяния за грехи", в частности за грех неисполненных обещаний? Может быть, это влияние "Анны Карениной"? И тогда наш президент выступает в роли трагической? А может быть, это "архетип"? - отдаю сию счастливую находку новейшим российским политологам.)

Современные российские демагоги плохо знают свой народ. (Может быть, вернее сказать, что мы плохо знаем себя.) Политики идут на ощупь, пытаясь найти ценные символы везде, от сказок до опыта чилийской хунты. В качестве лозунгов берется то, что лежит на поверхности, то, что, исходя из здравого смысла, из нашего небольшого политического опыта, должно "работать". Поскольку агитация рассчитана на "народ", демагоги внимательны к фольклору. Они ищут в фольклоре ценные образы, предполагая, что эти ценные образы ("Родина", "Матушка Россия", "Правда" и т.д.) - отражение народных идеалов. Но что такое эти ценные образы сегодня, насколько они могут сегодня работать в качестве мобилизующего начала, никто из современных политиков не знает. Ведь проверить действенность лозунгов можно только на практике. То, что фольклорные, мифологические символы становятся основой современной демагогии - свидетельство молодости нашей демократии и гуманитарного образования политических советников.

Вот несколько характерных примеров.

В последние годы в арсенале официальной демагогии появились "патриотические" и "державные" лозунги. Приведем как пример образ "больной России" в интерпретации бывшего советника президента Сергея Станкевича. "Больную Россию" может излечить только "самоотверженный, патриотический порыв миллионов". Патриотический порыв "вырвет Россию из тисков тяжелейшего недуга", и Россия опять станет "Великой Державой".

Образ больной России и предлагаемого лечения поразительно напоминает фольклорный образ больной царевны и ее мгновенного излечения с помощью самоотверженного поступка героя. Дело в том, что образы "Родины", в прошлом веке - "Матушки России", имеют длительную традицию и долго оставались наиболее ценными в представлениях народа. Рассчитан этот образ, естественно, на эксплуатацию патриотических чувств народа. Ведь героем, от которого требуется "самоотвержение", является народ. Для себя российские политики отводят несравненно более трудную роль "мобилизующего начала". То есть "спасать" будет народ, отказываясь ради спасения Родины от себя и жертвуя необходимым, а мобилизовывать этот народ на благое дело будут российские политики.

А вот образцы риторики одного из самых на сегодняшний день популярных в России политиков - генерала Лебедя. Основной лозунг его президентской кампании 1996 года: "Правда и Порядок". Вскоре к этому лозунгу добавился еще один: "Россия - третий путь". Третий путь - это путь, по которому еще никто не ходил, ни либералы-рыночники, ни коммунисты. Россия выберет этот третий путь и найдет на этом пути Правду и Порядок.

Этот образ, при всей своей кажущейся реалистичности, безусловно, иррационален и апеллирует к сказочной "удаче", к "предсказанию", к магии. Герой сказки должен выбрать из трех дорог правильный путь, на котором его ждет удача. С рациональной же точки зрения, если есть, по крайней мере, один путь, принесший кому-то удачу, то лучше бы не соваться туда, где еще никто не ходил. (Хотя, если уж терять нечего... А смелым владеет Бог, как известно.)

Образ "порядка" - это образ культурный (не фольклорный). Синонимы "порядка" в русском языке: дисциплина, точность, честность. В последние несколько веков в России сложилась традиция относить все эти качества к немцам, признавая за ними (качествами) некоторую ценность, но при этом отдавая предпочтение русскому уму, находчивому и лукавому, и русским идеалам. Только в последние годы советской власти желание "порядка", как оппозиции даже не "беспорядку", а "бардаку": воровству, разрушению и деградации - стало одним из актуальных мотивов в политических настроениях общества. В современном дискурсе идеал "порядка" близок идеалу Каткова - жесткость внутренней и внешней политики как оппозиция анархии и хаосу.

Образ "правды" - это один из самых древних фольклорных символов. "Правда" в народных представлениях - это образ прежде всего этико-политический. Это закон общественного и гражданского устройства фольклорного "золотого века". Правда ушла с русской земли, а когда она вернется, опять наступит золотой век.

Но областью фольклора современные политики в поиске действенных лозунгов не ограничиваются. Тот же генерал Лебедь еще три года назад апеллировал к положительному опыту генерала Пиночета и объяснял: Сто человек на алтарь Отечества, и Родина спасена! Хотя кто-то увидит в этом лозунге отзвуки риторики (и действий!) другого генерала - Бонапарта.

А вот как пробует обольстить русский народ, по крайней мере его лучшую половину, еще один популярный российский политик - Жириновский. Он в телевизионном обращении накануне парламентских выборов в декабре 1993 года пообещал, что если он, Жириновский, получит власть, то в будущей России у каждой женщины будет муж. Люди, обремененные лишними знаниями, могут вспомнить про обещание Гитлера юным немкам, что в Третьем Рейхе каждая из них найдет своего жениха. Что думали немецкие девушки об этом обещании, я не знаю. А вот что сказала одна из тех русских женщин, к кому за поддержкой обратился Жириновский: "А я поставлю на дурака. Авось повезет". То есть: я сделаю ставку на Жириновского, хоть он и дурак, проголосую за него.

Конечно, эта женщина собиралась голосовать за Жириновского не потому, что "дурак" пообещал ей мужа. Но в своем телеобращении и других выступлениях он как будто обратил на нее внимание, он увидел, как ей тяжело: одной работать и поднимать детей. (А таких в России - многие миллионы.) Он пожалел ее и попросил у нее (и у миллионов других женщин) поддержки. И она из благодарности поддержит его. Она знает, что Жириновский - "дурак" и клоун, но ведь другие, умные и серьезные, ее не видят, не замечают, а этот увидел.

Жириновский - умелый демагог и, как всякий мастер своего дела, совсем не примитивен. Его обещания - это не обещания дешевого популиста: все и всем. Вот, например, он обещает "каждому несчастному" "крышу над головой, бесплатные хлеб и молоко". Обратим внимание: он не обещает икры и шампанского. Только хлеб и молоко. Но зато бесплатно, но зато это основные продукты, которые долгое время составляли основу рациона крестьянина. Это своего рода символ минимального благополучия. А ведь все искусство политического демагога состоит в том, чтобы находить такие значимые символы и использовать их в своих целях. Вообще же умелых демагогов среди российских политиков сейчас почти не осталось. Умелых - это значит работающих с любой аудиторией, грамотно, целенаправленно использующих актуальные значимые символы, чувствующих нерв аудитории.

Первая волна постсоветской демагогии накрыла нас в конце восьмидесятых. Мы сейчас из-под нее выплываем. Те, кто пришел в парламент, в правительство на гребне той демократическо-демагогической волны, слишком быстро раздобрели, завязли в интриганстве, избаловались, для того чтобы знать, с чем обратиться к людям и как добиться успеха. Новые пока не появились. Попытки демократических старичков опять обратиться к демагогии ничего кроме конфуза пока не приносят. Так, донеслось откуда-то: И мы, демократы, - тоже патриоты. Донеслось и затихло. Конфуз вышел и с лозунгом пересадить чиновников в отечественные автомобили - убогим, бесстыдно своекорыстным лозунгом. Борьба за пересадку отечественных ответработников на отечественные же членовозы - при том, что ведь очень патриотично и опять же "отечественный производитель", а вот не задевает. Сама проблема: на чем ездит хорошо кушающий чиновник - это не та проблема, которая щекочет нерв учителя или крестьянина. (Вот если бы на неудачливого демагога сразу после объявления о начале кампании совершил наезд бывший сотрудник КГБ, а через неделю камень упал на голову, а через две - машина его отечественная взорвалась после покушения в подъезде. Тогда да. А так... Или вот так: если бы он сам на метро пересел, вместе с другими министрами и замминистрами. И не на один день, а на постоянно, пока у учителя машины не будет. И чтобы никаких оплаченных проездных! Если бы госдачи их продать или на худой конец "отдать детям", и зубы им лечить в районной поликлинике или за двести тысяч пломбу. И квартиры их приватизированные... Да партмаксимум, а иначе в очередной вагон на Север, и мемуары о стоянии на броневике, и книги о том, как они приватизировали страну, писались бы только на пенсии... - эх, стара песенка, а как звучит! Да мало ли о чем можно с нами поговорить душевно!) А ведь подобные кампании бывают успешны. Махатма Ганди призвал индийцев носить традиционную одежду, призвал к бойкоту английского текстиля, что на первый взгляд так же дико и бессмысленно, как и призыв нашего старо-молодого реформатора, но прошло немного времени, и кампания приобрела огромный размах. Но это был Ганди, и обращался он ко всем людям как частный человек, а не как "альтруист на казенном содержании".

С другой стороны политического поля доносится "негодование" против обнищания "масс населения" и разворачиваются кампании в защиту русскоязычных и города русской славы Севастополя и требования правительства народного доверия. Но и эта "чиновничья", то есть туповатая, примитивная демагогия имеет уже обратный эффект.

Новый демагог должен скоро появиться на наших площадях; откуда он придет, сказать трудно, может быть, как и раньше, из университетской аудитории, может быть, с шахты, а может быть, с судоверфи. Одно можно сказать точно, приедет он на площадь, как и в конце восьмидесятых, на метро.

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru