То обстоятельство, что российские медиа обошли молчанием смерть Эдварда Саида, обескураживает. Э.Саид был звездой первой величины на американской интеллектуальной сцене, ничуть не менее яркой, чем, скажем, Ричард Рорти или Майкл Уолцер. Заполучить его в качестве приглашенного лектора для европейской аудитории, будь то в Лондон, Рим или Вену, было так же сложно (и так же дорого), как Дерриду или Хабермаса. На его смерть (21 сентября с.г.) откликнулись десятки авторитетных изданий. Чем объяснить, что в России его уход из жизни вовсе не был замечен? Я склонен думать, что в данном случае перед нами нечто более сложное, чем банальная неосведомленность. Скорее это незнание, проистекающее из нежелания знать. Разумеется, люди, читающие по-английски, не раз встречали имя Э.Саида и могли бы припомнить, в каком контексте. Но последний никак не резонировал с контекстом, в котором живет наше интеллектуальное сообщество. Информация о Э.Саиде проходила по краю сознания, не вызывая сколько-нибудь серьезных ассоциаций. Иными словами, загадку скандального игнорирования произошедшего события следует искать не в провинциализме нашей аудитории, а в ее специфической невосприимчивости к определенным сюжетам. Попробуем поразмышлять о причинах этой невосприимчивости.

Всемирную известность Э.Саиду принесла книга "Ориентализм" (1978). Она представляла собой исследование европейского взгляда на неевропейскую часть человечества. На богатейшем историко-культурном материале ученый показал, что конструирование "Востока" - не в географическом (East), а в культурном (Orient) смысле - было необходимым элементом в интеллектуальном и политическом конституировании Запада. Колонизировать остальной мир означало для европейцев не просто подчинить его технологически, но превратить его в объект взгляда. Восток - это абсолютный Другой, нечто сущностно отличное от разглядывающего его западного человека. "Восток" в дискурсе ориентализма - это область, которую можно описывать и изучать, заселять и обучать и которой можно править. "Короче говоря, ориентализм - это западный стиль доминирования, реструктурирования и обретения авторитета над Востоком".¹

Начало ориентализму положило Просвещение. Именно тогда европейское человечество предпринимает проект глобального распространения, частью которого было приобщение "примитивных" восточных народов к ценностям западной цивилизации. Без анализа дискурса ориентализма, полагает Э.Саид, невозможно понимание колониализма - той "систематической дисциплины, посредством которой европейская культура была способна овладевать Востоком - и даже производить Восток - в политическом, социологическом, военном, идеологическом, научном и имагинативном плане".²

"Ориентализм" стал парадигматической работой для международной - я чуть было не сказал "западной" - гуманитарной науки последней четверти века. Она получила невероятно высокий индекс цитирования не только в сфере сравнительного литературоведения (профессиональной сфере Саида), но и в других областях социально-гуманитарного знания, от postcolonial studies и гендерных исследований до социальной и культурной антропологии. Множество сборников статей и материалов научных конференций в 80-90-е годы носило название "After Orientalism" - и в качестве отсылки к классическому труду, и в качестве обозначения усилий по преодолению соответствующей установки сознания. Не меньшим авторитетом пользовалась и другое исследование Э.Саида о практиках культурного господства "Культура и империализм" (1983). Авторы, пишущие сегодня на темы символического насилия, ссылаются на книгу Саида с той же частотой, с какой на работы Фуко и Бурдье.

Но Саид был не только ученым. Он принадлежал к числу тех, кого у нас в советские времена называли "видный общественный деятель". Общественная деятельность Саида сосредоточивалась на защите прав палестинцев. На протяжении двадцати с лишним лет он служил своего рода рупором арабского мира на Западе. Участие в телевизионных ток-шоу, выступления на международных форумах, статьи и интервью в периодике (чаще в европейской, чем в американской) стали для Саида инструментом борьбы. Борьбы за дискурс. Ибо Саид слишком хорошо понимал, что политический контроль в современных условиях достигается посредством контроля над значениями.

Вы говорите "мир", "отказ от насилия", но что означают эти слова применительно к конкретной ситуации в Палестине? - спрашивал Саид в одном из интервью для BBC. Какое значение вы вкладываете при этом в слово "мир" и почему не употребляете такого слова, как "оккупация"? Как в принципе должен выглядеть "мир", если на момент соглашения между Рабином и Арафатом, подписанного в Осло в 1993, на оккупированных территориях проживало 110 тысяч нелегальных поселенцев, а на сегодня - двести тысяч?

В Соединенных Штатах против Саида периодически выкатывали тяжелую артиллерию - обвинения в антисемитизме. Это было полным абсурдом, поскольку Саид и словом, и делом доказывал свою приверженность арабо-израильскому взаимопониманию. Достаточно вспомнить его помощь оркестру Баренбойма, уникальному коллективу, объединившему музыкантов и еврейского, и арабского происхождения. Саид даже сумел организовать гастроли Баренбойма в Рамммалахе.

Такими действиями, равно как бескомпромиссной критикой коррумпированности и лицемерия Арафата, Саид снискал себе почетную ненависть фундаменталистов с обеих сторон. Для палестинских ультрас он был безродным космополитом, предавшим национальную идею, для активистов еврейского лобби в США и для израильских правых - надоедливым арабом, постоянно путающим карты в обслуживающей геополитику риторической игре.

Голос Саида громко звучал в арабском мире, много тише - на Западе и, как мы успели заметить, совсем не был слышен в России. Это неудивительно, если принять во внимание два обстоятельства. Во-первых, главной заботой Саида как интеллектуала было разоблачение нарциссизма белого человека. Он систематически ставил под вопрос веру европейцев в духовную самодостаточность и продиктованное этой верой пренебрежение к незападному миру. А поскольку русские интеллектуалы сегодня озабочены совсем другим - доказательством своей принадлежности Европе, - они вряд ли могли разглядеть в писаниях Саида много интересного. Во-вторых, Саид был палестинцем. Это значит, что его место на баррикадах, возведенных в российском политическом воображаемом усилиями Михаила Леонтьева и Максима Соколова, с самого начала определено. По одну сторону здесь иудео-христианская цивилизация, берущая исток в Иерусалиме, и государственники Путин и Шарон, по другую - варварство, террористы, Масхадов и Арафат. Поэтому у наших либеральных консерваторов и консервативных либералов субверсивные жесты a la Саид не могли вызывать ничего кроме головной боли. Что до красно-коричневой части российского политического спектра, то фигура Эдварда Саида должна была казаться этим людям подозрительной уже по причине его американского гражданства и профессорской карьеры в одном из самых престижных университетов Америки. Впрочем, вполне может статься, что они-то как раз просто не подозревали о его существовании.

Примечания:

¹ Said E. Orientalism. NY, 1978. P.3.

² Ibid.