Русский Журнал / Политика / Политграмота
www.russ.ru/politics/grammar/20001122_shimov.html

Политика и обыватели
Могут ли нормального человека волновать политические страсти?

Ярослав Шимов

Дата публикации:  22 Ноября 2000

Написать этот текст я решил после недавнего разговора со знакомым американцем. На мой вопрос о том, какая часть пресловутой "ГорБуши" ему более симпатична, он ответил, пожав плечами: "Я не голосовал. Мне нет дела до политики. У меня, слава Богу, другая профессия". И, подумав, добавил: "По-моему, все нормальные люди так считают". Вот я и задался вопросом: а кто же, собственно, такие нормальные люди, и какие у них отношения с миром политики?

Homo normalis

В среде людей, считающих себя интеллигентными, к обывателям принято относиться со снисходительным презрением. На костях этих несчастных с удовольствием отплясало не одно поколение интеллектуалов разных времен, стран и убеждений - от Уайльда и Флобера до Маяковского и Набокова. Их жалкие ценности и убогие пристрастия, их безвкусица (когда-то - канарейка в клетке и фарфоровые слоники на буфете, сейчас - цветастый ковер на стене и бразильский сериал на телеэкране), их зашоренность и предрассудки раздражали и раздражают тех, кто в своем развитии поднялся (или думает, что поднялся) над обывательским уровнем.

Между тем обыватель, собственно, и есть нормальный человек, так сказать, homo normalis. Не только потому, что обыватели составляют большинство в любом сколько-нибудь развитом обществе, но и в силу самой природы обывательства - если понимать под ним людей, ценности, психологические установки и основные параметры социального бытия которых приближаются к некоему среднему арифметическому, то есть к норме, существующей в данную эпоху в данном обществе.

Обыватель - понятие социально-психологическое, но никак не политическое или экономическое. По словам Х.Ортеги-и-Гассета, "избранные - не те, кто кичливо ставит себя выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе непосильно. И, конечно, радикальнее всего делить человечество на два класса: на тех, кто требует от себя многого и сам на себя взваливает тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для кого жить - это плыть по течению, оставаясь таким, какой есть, и не силясь перерасти себя".

Вполне вероятно, что последний психологический тип чаще встречается в среде, выражаясь марксистским языком, мелкой буржуазии, или, используя более современную терминологию, среднего класса. Но никакой твердой зависимости здесь нет и быть не может. История знает примеры обывателей на тронах, наиболее известные - Людовик XVI и Николай II (оба, как известно, кончили плохо - вполне вероятно, именно из-за психологического несоответствия выпавшей им социальной роли). Ну, а за примерами противоположными - гениальных выходцев из низов общества, значительно переросших средний моральный и/или интеллектуальный уровень своей эпохи, - и вовсе далеко ходить не надо: каждый назовет с десяток таких личностей.

Homo normalis - существо по природе своей статичное, точнее, стремящееся к статике и почти никогда ее не находящее. Идеал обывателя, как всем известно, - покой и довольство (что, на мой взгляд, заслуживает уважения, а не презрения; а впрочем, я необъективен, поскольку и самого себя считаю нормальным человеком). Как говорил Абдулла в "Белом солнце пустыни": "Хороший дом, верная жена - что еще нужно, чтобы встретить старость!" Однако жизнь почти не дает homo normalis'у идеального покоя и счастья, и причин тому две - внутренняя и внешняя. Первая связана с тем, что аппетит приходит во время еды, потребности человека растут и то, что кажется покоем и довольством в 25 лет, не удовлетворяет в 35, глубоко не удовлетворяет в 40 и может довести до тяжелой депрессии в 50.

Революция обывателей

Вторая, внешняя причина обусловлена действием закона общественной жизни, который сформулировал когда-то итальянский социолог Гаэтано Моска: "Суверенная власть организованного меньшинства над неорганизованным большинством неизбежна... Чем больше политическое сообщество, тем пропорционально меньше правящее меньшинство по сравнению с управляемым большинством и тем труднее будет для большинства организовать отпор меньшинству..." Почему? Да потому, что "представители правящего меньшинства неизменно обладают свойствами, реальными или кажущимися, которые глубоко почитаются в том обществе, где они живут". Иными словами - обыватель уважает тех, кто добился того, чего не удалось ему, нередко при этом завидует им и часто также отождествляет себя с ними (об этом подробнее ниже). Но в любом случае - подчиняется, поскольку природа обывательства не только статична, но и пассивна. Обыватель - всегда вагон, а не локомотив. Но, с другой стороны, из одних локомотивов поезда не составишь...

Именно поэтому обыватели становятся решающей силой крупных социальных переворотов. Французскую революцию начали не обыватели, однако судьба монархии во Франции была решена тогда, когда парижская "приличная публика" перестала при виде государя снимать шляпы и кричать "Vive le Roi!". Большевики победили в гражданской войне, лишь склонив на свою сторону большинство тогдашних жителей России - сельских обывателей. (Троцкий впоследствии с облегчением признавался: "Если бы белые выбросили лозунг кулацкого царя - мы не продержались бы и недели"; а что такое "кулацкий царь", как не популистский лидер сельского обывательства?) Есть и совсем свежий пример: недавний переворот в Белграде произошел лишь после того, как махинации Милошевича с результатами выборов "достали" изрядную часть обывателей югославской столицы. До тех пор, пока "вагоны" не поехали за оппозиционным "локомотивом", бесконечные демонстрации активных противников диктатора оставались бурей в стакане воды.

Обывательство - не аналог марксистских "народных масс", оно - лишь их часть, как правило, наиболее рассудочная и осторожная. Будучи человеком средним, обыватель обычно склоняется к умеренным взглядам, не любит люмпена и редко объединяется с ним. В 1931 году в Испании, когда выступления левой интеллигенции, студентов и рабочих вынудили короля отречься от престола, большая часть городского и сельского обывательства не участвовала в событиях, а лишь наблюдала за ними со смешанными чувствами настороженности и надежды. Пять лет спустя, когда новорожденная республика начала неудержимо дрейфовать влево, к коммунизму и анархии, именно традиционная, католическая, обывательская Испания поддержала Франко и в конечном итоге обеспечила ему победу - поскольку франкизм сулил порядок, покой, статику, столь любезную обывательскому сердцу.

Эволюция обывателей

Итак, обыватель может быть и опорой порядка, и его разрушителем. Все зависит от того, какой части правящей элиты - консервативной, реформистской или радикальной - в тот или иной момент удается передать и внушить свои настроения обывательству.

Австрийский историк Г.Холлер описывает случай из жизни некоего венского доктора Адольфа Фишхофа, происшедший весной 1848 года, когда в австрийской столице начались революционные волнения. Побывав у себя в больнице, доктор решил поглазеть на выступления студентов, о которых в те дни много говорили. Явившись на место одного из таких митингов, Фишхоф "увидел, что демонстрация понемногу становится похожа на обычную бестолковую студенческую сходку, и, огорченный, воскликнул: "Уважаемые господа!" Толпа умолкла, затем раздались выкрики: "Оратор!" После этого доктор Фишхоф был вынужден произнести импровизированную речь, в которой призвал сословия потребовать от императора свободы печати и вероисповедания, а также создания подлинного народного представительства. Своей речью врач вызвал в толпе неописуемый восторг".

Вполне вероятно, что и до этого почтенный доктор склонялся к либеральным взглядам, однако неожиданное ораторство подвигло его к произнесению радикальных лозунгов, которые хотела от него услышать толпа - о чем Фишхоф, зная убеждения студентов, не мог не догадываться. Участники митинга и оратор тем самым "подзарядили" друг друга - в полном соответствии с законами психологии масс, описанными и систематизированными Г.Лебоном, Г.Тардом, З.Фрейдом, С.Московичи и прочими авторитетами в области социальной психологии. Обыватели - отличный материал для создания фанатичных толп, поскольку усредненность морального и интеллектуального уровня homo normalis'ов позволяет им очень быстро найти общий язык и сплотиться - особенно когда к этому их подталкивают умелые режиссеры извне.

Толпы, естественно, существовали всегда, но лишь по мере стирания сословных, а затем и классовых перегородок, в конце XIX и ХХ веке, когда сама жизнь обывателей, в первую очередь городских, благодаря массовому производству и потреблению унифицировалась, настало время их господства. Началось быстрое перерождение классической демократии как способа выражения индивидуальных, групповых и классовых (но не массовых) убеждений и пристрастий - в демократию толп, на почве которой очень скоро расцвели ядовитые цветы фашизма и коммунизма. "Афинская демократия умерла именно в нашем веке, - пишет итальянский журналист и политолог Д.Кьеза. - Ее прикончил век масс. А в конце века начала умирать и либеральная демократия. Между двумя этими событиями был эксперимент "массовой партии", придуманный Лениным и перенятый Гитлером. Это - ответ на неудержимый рост общества и невозможность построить для него достаточно вместительную площадь".

О том, умирает ли либеральная демократия, конечно, можно спорить, - как, собственно, и о том, что следует под этой демократией понимать (одного критерия выборности носителей важнейших государственных и общественных функций уже явно недостаточно). Нужно, однако, заметить, что обывателям человечество обязано не только феноменом массовых партий и движений (а значит, в определенной степени и ужасами тоталитаризма), но и появлением гражданского общества, которое, слегка перефразируя Ленина, можно назвать обществом цивилизованных обывателей. Ведь большинство общественных организаций - от профсоюзов до домовых комитетов и обществ охотников и рыболовов - изначально представляют собой организации обывательские, направленные на самоорганизацию частной жизни и защиту этой жизни (то есть, по большому счету, покоя и довольства обывателей) от чрезмерных посягательств со стороны государства, то есть правящего меньшинства. Некоторые из этих организаций - те же профсоюзы и политические партии - со временем довольно тесно переплетаются с государством, и именно через них осуществляется контакт и взаимный обмен между неравными сообщающимися сосудами - правящим меньшинством и управляемым большинством.

Рассыпавшееся общество

В последнее время, впрочем, в жизни обывателей - от сверхблагополучной Швейцарии до нестабильной России - происходит нечто странное. Технологическая революция, пик которой пришелся на 80-е и особенно 90-е годы (компьютеризация, тотальная на Западе и значительная во многих других регионах мира, появление Интернета, дальнейшая "массовизация" производства и потребления материальных и нематериальных, особенно информационных, продуктов и т.д.), стремительно меняет характер индивидуального и общественного бытия.

Одним из важнейших изменений, на мой взгляд, является то, что обыватель, который в начале ХХ века вышел из дома на улицу и драматически изменил ход мировой истории, на исходе столетия возвращается домой и запирается на множество замков. Теперь у него есть виртуальный мир, и потребность в мире реальном у homo normalis'а становится все меньшей, а отчуждение людей друг от друга - даже в рамках одной семьи - все большим. Общество как бы рассыпается, или, выражаясь по-научному, атомизируется, причем особенно заметен этот процесс там, где благодаря экономическому процветанию обыватель, казалось, ближе всего подошел к своему идеалу - покою и довольству.

В статье, недавно опубликованной во французской Le Monde, американские социологи Р.Патнэм и Т.Уильямсон описывают современные тенденции в жизни американского общества: "Американцы... менее активно участвуют в различных формах общественной деятельности. В 1975-76 годах они в среднем принимали участие в 12 общественных акциях в год, то есть раз в месяц. Эта цифра уменьшилась более чем вдвое: в 1999 году она равнялась в среднем 5 таким событиям в год... В 1965 году в среднем 7% американцев регулярно участвовали в работе какой-либо местной общественной организации. Этот же показатель в 1999 году составил менее 3%. Точно так же посещаемость богослужений упала по сравнению с серединой 70-х на 10-12%.

Американцы сегодня общаются меньше, чем раньше, реже приглашают друзей к себе в гости (в среднем примерно на 45% по сравнению с серединой 70-х)... Отмечено существенное снижение и других видов неформальной социальной активности (таких как совместная игра в карты или посещение бара). Менее популярны стали совместные, групповые занятия спортом". Все эти явления Патнэм и Уильямсон называют "снижением американского социального капитала", под которым понимается "сеть контактов между людьми, пронизывающая общество, возникающие отсюда традиции взаимного доверия - иными словами, мера человеческих взаимоотношений". Все это парадоксальным (или, наоборот, логичным?) образом происходит в эпоху небывалого экономического подъема и процветания Америки. Средний житель США (то есть тот самый обыватель!) благополучен, заключают исследователи, но его вряд ли можно назвать счастливым и даже удовлетворенным.

В том, что проблема взаимного отчуждения свойственна не только США, каждый может убедиться, попытавшись ответить на простой вопрос: знаете ли вы, как зовут ваших соседей и чем они занимаются? Похоже, многие теоретики несколько поспешили объявить постмодерн новым состоянием общества в развитых странах. Постмодерн с его эклектикой и хаосом, охватывающим все сферы общественной и частной жизни, был лишь началом процесса, к завершению которого мы понемногу приближаемся: появлению рассыпавшегося общества, в котором виртуальная реальность играет куда большую роль, чем живой контакт, групповые связи ослабевают и социум распадается на множество неравных "атомов" и "молекул" - отдельных индивидов, семей, небольших замкнутых групп, связанных теми или иными частными интересами, и т.д.

"С политиками не танцуем"

Общественные и государственные институты в таком обществе, несомненно, сохраняются, но приобретают... виртуальный характер, так как олицетворяют и скрепляют то, чего, по сути дела, нет, - общество. Правящее меньшинство замыкается в собственной скорлупе, сосредотачиваясь на проблемах, которые не слишком-то касаются и почти не волнуют управляемое большинство. Новая эпоха, как отмечает российский социолог Д.Иванов, "превращает человека в функциональный элемент и ресурс общества, а социальные институты - в автономную реальность". Возникает равнодушие к политике как предмету ненужному и бессмысленному. Налаженность экономических процессов способствует этому. По мере совершенствования механизмов рыночной экономики наличие продуктов в супермаркете окончательно перестает зависеть от того, кто в данный момент сидит в президентском кресле или обладает парламентским большинством.

К тому же медленная смерть традиционных идеологий, которые все более и более сближаются (ну-ка, найдите 10 отличий между республиканцами и демократами в США или между консерваторами и "новыми лейбористами" в Англии!), действительно обессмысливает традиционную западную демократическую систему, основанную на существовании и борьбе политических партий. Данные социологических исследований в разных странах, в том числе в России, приводимые Г.Вайнштейном в его недавно опубликованной в РЖ статье "Что думают западные граждане о западной демократии...", полностью подтверждают эту тенденцию.

Мало-помалу сама профессия политика приобретает в массовом сознании облик чего-то малопочетного и ненужного, среднего между уличным жонглером и астрономом. Лозунгом дня становится название сатирической передачи чешского ТВ: "С политиками не танцуем". Кстати, в той же Чехии, стране посткоммунистической, а значит, не самой благополучной, равнодушие и даже отвращение к партийной политике уже приобрело массовый характер - такой же, как в куда более процветающих США или Германии: в недавних выборах в верхнюю палату местного парламента - сенат - участвовало лишь 20 с небольшим процентов избирателей.

Уснувшие души

Политика персоналистская, однако, если и не переживает расцвет, то и не находится в столь откровенном упадке, как партийная. Появляются новые харизматические лидеры, приобретающие массовую популярность. Ведь даже в рассыпавшемся обществе толпа не исчезает окончательно - она лишь видоизменяется, становясь рассеянной толпой, члены которой отдалены и отчуждены друг от друга, однако подвергаются воздействию все тех же - и даже более мощных - механизмов манипулирования массовым сознанием, что и раньше. Полностью сохраняется, а иногда и усиливается такое важнейшее свойство толпы, как отождествление ее членами самих себя с лидером или, пользуясь терминологией Г.Лебона, "вожаком".

Идеологически, скажем, Гор и Буш могут быть почти неразличимы, но психологическая разница между ними весьма существенна, и обыватель-избиратель чувствует это. Один из кандидатов олицетворяет собой тип умного, лощеного столичного политика-технократа с либеральными воззрениями (воззрения, впрочем, особой роли теперь не играют), другой - "рубаха-парень", свой в доску техасский ковбой. Кому что ближе... Отсюда и все страсти вокруг нынешних выборов президента США. Если бы Гор с Бушем были похожи друг на друга, электорат, наверное, сошел бы с ума, поскольку исчез бы последний - психологический - критерий выбора.

Сравните наиболее популярных политиков, выдвинувшихся в 80-е годы, и их преемников, сделавших карьеру во второй половине 90-х. Скажем, Рейгана, Ельцина, Милошевича и Валенсу - с Путиным, Хайдером, Коштуницей и Лукашенко. Все - фигуры чрезвычайно разные. Но если харизма первых густо замешана на идеологических установках, то вторые - люди практически без идеологии, даже Хайдер, которого относят к ультраправым главным образом из-за того, что он не жалует иммигрантов и когда-то ляпнул что-то одобрительное о ветеранах СС. Об этих политиках гораздо легче сказать, против чего они, чем за что они выступают. Им и не нужны стройные идеологические программы: обыватель поддерживает их, поскольку для него они "свои". Для рассеянной толпы этого вполне достаточно.

В рассыпавшемся обществе политика все больше сливается с рекламой: неважно, какие взгляды у кандидата Х., важно, как он выглядит и как себя преподносит. Конечно, национальные особенности и исторические традиции продолжают играть заметную роль, но по мере того, как культурные образцы унифицируются, а средний уровень образованности обывателя падает (что также является одной из печальных современных тенденций), эта роль становится все менее значительной.

К чему может привести этот процесс? Из-за его незавершенности дать окончательный ответ на подобный вопрос нельзя. В худшем случае, как мне кажется, станет реальностью фантасмагория В.Пелевина: "Положение современного человека не просто плачевно - оно, можно сказать, отсутствует, потому что человека почти нет... Это просто остаточное свечение люминофора уснувшей души; это фильм про съемки другого фильма, показанный по телевизору в пустом доме". Если же мыслить более оптимистично, то окончание века "классических" толп дает людям надежду. Хоть производство и потребление всех и всяческих продуктов и остается массовым, но восприятие их стало более индивидуальным - и это, быть может, единственная положительная черта сегодняшнего всеобщего отчуждения. А значит, обыватель может выключить компьютер и телевизор, выбросить в мусорный ящик газету и выйти на улицу. Поднять голову, посмотреть на небо. И начать думать. Может, чего и придумает...