Европу хоронили неоднократно. Со времен Французской революции до начала ХХ века, когда в свет вышло знаменитое сочинение О.Шпенглера "Закат Европы", не было недостатка в прогнозах, рисовавших будущее Старого Света в мрачных тонах. Позднее необходимость в таких пророчествах отпала: действительность 30-х - 40-х годов превзошла самые пессимистические ожидания. Послевоенная эпоха разделила Европу "железным занавесом", и только последнее десятилетие можно назвать временем еврооптимизма, когда народы континента вроде бы увидели перед собой ясную перспективу интеграции на основе взаимовыгодного экономического сотрудничества и либерально-демократических принципов.

Последнее, однако, не более чем миф, такой же как красивая и страшноватая сказка о "закате Европы". Тиражирование мифов вообще было отличительной чертой 90-х годов, что привело к появлению стереотипных представлений, имеющих мало общего с действительностью. Единой Европы нет, и ее появление все еще под вопросом. Скажем больше: в настоящий момент Европа - не более чем географическое понятие, обозначающее пространство между Атлантическим океаном и Уральским хребтом. Пространство это занимают несколько десятков народов и государств, которые достаточно четко распадаются на четыре разновеликие группы (назовем их "мини-Европами"). Каждая из них не только является носителем определенного исторического опыта и сложившихся на его основе политических и экономических механизмов, культурных традиций и т.п., но и стоит перед лицом ряда проблем, от решения которых зависит, с одной стороны, будущее самой этой группы, а с другой - перспективы ее взаимоотношений с другими "мини-Европами" и остальным миром.

1. Западная Европа

Европейский Союз, в состав которого входит подавляющее большинство стран этого региона, - наверное, единственное наднациональное образование, современного мира, степень интеграции в рамках которого можно назвать достаточно высокой. Ни Североамериканская зона свободной торговли (НАФТА), ни АСЕАН, ни Лига арабских государств, ни СНГ, ни какой-либо другой региональный экономический и/или политический союз не может сравниться с ЕС в этом отношении. Тем не менее и государства, объединившиеся под синим флагом с золотыми звездочками, пока не дали ответ на ряд важных вопросов.

Внутреннее единство. Евросоюз неоднороден, и внутри него идет борьба за экономическое и политическое доминирование. Хребет Западной Европы составляет "ось Берлин - Париж", однако франко-германские отношения, несмотря на их нынешнюю стабильность, - скорее союз поневоле, в котором сильные и слабые стороны партнеров взаимно дополняют друг друга и придают их сотрудничеству относительно гармоничный характер. Германия значительно превосходит свою соседку по экономическому потенциалу, не обладая (по историческим причинам) политическим весом, соответствующим этому потенциалу. Напротив, Франция, не входя в число мировых экономических лидеров, является членом Совета Безопасности ООН и посему обладает статусом великой державы. Поскольку ооновская модель, которая создавалась в совсем иных геополитических условиях, все чаще подвергается критике как устаревшая, Париж и Берлин в будущем могут оказаться по разные стороны баррикады: Франция объективно заинтересована в сохранении нынешней системы, Германия - в ее пересмотре.

Третий важный игрок в рамках ЕС - Великобритания, известная, с одной стороны, сильными позициями "евроскептиков" (хотя при лейбористах на них ведется планомерное и успешное наступление), с другой - особыми отношениями с США, которые делают Лондон главным проводником американской политики на западе Европы. Характер этих отношений, судя по всему, в ближайшие годы не изменится - что подтвердили недавние переговоры Джорджа Буша и Тони Блэра, - поэтому позиция Великобритании в ЕС во многом будет зависеть от общего характера связей Западной Европы и Северной Америки (см. ниже).

В каждой из стран этой "мини-Европы" идет довольно острая борьба консервативных и либеральных сил. Торжество прагматизма в экономике привело к тому, что курс правых и левых правительств в хозяйственной сфере зачастую совпадает, а вот по вопросам внешней политики, иммиграции, прав меньшинств, социальной роли государства их позиции заметно отличаются.

Консервативная часть западноевропейского политического спектра делает ставку на то, что привычно и уже оправдало себя, - свободу предпринимательства, компактное, но сильное государство, умеренный национализм и осторожный внешнеполитический курс. Либералы же (в широком смысле слова, включая левые партии и их сторонников) настаивают на большей открытости Европы остальному миру, соблюдении прав меньшинств вплоть до так называемой позитивной дискриминации, "великодушной" социальной политике и борьбе с негативными последствиями экономической глобализации. Первые, как правило, считают европейский и вообще западный опыт уникальным, вторые - универсальным. Первые осторожны и недоверчивы даже по отношению к ближайшим восточным соседям-кандидатам в члены ЕС, вторые мечтают о распространении по всему миру демократических ценностей в их западной интерпретации. С философской точки зрения речь идет о борьбе пессимистов и оптимистов, реалистов и идеалистов - при всей относительности этих понятий применительно к миру политики.

Если прибавить к этому неодинаковый уровень экономического развития и политического влияния разных членов ЕС, серьезные опасения по поводу некоторых аспектов интеграции, существующие в небольших западноевропейских странах (о чем напомнил прошлогодний референдум о введении евро в Дании), трудно всерьез говорить о том, что Европейский Союз уже стал единым целым. Да, в Западной Европе нет внутренних границ, но они по-прежнему существуют в сознании ее народов.

Отношения с США. Тесный военно-политический союз США и Западной Европы - едва ли не единственный элемент мирового устройства эпохи "холодной войны", сохранившийся до настоящего времени. Но и в этом монолите заметны небольшие трещинки. Позиции Вашингтона и его союзников по многим мировым проблемам все чаще расходятся. В качестве примера можно привести осторожное отношение европейских политиков к планам США создать новую систему противоракетной обороны или то возмущение, с которым воспринял февральскую бомбардировку Багдада официальный Париж. С другой стороны, американский политический истеблишмент и военное руководство испытывают смешанные чувства по поводу намерения ЕС создать собственные силы быстрого реагирования. Есть существенные различия во внешнеполитической стратегии США и Западной Европы по отношению ко многим странам и регионам мира: так, Вашингтон довольно активно вовлечен в геополитические игры вокруг Украины, в то время как Евросоюз и его отдельные члены занимают здесь скорее позицию заинтересованных наблюдателей.

Пока рано говорить о том, что дороги США и Западной Европы расходятся. Но трудно не заметить различий в их историческом опыте и политической философии, которые со временем могут стать еще более явными. Америка - единственная крупная держава современного мира, не знавшая серьезных поражений. Ей неведомы военный разгром, иностранная оккупация, длительный экономический упадок (за исключением Великой депрессии), распад создававшейся веками империи и другие беды, пережитые всеми народами Европы, кроме разве что Швейцарии. Этим, наверное, объясняются те особенности американской политики, которые часто вызывают раздражение в Европе: непоколебимая уверенность в собственной правоте и универсальности своих ценностей, готовность утверждать их в самых разных уголках мира, привычка вести переговоры с позиции силы и т.д. Положение единственной сверхдержавы, в котором оказались США по окончании "холодной войны", лишь способствует развитию этих черт и тенденций. Есть от чего закружиться голове.

У Западной Европы нет оснований для такого головокружения. Поражения, понесенные в прошлом, не только оставляют шрамы на душе - они нередко делают мудрее и отдельного человека, и целые народы (опыт Германии - лучшее тому доказательство). К тому же страны ЕС не отделены океаном ни от вечно неспокойных Балкан, ни от пылающего Ближнего Востока, ни от нестабильного постсоветского пространства. Все эти факторы обусловливают склонность европейской политической элиты (во всяком случае, ее значительной части) к более взвешенной и умеренной внешней политике. Так возникает основа для серьезных противоречий с США. Проявятся ли они в будущем? Это зависит не только от позиции европейцев, но и от курса Вашингтона при новой администрации.

Восточные соседи. Расширение ЕС на восток - дело, казалось бы, давно решенное. Между тем прием в Союз новых членов откладывается. Так, по отношению к Польше, Венгрии, Чехии и Словении речь шла о 2003 годе, теперь называется 2005-й, но не исключены и дальнейшие коррективы. Интеграция с Центрально-Восточной Европой грозит ЕС рядом неблагоприятных последствий. Канцлер Германии Герхард Шредер уже заявил о том, что нужно ограничить на довольно длительный срок право свободного трудоустройства в странах Западной Европы для граждан государств ЦВЕ - после того, как последние войдут в ЕС. Опасения по поводу возможного наплыва дешевой рабочей силы с востока выражают также в Австрии и Италии. Да и конфликт между Австрией и Чехией по поводу АЭС в Темелине вновь подтверждает, что по разные стороны бывшего "железного занавеса" по-прежнему неодинаково смотрят на многие вещи.

Еще более болезненно воспринимается в Западной Европе проблема иммиграции из государств "третьего мира". Страны ЕС с их крайне низкой рождаемостью, неуклонно стареющим и сокращающимся населением могут через пару десятилетий оказаться в очень сложной демографической ситуации. Но улучшить ее, облегчив доступ в Западную Европу миллионам иммигрантов, желающим туда попасть, тоже боязно: преступность, наркомания и прочие социальные пороки уже стали неотъемлемой чертой иммигрантских кварталов во многих городах Европы. Опасения западноевропейских обывателей приводят к росту ксенофобии, подъему популярности ультраправых партий и их лидеров. Левая печать даже пишет о возможной в будущем "коричневой волне" в Европе.

Похоже, приняв в годы эйфории, сопутствовавшей падению "железного занавеса", решение об интеграции с восточными соседями, лидеры Западной Европы толком не понимали, насколько трудным окажется этот процесс. Вдобавок брюссельские стратеги долгое время не задумывались над тем, когда и где он должен закончиться. "Европейский дом" строится без четкого плана, что ставит под вопрос прочность будущей конструкции.

2. Балканы

"Пороховая бочка Европы" остается таковой и сегодня. Конфликты в Боснии, Хорватии, Косово переведены из "горячей" в "холодную" форму, что вовсе не исключает возможности обратного процесса. Только присутствие международных войск не дает враждующим балканским этносам снова вцепиться друг другу в глотки. При этом у НАТО, вставшего во главе миротворческих операций (или того, что было названо этим красивым термином), судя по всему, нет ни малейшего представления о том, в какую сторону нужно, как говорится, "разруливать ситуацию". Войска стран Запада могут оставаться на Балканах очень долго, но от этого нынешняя Босния и Герцеговина вряд ли перестанет быть искусственным, разорванным натрое и неумело сшитым государственным образованием, а косовские албанцы не воспылают любовью к своим сербским соседям (и наоборот).

Балканы заблудились во времени. Национально-государственное размежевание, которое произошло в центре Европы сразу после первой мировой войны, когда рухнула австро-венгерская монархия, в этом регионе оказалось "замороженным" благодаря созданию балканской мини-империи - Югославии, вначале под скипетром сербской династии Карагеоргиевичей, затем под железной рукой маршала Тито. Причины конфликтов 1912-1913 годов, когда балканские страны увлеченно тузили друг друга, с легкостью меняя врагов и союзников, не исчезли, вот только сами конфликты оказались отложены на восемь десятилетий. Нынешняя ситуация опасна тем, что она вновь "консервирует" очаги возможного возгорания - без всяких гарантий того, что в ближайшем будущем в том же Косово или Боснии не полыхнет вновь.

Приход в 2000 году к власти в Сербии и Хорватии более либеральных режимов, конечно, меняет ситуацию к лучшему, но отнюдь не кардинальным образом. Помимо примирения, балканские народы нуждаются в восстановлении экономики, а для этого у них нет ни сил, ни средств. Запад вроде бы не возражает против предоставления странам региона крупных займов и другой помощи, но обставляет это согласие условиями, которые не всегда приемлемы для сербов, хорватов и их соседей. Речь идет, в частности, о выдаче гаагскому международному трибуналу ряда лиц, многие из которых на родине считаются не военными преступниками, а национальными героями (свежий пример - хорватский генерал Норац, в поддержку которого в Загребе в середине февраля собирались стотысячные митинги).

Фактическое отделение Черногории от Сербии, которому недостает только официального признания, отрезает Белград от моря и сводит сербское государство к границам начала ХХ века. Сербы сегодня, несомненно, самая униженная нация Европы. Не вдаваясь в причины такого положения, нельзя не отметить, что сама по себе эта ситуация опасна, ибо очередной взрыв сербского национализма может привести к новой балканской войне. Другим потенциальным источником конфликта в регионе являются албанцы, которые, помимо Албании и де-факто независимого Косово, составляют значительную часть населения Македонии. Учитывая, что албанцы - народ с наивысшим в Европе уровнем рождаемости, несложно представить себе, к чему в будущем может привести попытка реализации "великоалбанского" проекта.

Итак, перспективы второй "мини-Европы" остаются, мягко говоря, неясными. Консервация конфликтов вместо их постепенной и методичной ликвидации - вот итог балканской трагедии 90-х годов. Всерьез говорить о перспективах интеграции Балкан в Западную Европу трудно, хотя США и ЕС приветствуют выдержанные в подобном духе высказывания местных политиков. Но уходить из региона Запад, конечно же, не собирается, тем более что реальных соперников там у него нет (влияние России на Балканах если и не полностью утрачено, то по крайней мере невелико). Можно предположить, что даже при благоприятном развитии событий (то есть в том случае, если война не возобновится) Балканы, за исключением наиболее благополучных стран вроде Хорватии, на долгие годы станут чем-то вроде протектората Запада - с международными войсками на своей территории, довольно хилой экономикой, подпитываемой иностранными кредитами, с коррумпированными местными элитами и бедным населением, регулярно пополняющим армию иммигрантов в странах ЕС.

3. Центрально-Восточная Европа (ЦВЕ)

По сравнению с Балканами жизнь этого региона (Польши, Венгрии, Чехии, Словакии и Словении; нередко сюда относят и прибалтийские государства) в 90-е годы представляет собой настоящую success story. Однако абсолютных, а не относительных успехов у перечисленных стран не так уж много. Как мне уже доводилось писать в РЖ, главная стратегическая цель, провозглашенная лидерами ЦВЕ в начале 90-х, - ускоренная интеграция с Западной Европой - так и не достигнута. В то же время страны этого региона - единственные из бывшего соцлагеря, кому удалось за последние 10 лет создать политическую систему, в целом напоминающую западноевропейскую (ее парламентский, "британо-германский" вариант), а также единственные, кто развивался в относительном соответствии с либеральной теорией о выдающейся роли гражданского общества при переходе от тоталитаризма к демократии. Действительно, институты гражданского общества в ЦВЕ существуют и действуют, но их взаимоотношения с политическими и государственными институтами по-прежнему носят конфликтный характер (пример - кризисная ситуация вокруг общественного телевидения в Чехии).

Внешние и внутренние проблемы, с которыми сталкивается эта "мини-Европа", заставляют ее политическую и интеллектуальную элиту вносить коррективы в привычную стратегию. В настоящее время в научной, политической среде и СМИ стран региона обсуждаются три возможных варианта взаимоотношений ЦВЕ с соседями. Первый - продолжение прежнего "западнического" курса. При этом каждая страна-кандидат строит отношения с ЕС и НАТО самостоятельно, что питает определенный дух конкуренции между ними. Второй путь - активизация регионального сотрудничества. В этом отношении симптоматично недавнее выступление министра иностранных дел Австрии Бениты Ферреро-Вальднер, выдвинувшей идею "центральноевропейского Бенилюкса" в составе Австрии, Венгрии, Словении и Чехии с возможным подключением Словакии и Польши.

Наконец, третий, неожиданный и для многих местных политических сил по-прежнему неприемлемый, вариант - развитие связей с Россией, что позволило бы странам ЦВЕ стать своеобразным мостом между Западом и Москвой, тем самым заметно повысив геополитическую значимость региона. Определенная активизация российского направления во внешней политике Польши и Чехии, заметная в последнее время, позволяет говорить о том, что подобный сюжет - не праздная игра ума.

Таким образом, и третья "мини-Европа" по-прежнему находится в поисках собственной идентичности, и здесь нет четких ответов на вопросы о роли и месте этого региона в гипотетическом "европейском доме" - хотя, конечно, ориентация на ЕС остается краеугольным камнем центральноевропейской политики.

4. Постсоветская Европа

Именно это название кажется нам подходящим для огромного массива, лежащего между ЦВЕ на западе и Центральной Азией на востоке (последняя, хоть и включает в себя ряд бывших советских республик, явно относится к иной, мусульманской, цивилизации, а потому ее проблемы не могут рассматриваться в европейском контексте).

Для многих аналитиков-либералов, как западных, так и российских, постсоветская Европа - "неправильный" регион, поскольку особенности ее развития явно не соответствуют либерально-универсалистским канонам, согласно которым посткоммунистический мир - некое единое целое, где действуют одни и те же законы "перехода от тоталитаризма к демократии и рыночной экономике". Можно вспомнить, например, целую серию публикаций в научных и периодических изданиях середины 90-х годов, в которых проводился сравнительный анализ восточноевропейских (чаще всего польских) и российских экономических реформ. Первые преподносились как удача, вторые - как провал. При этом не учитывался принципиально разный исторический и социальный фундамент этих реформ и, соответственно, неодинаковая логика развития ЦВЕ и постсоветской Европы.

В России, Белоруссии, на Украине, в Молдавии, в отличие от их западных соседей, крушение коммунизма не повлекло за собой полной ротации правящей элиты. Основу нового политического класса здесь составили три группы: часть прежней бюрократии, приспособившаяся к новым политическим и экономическим условиям ("крепкие хозяйственники"), верхушка новой буржуазии ("олигархи"), сросшаяся, с одной стороны, с государственным аппаратом, а с другой - с криминальной средой, и силовые структуры, особенно спецслужбы. Последние держались в тени на протяжении почти всего прошлого десятилетия, но в настоящее время их политическая роль заметно возросла. В России сегодня они выступают в качестве едва ли не основного "системного игрока", определяющего правила игры на политическом поле, не выходя или почти не выходя за рамки формальных законодательных ограничений, которые силовикам, тесно связанным с высшим государственным руководством, пока удается менять, используя легитимные государственно-правовые механизмы (в первую очередь речь идет, конечно, о выстраивании общероссийской "вертикали власти").

Ни в одной из стран региона не было и нет полноценных структур гражданского общества. Это не "неправильность" и не признак некой ущербности народов постсоветской Европы, а лишь особенность их социальной структуры, обусловленная предыдущим развитием в рамках царской и советской империй. Авторитарные тенденции, свойственные этим странам, тоже отнюдь не признак "азиатчины", а одно из проявлений постимперского синдрома, имевшего место в разные времена и в Западной, и в Центральной Европе, и в других регионах мира. Государство и силовые структуры, как наиболее организованная и зачастую наименее коррумпированная его составляющая, становятся в этих условиях естественным каркасом, не позволяющим обществу, еще не способному к самоорганизации, перейти в состояние хаоса.

При этом, конечно, возникает опасность перерастания авторитарно-патерналистского государства в полномасштабную диктатуру. Подобным путем прошло во второй половине ХХ века большинство латиноамериканских государств, с которыми постсоветскую Европу, кстати, роднят и другие тенденции - в частности, "вымывание" социальных групп со стабильными средними доходами и люмпенизация значительной части населения. Впрочем, опыт Латинской Америки тоже неоднозначен: в некоторых странах этого региона в условиях военных диктатур, обеспечивших политическую стабильность (какими методами - другой вопрос), происходил экономический рост и шло формирование среднего класса, который впоследствии, в 80-е годы, стал основной движущей силой демократических перемен, покончивших с властью военных. Общество "дозрело" до демократии - впрочем, заплатив за это цену, которая многим кажется слишком высокой.

Пока неясно, пойдет ли постсоветская Европа по стопам Латинской Америки. Нынешние режимы в Белоруссии, Грузии, Армении в целом вписываются в рамки латиноамериканской модели. Нынешние события на Украине скорее позволяют говорить о предпосылках "латиноамериканизации" и возможном появлении там в ближайшем будущем авторитарного режима. Однако дальнейшее развитие ситуации в постсоветской Европе будет в первую очередь зависеть от России, с которой остальные страны региона связаны не только общим прошлым, но и сходством политических механизмов и социальной структуры, не говоря уже о теснейших экономических связях.

Россия - естественный центр четвертой "мини-Европы". Это, конечно, не значит, что в скором времени "вся советская земля" снова будет "начинаться от Кремля", но означает, что у Москвы достаточно инструментов влияния на ситуацию практически во всех странах данного региона. Насколько умело она пользуется этими инструментами, станет ясно, например, по окончании нынешнего политического кризиса на Украине, который может привести к существенным подвижкам в политике официального Киева. К концу года может измениться и положение в Белоруссии: хотя Александр Лукашенко почти наверняка одержит победу на президентских выборах, и в его курсе - не без влияния России - не исключены значительные изменения.

Ситуация, впрочем, осложняется тем, что сама Россия пока не определилась со своими внешне- и внутриполитическими приоритетами. Словосочетание "великая Россия" (которым часто обозначают стратегическую цель президента Путина и его режима) столь же лишено конкретного содержания, как, скажем, понятие "демократическое общество": в современном мире существует великое множество вариантов ответа на вопрос, какое государство считать великим и какое общество - демократическим; по-своему велика и Швейцария, по-своему демократична и Нигерия. Если Россия не поймет, чего же она хочет от самой себя, ей вряд ли удастся отстоять свою позицию лидера постсоветской Европы, не говоря уже о более крупных геополитических задачах.

* * *

Подведем итоги. Ни в одной из "мини-Европ" сегодня нет внутреннего единства. Ни одна из них не обладает сколько-нибудь четкой стратегией развития. Состояние хаоса (конечно, относительного, а не абсолютного), в котором пребывает Старый Свет со времени окончания "холодной войны", очень медленно сменяется признаками некоего нового порядка. Один из таких признаков - сам распад европейского пространства на четыре части. В рамках каждой из них существует множество проблем и противоречий, зачастую осложняемых воздействием внешних сил. Но все народы четырех Европ, по большому счету, остаются детьми нескольких великих империй прошлого, наследие которых они продолжают делить, часто сами того не сознавая. Первый этап прекращения этой дележки - региональная интеграция, на основе которой со временем, вероятно, возникнет некий реальный, а не утопический общеевропейский проект. ЕС - лишь его черновой набросок. Ведь европейская цивилизация по-прежнему существует, поскольку никуда не исчезла единая историческая и культурная основа, объединяющая народы четырех "мини-Европ". А потому - хоронить "старушку Европу" действительно рано.