"Во всех человеческих делах прежде всего достойны изучения истоки", - считал французский историк и философ Эрнест Ренан. В самом деле, первый месяц, первые сто дней (если они не заканчиваются Ватерлоо) правления того или иного государя-императора, генсека или президента практически всегда становятся объектом пристального исследования, подвергаются скрупулезному анализу. Подобная "мания происхождения племени" историков (равно как и политологов и публицистов) легко объяснима. За спиной счастливого обладателя "шапки Мономаха" остались выигранные поединки в схватках за трон. Незадачливые соперники побеждены. Открывается блестящая возможность для реализации самых смелых идей и потаенных мыслей...

13 мая 2000 года "дней Владимировых прекрасное начало" ознаменовалось президентским Указом # 849 "О полномочном представителе Президента Российской Федерации в Федеральном округе". Первым актом главы государства, прошедшего инаугурацию, стало решение об укреплении вертикали власти. Казалось бы, теперь вопросов типа "Who is Mr. Putin?" станет значительно меньше, чем в период до мартовского триумфа ВВП. Новый хозяин Кремля со всей очевидностью продемонстрировал, что рассматривает государство как нечто большее, нежели "ночного сторожа". С 13 мая словосочетание "укрепление вертикали власти" стало знаком новой эпохи, сменив "символ веры" ельцинского периода - "социально-экономические преобразования", "рыночные реформы".

Сам факт укрепления институтов власти не может рассматриваться как свидетельство отказа от демократии и тем паче - как авторитарный "реванш". Любая бюрократическая конструкция - всего лишь средство, инструмент для реализации политических сценариев. Вот тут-то и возникает самый главный вопрос: "А в чем конечная цель разрабатываемых сценариев?" Является ли решение о преобразовании института полпредов попыткой противодействия посткоммунистической "удельно-вечевой стихии", способно ли оно создать единое правовое пространство и тем самым стать предпосылкой для нормального функционирования государственных институтов и рыночной экономики? Можно ли рассматривать укрепление вертикали власти как контрнаступление бюрократии и начало очередного "подмораживания" России?

Противопоставление двух эпох - ельцинских демократических "реформ" и путинских авторитарных "контрреформ" - стало общим местом в политологических публикациях последнего года. Подобный взгляд базируется на своеобразной "прогрессисткой модели", в соответствии с которой главным "вызовом" развитию гражданских демократических институтов, складыванию федерализма как действенной системы социально-экономических и политико-правовых отношений - считается этатизм во всех его проявлениях. При этом государственное развитие России последних десяти лет рассматривается - в соответствии с бессмертными законами диалектики - как движение "по восходящей", от "простого к сложному, от низшего к высшему, от старого к новому". Посткоммунистическая Россия ельцинского периода, согласно построениям подобного рода, несмотря на все "загогулины", "рокировочки" и "надежные схемы", шла проторенным путем от квазифедерализма советского образца к реальному федерализму, от монопартийности к политическому плюрализму. В рамках данной схемы любое "делегирование" полномочий от Центра к регионам, повышение самостоятельности последних, выборный характер власти - видятся как свидетельства ослабления авторитарных начал и укоренения демократических порядков. Напротив, укрепление позиций Центра на "окраинах" рассматривается как своеобразный шаг назад к административно-командной системе. "Прогрессистская" модель по-своему разрешает и проблему "меньшего зла". Слабая недееспособная центральная власть видится меньшим злом по сравнению с возможными крайностями управленческой и политико-правовой дезорганизации. Таким образом, заданные схемы и декларируемые принципы оказываются важнее анализа конкретной политической реальности.

Следуя схематичному "прогрессизму", практически невозможно серьезно осмыслить защитные функции государства, его роль как своеобразного барьера против хаоса, анархии, охлократической стихии. В результате политологи, взявшиеся за анализ потаенных смыслов путинских политических инноваций, зачастую приходили к упрощенным оценкам политики нового Президента по укреплению вертикали власти.

"Вестфальская Россия"

В постсоветский период поиски параллельных сюжетов в истории России и Германии стали своеобразным правилом хорошего тона в сообществе политологов. Спрос на "сравнительно-исторический метод" был особенно велик в периоды острых кризисов. "Призрак Веймара" бродил по России в сентябре 1993 года, после пресловутого "черного вторника" и августовского дефолта, во время непродолжительного академического царствования и накануне страстей вокруг импичмента. Будь наши аналитики поскромнее, оценивай они политическую культуру Отчизны не по достаточно высоким меркам Веймарской Германии, увидели бы они иные компаративистские соблазны. В результате строительства "реального федерализма" в нашей стране, сопровождаемого "синдромом Беловежья" и "парадом суверенитетов", мы стали свидетелями складывания феномена "Вестфальской России", живущей точь в точь по принципу Германии периода после завершения Тридцатилетней войны "Cuius regio eius religio" ("чья власть, того и вера"). В результате ослабления Центра и перетекания значительной части властных полномочий на места долгожданного торжества демократии и федерализма не произошло. Напротив, "вместо одного самодержавного государя" возникло восемьдесят девять "самовластных и сильных фамилий", перед которыми российское народонаселение было вынуждено "горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать". Пример посткоммунистической России лишний раз подтвердил, что фиктивная центральная власть ни в коей мере не способна преодолеть авторитарные тенденции и дать полноценные возможности для развития по демократическому пути. При потере Центром властных рычагов и отсутствии сколько-нибудь эффективных гражданских институтов, своеобразной школы политических конкурентов, авторитаризм лишь меняет форму, но не содержание. Иерархичному, отлаженному по вертикали авторитаризму уступил место "горизонтальный авторитаризм". Командно-административные отношения, дополненные и модернизированные рыночными реалиями, были спущены сверху в регионы. Культ генсека уступил место культу губернатора (президента, главы правительства республик). Лишенные же общих для всех идеологических ориентиров, некоей "генеральной линии" Президента и Правительства, российские региональные начальники, как и немецкие князья, подчиненные лишь de jure фиктивной императорской власти, стали вводить на подведомственных территориях близкую и понятную им политическую религию.

Какие только "модели" социально-экономического и политического развития не были реализованы в российских регионах постсоветского периода. Говоря словами поэта, "все побывали тут". И крупные мегаполисы, и российская "глубинка" (конечно, при всей условности формулировок) явили примеры оазисов либерализма (Нижегородская область немцовского периода, Самарская область), победившего колхозно-совхозного строя (Тульская область в губернаторство В.Стародубцева), практическое воплощение эмблемы КПРФ (серп, молот и книга, вероятно, "Сионские протоколы") в политике кубанского "батьки", номенклатурный "Habeas corpus act" в Ростовской области, конструирование особой московской идентичности и московского национализма. Однако - при всем богатстве выбора - российские региональные элиты оказались близки сущностно. Если перефразировать печальной памяти формулу "третьего рейха": "Ein Volk, ein Partei, ein Fuhrer" (опять кстати оказываются немецкие аналогии!), то на региональном уровне мы увидели "надежную схему": "Один регион, один губернатор, один уполномоченный банк (как вариант, одна "особо близкая" финансово-промышленная группа)". Говорить о демократии, свободной экономической конкуренции, борьбе с криминалом и коррупцией, благоприятном инвестиционном климате в данных условиях - занятие самое неблагодарное. В борьбе за увеличение объема властных полномочий региональные руководители изобрели новый способ легитимации. Жаль Макс Вебер не дожил, обязательно бы к выделенным им трем типам легитимации добавил бы посткоммунистическое российское "ноу-хау" - легитимацию через обличение "федерального Центра". Борьба с "рукой Москвы" по своей маниакальной настойчивости далеко оставила противодействие проискам "мирового империализма" и "сионистскому заговору".

Другая напрашивающаяся аналогия - на сей раз не немецкого, а польского происхождения. Совет Федерации домайской эры был в той же степени средоточением демократии, в какой им был Сейм Речи Посполитой до ее троекратного раздела. В Сейме почти также, как и в нашем постсоветском "Сенате", ясновельможные паны, упражняясь в красноречии, выбивали у слабой королевской власти все мыслимые и немыслимые льготы и привилегии, используя, где нужно (а чаще - где нет), право "liberum veto" и парализуя таким образом законотворческую деятельность, превращая государство исключительно в средство для удовлетворения лоббистских устремлений.

Бюрократическая демократизация

Со времени первого путинского постинаугурационного указа прошел всего год. Можно сколь угодно отождествлять политику по укреплению вертикали власти с курсом на воссоздание полицейского авторитарного государства, но нельзя не видеть, что эпоха "вольности дворянской" для региональных элит подходит к концу. Период, когда, говоря словами О.Мирабо, безответственные сенаторы составляли "самую нестерпимейшую из всех тираний", завершен. Теперь в самом воспаленном воображении не может возникнуть картина "отчета" главы президентской администрации перед Сенатом "народного гнева" и последовавшей за этим обструкции. Но пройдена ли "Вестфальская Россия"? Указ от 13 мая 2000 года создал некоторые предпосылки для преодоления системы "горизонтального авторитаризма". Прежде всего он разрушил монополию региональных руководителей на власть на местах. Введение института полномочных представителей создало (пусть и на бюрократической основе) конкурентную среду на региональном политическом рынке. Губернаторы, президенты республик перестали ощущать себя единственными носителями власти на подведомственных территориях. В лице президентских назначенцев региональному абсолютизму были созданы сдержки и противовесы. И в этом смысле введение поста полпредов в федеральных округах не только не является возвратом в авторитарное прошлое, но напротив, выступает элементом демократизации. И предприниматель, и простой обыватель получают дополнительную возможность отстаивать свои интересы на местах, не прибегая к защите Центра. Насколько эта возможность станет реальной, зависит не в последнюю очередь и от предпринимателя, и от обывателя.

Вместе с тем, было бы наивно видеть в деятельности полпредов панацею от всех бед и оценивать ее исключительно с позиций "демократического прорыва", впадая тем самым в "прогрессистский соблазн". Начатая президентскими представителями работа по созданию унифицированного правового пространства далека до завершения и от совершенства. И особый "вид на жительство" в Москве (т.н. регистрация), и этнократия (тейпократия) как главный кадровый принцип в национальных республиках в составе РФ никуда не исчезли. Между тем очевидно, что с уходом московского мэра, самого мощного регионального руководителя, с федеральной политической арены столичный партикуляризм остается вовсе не виртуальной реальностью.

Деятельность президентских назначенцев и политика по укреплению вертикали власти вообще ограничены бюрократическими рамками. Сама идеология преобразований государственных институтов базируется на явной недооценке институтов гражданского общества и общественного мнения. Опасна тенденция бюрократизации аппаратов полномочных представителей, переключение их деятельности на "текучку". Между тем очевидно, что "выстраивание" региональных элит ориентировано лишь на решение тактических задач, создает некий запас прочности для преодоления "Вестфальской России". Но нет никакой уверенности, что с помощью одного политического прессинга, без опоры на гражданское общество, при малейшем ослаблении давления "сверху" попытки выстраивания партикулярных схем не будут повторены вновь. Для предотвращения "реставрации" "Вестфальской России" президентские инициативы должны получать поддержку снизу, с помощью общественных организаций. И инициатором создания подобных объединений должен стать Центр. Иначе меры Кремля - при отсутствии "народного мнения" - не станут четкой и строгой системой, а будут носить знакомые с советских времен черты "кампанейщины".