Покойный Фадин был левым. Он говорил - трудно быть левым в наше время. Мы с Павловским были правые. Кордонский тоже. Вот такой был расклад в редколлегии Века ХХ. Главный редактор Беляев был над схваткой.

Редакция располагалась на шестом этаже бывшего многоквартирного дома во дворе за Московскими новостями - вход через арку. Тогда дом был еще не совсем бывший - оставалось несколько коммуналок. Иногда на лестничной площадке появлялась полоумная старуха. Она растерянно тыкалась в редакционную дверь. Наверное, она когда-то здесь жила; наверное, ее куда-то переселили; наверное, в ее склеротическом мозгу вдруг начинала качаться стрелка прежнего компаса, и она брела к себе домой - вот двор, вот подъезд, лифт, этаж, из лифта налево. А дальше все. Редакция Века. Который ХХ и мир.

Старуху было жалко, но не очень. Немножко сердцем, в котором по краям остались засохшие следы святой русской литературы. Но не умом, нет. Мы были правые. Your рroblems, бабушка.

Мы лениво и превосходительно спорили с Фадиным. Не о старухе, конечно, а о судьбах страны. Хотя метафора лежала на поверхности. Но мы презирали подобные пошлости. Мы смеялись над всякой литературщиной, брезговали всякой властью, а более всего издевались над неистребимой левизной отдельных ничему не обучаемых интеллигентов. Тут зазвонил телефон. "Тебя", - сказал Павловский и протянул мне трубку. Звонила жена - она была где-то на Басманной, она сама толком не знала, где именно. У нее в машине лопнуло отопление, горячий тосол лился прямо в салон, и непонятно было, что делать и как добираться домой. Фадин тут же подхватился, нашел пустую канистру, мы набрали воды и на его "Жигулях" рванули на Басманную, нашли мою жену около окутанной паром машины (была холодная осень), залили полный радиатор, заткнули тряпкой печь. Кажется, Фадин даже проэскортировал нас до дому - на всякий случай.

Потом Павловский сказал: "Повезло тебе, что Фадин левый. Был бы он правый, как мы с тобой, - хрен бы он помчался на выручку. Your рroblems, дружочек".

Такие дела.

Сейчас этот дом совсем бывший - в том смысле, что его уже вовсе нет. По-моему, в эту арку за Московскими новостями нет даже прохода - теперь там галерея "Актер" или, может быть, какие-то офисы, черт знает, а сам дом то ли сломали, то ли перестроили - странное дело, я бываю на Пушкинской раза три в неделю, но так и не поинтересовался почему-то. А в ресторане ВТО - не Всемирной торговой организации, а Всероссийского театрального общества, где сейчас галерея "Актер", - мы с женой справляли свадьбу - лет этак миллион тому назад. Рanta chorei kai ouden menei. Вот возьму и назло не буду переводить, потому что обидно за дом и за Век ХХ. Хотя ладно. Это значит всего лишь - "все изменяется, ничего не остается". Этой пошловатой фразе сильно повезло, потому что ее высказал Гераклит из Эфеса, прозванный Темным.

В 92-м году Век ХХ переехал на Хорошевку. Ясно стало, что дело идет к концу. Глядите сами: Пушкинская площадь - то есть, Известия, Московские новости и Новое время, вся, можно сказать, интеллектуально-оппозиционная жизнь столицы на одном пятачке, - и Век ХХ как ребро этого пятачка. Даже как проба на ребре. Люди заходили в Век ХХ все время и просто так, и это сильно помогало делать журнал. А кто этак запросто будет ехать две остановки от метро "Полежаевская"? Смешно.

Впрочем, глупо жаловаться на географию - и в рассуждении судеб страны, и в объяснении судьбы отдельного печатного органа. Тем более, что довольно скоро Век ХХ вернулся почти на прежнее место, на Гнездниковский, - но это не помогло.

Потому что ХХ век к тому времени уже кончился. Он бесповоротно завершился в августе 91-го, наступил межвековой промежуток, и совершенно неясно, когда начнется ХХI век. Это не страшно. Такое уже случалось. Например, XVIII век кончился в 1789 году, а XIX начался только в 1815-м. Зато и кончился он в 1914-м. А ХХ начался в 1918-м. Какой коротенький...

Но что поделаешь, пока придется подождать с журналом "Век ХХI и что-то там еще". А то будешь, как та старуха - беспомощно тыкаться в дверь дома, где когда-то жил. Вот-вот оживет метафора, которую мы презрели тогда, - нация в жалобных поисках идентичности. Нет, нет, стоп. Главное - не распускать сопли.

Ах, надо ли рассказывать и доказывать, как важен был Век ХХ для этого энергичного отрезка истории - 89-92? Надо ли вспоминать, что с октября 89-го по март 92-го я напечатал там 14 статей, которые мне до сих пор нравятся? А некоторые даже очень. Например, "Бог, страх и свобода" - одно название чего стоит! Или "Этнос и политическая власть" - вещь совершенно эпохальная в плане нового подхода к национальному вопросу (поскольку она написана в соавторстве с Гусейновым, Сергеевым и Цымбурским, не стыжусь столь выспренних слов). Или "Полигон". И так далее.

Не надо. Старики и так помнят, молодые все равно не поверят.