Моя профессия и взгляд на мир, в общем, далеки и чужды истории, времени; я утоляю свою любознательность, зарабатываю на жизнь, отдаю долг обществу - вглядываясь в пространство, ландшафт, анализируя и описывая пространство. В этих заметках я и выскажусь о пространстве, о том, что видимо в нашей стране при взгляде на нее через призму ее пространства. Таким образом я продолжу линию, которую пытался вести своей интеллектуальной публицистикой в "Веке ХХ и мире". Характеристика "интеллектуальная" - не претензия, а ограничение: попытка представить именно мыслимое, нарисовать умопредставимое.

* * *
У каждого поколения есть соблазн выделить свое время - гордиться, негодовать или ужасаться своей особой эпохой. Однако если время течет неравномерно, если история есть и дана, то эпохи, очевидно не равнозначны: более и менее насыщенные, более и менее обыкновенные. Тогда кому-то неизбежно выпадает участь жить в необычное время. Сознание этого может быть самонадеянной гордыней - или трезвой скромностью. Место себе можно выбирать, а время, как известно...
Последнее десятилетие явило себя крупными, глобальными сдвигами в пространстве. Здесь не место говорить о том, свершились ли - или только стали явными - перемены. Важно, что пространство становится иным и устроенным иначе. Наступила (наступает) эпоха постмодерна - этим сказано многое, но отнюдь не все. Именно сейчас происходят, накладываясь друг на друга, подгоняя друг друга, несколько пространственных революций: ось мировой экономики перемещается в Тихий океан; кажется, что фазовые виртуальные пространства взяли верх над физическими, территориальными.
Наблюдателю в нашей стране - в противовес расхожему мнению - эти мировые события должны быть видны отчетливее, пониматься глубже. Но не из-за преимуществ нашего отдаленно отстраненного далека. Дело в ином. Сама ситуация жизни в районе тектонических сдвигов должна обострять видение, катаклизмы приучают к реальным масштабам событий. А наша страна является местом событий мирового значения: распадается (единственная или последняя?) планетарная по умыслу и последствиям империя.

* * *
Коснусь нескольких начатых на страницах журнала "ВЕК XX" тем, додумывая начатое, еще раз фокусируясь на главном, все спрашивая себя - а что же главное. Резюмирую суть своих статей десятилетней давности, где писал о распаде СССР, регионализации, общих закономерностях пространственной событийности, пытался увидеть общие контуры и всмотреться в горизонт будущего¹.
События имеют закономерность и - смысл; в событиях много неожиданного - но совсем немного загадочного; события трудно пережить - но легче понять. "Непостижимого не происходит" - писал я в 1993 г., развивая эти идеи. Под всем этим я подписываюсь и сейчас.

* * *
Непостижимого и непредвиденного так и не произошло. Мы не выбрались еще из процесса распада СССР, особенно если понимать под этим не смену внешних государственных рамок, а радикальное изменение структур пространства повседневности. Время постсоветского пространства еще не настало. В своих главных чертах пространство остается советским; попытки реанимации, которые мы видим сейчас, свидетельствуют о том, что умерший еще не разложился. Опасения десятилетней давности, что осуществится сценарий "Россия - это СССР сегодня", увы, сбываются, даже в том, что касается сути федерации. СССР распался. Верно и дополнительное суждение: СССР сжался, как шагреневая кожа. Но его еще много, он агрессивен как пресловутый Франкенштейн, чувствующий, но не осознающий своей сущности "гальванизированного трупа". Однако квазистабильность Российской Федерации все длится и длится, а "революция регионов", на которую возлагалось столько надежд, похоже, сменяется некоей контрреволюцией.
Структурная инерция сильна, проблемный багаж советского пространства еще распаковывать и распаковывать; это - "всерьез и надолго". Но ведь всякое будущее отчасти предопределено прошлым. Проблема лишь в мере предопределенности - и готовности принять бремя этой предопределенности, в соотношении меры принятия и меры преодоления. Первая фраза предыдущего абзаца может звучать и так: чуда не произошло.
Тем не менее, произошло многое. Новое. Советская система была сложной конструкцией. Части, детали, фрагменты этой конструкции все более живут своей жизнью. Она узнаваема и беспрецедентна одновременно. Этим и интересна. Для жизни тоже.
* * *
Пространство обладает необычайной институциональной силой. Многое, ох как многое в нашей жизни (которую принято разделять на политику, экономику, культуру, науку и т.д. - иначе не охватить мыслью) вполне объяснимо структурой нашего пространства.
Например, расцвет новых центров нового бизнеса, так называемых вторых городов, - Магнитогорска, Череповца или Норильска - обусловлен, прежде всего, их местом в структуре советского пространства: они свободны от бремени регионов. С другой стороны, пространство (вернее "бескрайние просторы") фетишизируется, заволакивая идеологический горизонт разного рода геополитическими фантомами и мифами наподобие неоевразийства или "моста между Востоком и Западом". Большое пространство предъявило спрос на собственные апологии. Имперское пространство нуждается в основании и обосновании. Можно, однако, надеяться, что разработка оснований обнажит пустоту; поиск одежд короля явит их отсутствие.
Упования на большое пространство объясняют и апологию большого бизнеса, именно и прежде всего как большого. Размер остается главной категорией пространства. Оно мистифицировано и мифологизировано по-прежнему. Обнадеживает лишь ротация и постепенная рационализация мифов.
Однако гипертрофия пространства, культурный и идеологический культ пространства - оборотная сторона игнорирования пространства; то и другое - симптом пространственной невменяемости. Не знаю, можно ли сейчас говорить о "государстве" ("советское государство" не было государством в современном смысле). Если можно, то следует сказать: именно государство сконцентрировало и пестует свою пространственную невменяемость. Общество или, вернее, то что не-государство ведет себя местами и временами гораздо осмысленней.
* * *
Сколь бы ни было важно, сильно, существенно, значимо пространство, его физические, административные, экономические структуры, не пространство сейчас задает пределы возможностей. Есть вещи посильнее географии...
Однозначный пространственный детерминизм не действует в реальности и есть ментальный фантом. Опасная фикция. Удобная основа и опора социального конформизма и интеллектуальной безответственности. Критические окна возможностей, направления и способы выживания, развития страны не предопределены пространством, не детермированы размерами и географией страны, бременем "северов", тяготой расстояний, опасным соседством... География не предопределяет истории. Пространство затрудняет реализацию возможностей, создает сложности для осуществления истории, но отнюдь не пространство задает сами возможности.

* * *
Казалось мне в начале 90-х, - а кровь уже пролилась в десятке мест - что смерть СССР обходится малой кровью. И сейчас не отказываюсь от этого суждения.
Человеческая цена разборки империи оказывается огромной - но она куда меньше, чем цена ее сборки большевиками. Надо отдавать себе в этом отчет. Ведь самого страшного не случилось. Атомная гражданская война не состоялась, а мы были невероятно близки к этому, - как понял я в впоследствии, побывав в 1995 году в Арзамасе-16. Но пронесло.
А кроме того, мы постоянно забываем, что советские войны никогда и не кончались - теперь кровь льется в иных местах, в пределах самой империи. Цена теперешнего распада вряд ли больше, чем цена поддержания империи.

* * *
В упомянутых статьях 1990-92 гг. я пытался передать интеллектуальное ощущение необыкновенно сильной противоречивости, двойственности, амбивалентности (тогда это слово еще не затерли газетные образованцы) событий. Формальный демонтаж социализма оборачивался концентрацией его сущности, как если бы вино уничтожали путем перегонки в винный спирт; действующими лицами буржуазной революции становились, прежде всего (если не единственно), целостные фрагменты советской системы - регионы разных пространств. Эта противоречивость - атрибут кризиса. Она никуда не делась. Кризис продолжается. Но кризис - это жизнь. Странная и трудная жизнь, которая лучше разукрашенной и активной нежити. Ныне становится все явственнее, как смердело от трупа СССР. Сейчас на нем взрос гимн покойному "Союзу нерушимому".
* * *
Меня не оставляет острое странное ощущение - меняясь с необыкновенной скоростью, проносясь перед умственным взором вихревым облаком, последнее десятилетие застыло и лишь часто подрагивает, как бы пульсирует.
Головокружительное чувство - произошло возвращение страны в мировое сообщество; оно же возвращение в историю. Так казалось. Но произошло ли? Ведь история, как мне кажется, это освоенная осмысленность произошедшего, культурная институционализация прошлого. Актуализация прошлого именно как необратимого. Возвращение России в историю обернулось попыткой вернуться сразу во все времена и перерешить решенное историософски и геополитически. История предстала закрытым ранее коридором; вдруг почудилось возможным - неизбежным - необходимым - заманчивым войти в любую дверь и обставить комнату заново.

Москва, 25 декабря 2000 г.

Примечание: автор поставил условием своего согласия на публикацию полное отсутствие редакторской правки.

Примечания:

¹ См. библиографию: http://www.inme.ru. Аналитике пространства современной России, включая мифы и парадоксы России, посвящена серия статей в журнале "Неприкосновенный запас" (1999-2000). В издательстве НЛО готовится к печати книга √ сборник статей.