Модернизация России в качестве своего естественного следствия предполагала известное оживление интереса к политической архаике. Концепт "светлого будущего", характерный для советской эпохи, сменился "светлым прошлым". Практическим проявлением такого "броска назад" стало возникновение многочисленных организаций, строившихся на основе средневековых, по своей сути, политико-правовых и социальных понятиях: сословности, корпоративизму, жесткой иерархичности. Как грибы после дождя, возникли многочисленные дворянские собрания, купеческие гильдии и т.д.

Одним из ярких проявлений подобного рода стало движение за "возрождение казачества", охватившее пространство от Анадыря до Калининграда. "Неоказачье" - если так можно сказать - движение пережило несколько этапов своего существования: 1) "перестроечный" (1989-1991); 2) "переходный" (1992-1996); 3) "служилый" (после 1996 года). Последний важен еще и потому, что началась государственная регистрация войсковых казачьих обществ, не оконченная и по сей день.

Еще до распада СССР лидеры и активисты нового движения провозгласили главной своей целью "возрождение" казачества. Это понятие до сегодняшнего дня остается ключевым во всех программных документах российских неоказаков. С самого начала их идеологи воспринимали историческое прошлое как норму, подлежащую восстановлению. Это выражалось в самых разных формах: от атрибутики (возрождение флага Всевеликого Войска Донского) до выдвижения территориальных претензий к соседям, занимающим "исконные земли казачьего присуда". По сути, подобная установка, имеющая своей конечной целью насильственное воскрешение утерянного "золотого века", обрекла казаков на выпадение из актуального политического процесса.

Главная проблема для "возрожденцев" состоит в недостаточном понимании социальных реалий: как современных, так и дореволюционных. Казачество как социальная единица представляло собой плод временного компромисса между властью и частью общества, оно ни в коем случае не являлось социально-политическим монолитом. Обособление казаков более чем устраивало российских государей, не желавших терять квалифицированную и почти бесплатную военную силу (казаки снаряжались за свой счет). Но вместе с тем истинное направление политики тогдашнего государства в отношении казаков никак нельзя назвать "покровительственным" или же "благожелательным". Потомственный донской казак, писатель, депутат первой Государственной Думы Федор Крюков, имевший возможность на себе оценить все прелести "казацких преимуществ" признавался: "Всякое пребывание вне станицы, вне атмосферы начальственной опеки, всякая частная служба, посторонние заработки для него (казака - С.М.) закрыты. Ему закрыт доступ к образованию, ибо невежество признано лучшим средством сохранить воинский казачий дух..." Подобное социальное положение позволило другому донскому казаку, историку и публицисту А.А.Карасеву назвать казачество "крепостными Российской империи". Увы, ни о чем подобном из трудов нынешних идеологов "неоказачества" узнать невозможно.

Странная избирательность вообще составляет их отличительное свойство. Акцентируя внимание на военной службе и многочисленных льготах, полученных в награду за доблесть, лидеры неоказаков уделяют значительно меньшее внимание традициям демократии и самоуправления, выгодно отличавшим обитателей казачьих областей. А между тем в "Записке о Войске Донском" (1861) начальник Войскового штаба донцов А.Дондуков-Корсаков писал: "Выборное начало составляет одно из существенных прав Войска Донского, коим масса преимущественно дорожит. Простой казак гордится своим правом голоса с прежним своим командиром полка, офицерами, генералами, если они граждане одной с ним станицы". Возможно, частичное пренебрежение традициями самоуправления объясняется утратой микросоциума, местного, кругового сознания.

За семь десятилетий коммунистического режима исходный социум претерпел громадные изменения. К 1989-1990 годам понять, кто из жителей республик, краев и областей Северного Кавказа больший казак, а кто меньший, было решительно невозможно. Так, не существовало никакой особой "процедуры" приема или выхода из казачества и проч. Можно сказать, что к тому моменту нельзя было говорить ни о какой определенности, кроме определенности противоречий. Зато последних хватало с избытком: наряду с общеизвестным различением "белых" и "красных" казаков существовали казаки-монархисты, казаки-республиканцы, казаки-"единонеделимцы", казаки-федералисты. Добавим сюда земельные распри как между казачьим и неказачьим населением (особенно на Кубани и Тереке), так и между самими казаками (на Кубани - между линейцами и черноморцами, на Дону - между верховыми и низовыми).

Заявив претензии на возрождение, лидеры казачьих союзов и рад не осознали до конца, что выступают в роли реставраторов не только казачьей формы, но и всех существовавших и существующих противоречий.

В 1989-1991 годах неоказаков "опекало" руководство КПСС. "Перестройку" политической линии КПСС по отношению к казачеству, наметившуюся в конце 80-х годов, можно объяснить несколькими причинами. Во-первых, партийному руководству было крайне необходимо держать под своим контролем процесс формирования многопартийности, а следовательно, возникавшие в его результате общественные движения. Во-вторых, в условиях кризиса официального мировоззрения КПСС требовались новые идеологемы. В-третьих, новое движение должно было стать одним из рычагов противодействия новому российскому руководству, инструментом "сдерживания" Б.Н.Ельцина.

Выборы первого российского президента и вызвали первый раскол. Последующие политические события (августовский путч 1991 года, октябрьские события 1993 года, президентские, парламентские, местные выборы) показали, что идея "общеказачьего единства", как и в 1917-1920 годах, приносилась в жертву политическим пристрастиям. Попытки Всекубанского казачьего войска зафиксировать в своем Уставе невозможность членства казаков в политических партиях казались пустым сотрясанием воздуха. Сами представители ВКВ на губернаторских выборах поддержали кандидатуру Н.И.Кондратенко, а лидер ВКВ В.Громов занял в его администрации пост вице-губернатора.

Впрочем, в этой позиции были свои резоны. В условиях "атомизации" российского общества, превращения России в "сообщество регионов" идея национально-государственного самоопределения казачества завладела умами части лидеров казачьего возрождения. Уверенности им прибавляло триумфальное шествие "парада суверенитетов". Государству был брошен "вызов" в виде казачьего партикуляризма. К примеру, в Ростовской области после неудачных попыток "восстановить незаконно упраздненное национально-государственное образование на Дону в составе РСФСР" лидеры казаков требовали возвращения к границам Области Войска Донского 1913 года (куда на всякий случай помимо Ростовской входила часть Волгоградской, а также Донецкой и Луганской областей Украины). "Пограничные" споры стали главным фактором развития рассеянных по северокавказским республикам терских казаков.

Провозглашая себя отдельным от русских этносом, не принимая определения как сословия казачества XVIII - начала XX веков, идеологи "казачьей идеи" выдвигали требования не только территориальных, но и налоговых, таможенных льгот, а также особого порядка прохождения воинской службы. Но "самостийнический вызов" был крайне опасен и для самого казачества: в условиях прогрессирующего роста этнонационалистических настроений в республиках Северного Кавказа окончательный разрыв "казаков" с Москвой возвращал их, по сути, во времена борьбы с "Диким полем" и имамами Дагестана и Чечни. Собственные попытки добиться мира на Кавказе (договор донского атамана Н.Козицина с Д.Дудаевым в 1994 году) полностью дискредитировали казачьих лидеров. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что никто из них не смог одержать ни одной серьезной победы на региональных выборах. Опыт упоминаемого выше В.Громова в этом отношении куда как показателен.

Начало осуществления государственной политики РФ в отношении казачества, как правило, связывают с учреждением в январе 1996 года Главного Управления Казачьих Войск (ГУКВ) при Президенте РФ, на которое и была возложена задача организации казачьей государственной службы. Его деятельность сложно охарактеризовать однозначно, да это, полагаю, и не столь уж необходимо. Главное, что начался процесс по очищению рядов казачества от политических экстремистов, по привлечению к "возрождению" менее ангажированных, но более квалифицированных лидеров. И в этом смысле "огосударствление" олицетворяет для казачества в целом позитивную тенденцию, поскольку дает ему шанс на приведение себя в соответствие с реалиями современного гражданского общества.

Но решение вопросов, связанных с определением основ казачьей государственной службы, еще предстоит. В правовых документах, исходящих из Администрации Президента РФ, можно усмотреть все ту же знакомую тенденцию к восприятию казачества в качестве сословия, хотя и несколько модифицированного. Статус войсковых казачьих обществ, некогда возникших под эгидой государства, сочетает в себе черты и общественной, и государственной организации, что в будущем может не раз и не два стать предметом серьезных конфликтов между казачьими и общегосударственными институтами. Что уж говорить о казачьих лидерах, вставших во главе государственных (реестровых) организаций. Они - при всей условности аналогий - уже в силу своего законодательством определенного положения напоминают украинских реестровых атаманов Речи Посполитой, вынужденных одновременно демонстрировать лояльность государству и играть роль вождя "сечевой вольницы".

Но главная, на наш взгляд, проблема, все же носит идейный характер. Движение казачьего "возрождения", возникшее под влиянием перестроечной конъюнктуры, нуждается в существенной корректировке своих исходных посылок.

Неоказакам необходимо преодолеть ностальгию по мифическому "золотому веку" - современность ничем не напоминает блаженной памяти 1913 год. Как род войск казачья конница едва ли требуется обновляющейся российской армии. Развитие по сословному пути общества равных прав и возможностей, каким стремится стать Россия, немыслимо. Претензии на этническое возрождение, конструирование особой "казачьей аутентичности" опасно и для самих неоказаков, вступающих при таком развитии событий в конфликт как с федеральным государством, так и с неказачьим (и прежде всего русским) населением бывших казачьих областей. Будущее казачества возможно исключительно при опоре на лучшие традиции, выработанные в его среде: демократический уклад, местное самоуправление, уважение к труду и собственности. Всякий иной вариант будет для него губителен.

Ростов-на-Дону