Лэрри Даймонд - один из известнейших американских политологов, специалист в области проблем демократизации. Он является старшим исследователем Института Гувера и соредактором авторитетного американского журнала "Джорнэл оф демокраси".

Данная статья опубликована в издаваемом Гуверовским институтом (США) журнале "Hoover Digest" (1999, # 4) и представляет собой сокращенный вариант главы "Четвертая волна?" (с. 261-278) из книги Лэрри Даймонда "Развивающаяся Демократия: На пути к Консолидации", вышедшей в 1999 году в издательстве "Джон Хопкинс Юниверсити Пресс".

Начиная с апреля 1974 года, когда португальские военные свергли салазаровско-каетановскую диктатуру, количество демократических государств в мире умножилось драматическим образом.

До начала этой глобальной тенденции, названной Сэмюэлем Хантингтоном "третьей волной" распространения демократии, существовало около сорока демократических государств. В конце 1970-х и в начале 1980-х годов, по мере того как несколько государств совершили переходы от авторитарного (преимущественно военного) к демократическому правлению, это число увеличилось. В середине 1980-х годов темпы глобальной демократической экспансии заметно ускорились. К концу 1995 года в мире существовало уже то ли 117, то ли 76 демократических государств. Цифра зависит от того, каким мы пользуемся стандартом: минималистским электоральной демократии, благодаря которой люди могут избирать своих лидеров посредством регулярных, свободных и справедливых многопартийных выборов, или более существенным стандартом либеральной демократии, которая гарантирует индивидуальные свободы и гражданский плюрализм посредством институциональной системы тормозов и противовесов и твердого господства закона.

С 1995 года количество электоральных демократий, в сущности, остается без изменения. Это означает, что третья волна демократизации приблизилась к некоему пределу. В ближайшие годы главная задача будет заключаться в том, чтобы добиться консолидации и углубления новых, переживающих трудности демократий, предотвратив, таким образом, третью откатную волну демократических крушений. Но что можно сказать относительно более долгосрочных перспектив? Возникнет ли четвертая волна демократизации? И если возникнет, то каким образом, когда и почему?

Ирония состоит в том, что сам размах третьей волны может создать мрачные перспективы для четвертой. Почти все страны, которые имели благоприятные экономические, социальные и культурные условия для возникновения демократии, демократизировались. Большинство тех стран, которые не претерпели демократизацию, не выглядят многообещающими кандидатами на демократический переход в течение одного или двух следующих десятилетий. В нескольких из наиболее репрессивных стран мира, особенно в Ираке, Сирии, Ливии, Северной Корее и на Кубе, осуществление даже умеренной политической либерализации, вероятно, потребует смерти или ниспровержения долгие годы правивших там тиранов или их клик. Если не считать Кувейт, то богатые нефтью монархии Персидского залива во главе с Саудовской Аравией пока проявили мало склонности к какой-либо политической открытости.

Для большей части из тех 53 государств, которые оцениваются группой экспертов-наблюдателей из "Freedom House" в качестве "несвободных", перспективы для демократизации в ближайшее время кажутся мало обнадеживающими. К 49 из этих государств применима одна или более из трех следующих характеристик (ко многим из них применимы две, а к нескольким и все три):

преобладание мусульманского населения и часто наличие сильного давления со стороны исламского фундаментализма;

глубокие этнические расколы при отсутствии какой-то одной доминирующей этнической группы, к которой принадлежало бы более двух третей населения;

наличие неокоммунистических или посткоммунистических режимов с сильными пережитками разветвленного однопартийного доминирования.

Кроме того, "несвободные" государства являются непропорционально бедными. Сама по себе бедность не препятствует демократическому развитию, но она существенным образом сокращает среднюю продолжительность жизни демократии, особенно при отсутствии устойчивого экономического роста. В сочетании с одной или с большим числом других указанных выше характеристик бедность значительно снижает перспективы демократии.

Конечно, не исключена возможность сюрприза. Немногие, например, предвидели крах советского и восточноевропейских коммунистических режимов и подъем демократии в России. В равной мере немногие специалисты по Азии предсказывали в середине 1990-х годов, что индонезийский президент Сухарто будет с позором отстранен от власти.

Некоторые из наиболее репрессивных режимов в мире довольно хрупки. Если широкий внутренний кризис охватывает экономику или общество, а также если исчезает международная поддержка или терпимость, они оказываются незащищенными от разрушения.

Когда президент Сухарто праздновал в марте 1996 года тридцатую годовщину своего правления, он казался "непоколебимым в своей власти", режим выглядел "прочным и высоко эффективным", а страна, как представлялось, находилась еще дальше от демократии, чем за несколько лет до этого. И тем не менее всего лишь два года спустя массовые протесты, вызванные разрушительным финансовым кризисом, вынудили Сухарто уйти со своего поста, а назначенного им преемника торжественно обещать провести новые демократические выборы (на которых первой финишировала оппозиционная партия).

Бирма и Нигерия имели четко выраженные демократические движения, пользовавшиеся горячей поддержкой в обществе. Как в Нигерии, где внезапная смерть военного диктатора Сани Абачы в июне 1998-го открыла путь для ухода военных от власти и возвращения к гражданскому, демократическому правлению, так и в Бирме некоторое сочетание внутренней мобилизации, раскола в правящей элите и международного давления смогло вызвать демократические перемены. Действительно, авторитарные режимы в Кении и Камеруне были оттеснены в оборону и почти опрокинуты внутренним и международным давлением в начале 1990-х годов. В ближайшие годы они в определенный момент столкнутся с новыми и серьезными вызовами.

Никто не способен с уверенностью предсказать, где и когда комбинация непредвиденных событий, разногласий внутри режима и массового протеста сможет начать игру демократического перехода. Таким образом, элемент неожиданности оправдывает некоторое широкое распределение усилий, способствующих демократии: осуждение репрессий, поощрение демократической оппозиции и создание основ для плюрализма в как можно большем числе недемократических государств. Это увеличивает шансы на то, что кризисы авторитарных режимов приведут к демократии.

Поскольку большая часть усилий, содействующих развитию демократии в сегодняшних авторитарных режимах, в лучшем случае создаст почву для более долгосрочных политических изменений, их стратегическая цель должна состоять в том, чтобы постепенно закладывать основы рыночных экономик, ограничения центров власти, господства закона, более самостоятельных гражданских обществ и возрастающего развития конкурентоспособных избирательных процессов. Для стран типа Китая, в которых экономический рост обещает привести к появлению в следующем поколении лучше образованного, более информированного, разнообразного и напористого общества, усиливающаяся демократизация выглядит реалистической перспективой и вполне логичным объяснением долгосрочной вовлеченности со стороны утвердившихся, богатых демократий.

В действительности, однако, долгосрочная перспектива может быть не столь уж долгосрочной. Если предположить, что Китай и Индонезия сохранят относительно высокие темпы роста доходов на душу населения (в среднем 4,5% ежегодно), то можно проектировать, что к 2020 году доходы на душу населения составят там (в долларах 1990 года) 6600 и 8800, соответственно. Подобные уровни дохода находятся в пределах от средних до верхне-средних величин и соответствуют тому уровню экономического развития, на котором произошли многие демократические переходы третьей волны, включая Tайвань, Южную Корею, Испанию и Чили.

Конечно, предсказание будущего - дело небезопасное. Вспышка финансового кризиса в Восточной Азии в конце 1997 года показала, сколь ненадежными могут быть линейные проекции экономических тенденций прошлого. К середине 1998 года индонезийская валюта, доходы на душу населения и финансовые учреждения претерпели такие ошеломляющие спады, что прогнозы даже долгосрочного развития должны быть резко пересмотрены. Вместе с тем крах "индонезийского чуда" в сочетании с давнишними общественными разочарованиями, связанными с массовой коррупцией и кумовством, только усилил давление в пользу демократизации. Некоторые специалисты по Китаю предсказывают и этой стране подобные же экономические неприятности, которые могут аналогичным образом подорвать стабильность коммунистического правления. Чем ответит режим в случае, если массовая и интеллектуальная мобилизация в пользу демократизации действительно разразится в Китае: либерализацией или же тем вариантом зверского подавления сопротивления, который был избран в ответ на протесты на площади Тяньаньмынь в 1989-м?

(Окончание следует...)

Перевод Григория Вайнштейна