Крах "второго мира" и потеря статуса супердержавы выбили Россию из сложившейся мировой системы влияния и получения внешнеполитических преимуществ. Совершенно закономерные попытки США и НАТО включить в область своего контроля оставшиеся "без присмотра" страны и регионы вызывали лишь обиженное ворчание - ни разу не столкнувшись с реальными действиями России по отстаиванию своих интересов. Более того, долгое время сама мысль о том, что интересы России могут противоречить США и Европе, была крамолой, подавляемой всей мощью "демократических" СМИ. События последнего времени позволяют надеяться, что этому нетерпимому положению может быть положен конец.

Корнем стратегического поражения России в конце 80-х - начале 90-х стало необоснованное ожидание реальной помощи в реорганизации страны. СССР имел возможность сохранять статус-кво, либо совершая резкий рывок эффективности, либо взвинчивая степень мировой напряженности. Первое было невозможным по причине характерных особенностей народного хозяйства СССР, второе - по причине отсутствия реальных мотиваций к проведению жесткой конфронтационной политики. В настоящее время, после периода шока от исчезновения одного из мировых "полюсов силы" и блуждания в межвременьи невызревших глобальных тенденций, складывается такая система мировых взаимоотношений, при которой появляется ряд стран, бросающих вызов мировой безопасности либо в первом (экономический рост), либо во втором (появление мотиваций для глобального конфликта). Россия же, несмотря на тяжелейшее положение, сохраняет во многом центральную роль в перспективах балансировки нового миропорядка.

Демонтаж системы мировой конфронтации проводился под полным контролем "сильного", а потому привел к формированию сценария зависимости - "кредиты в обмен на лояльность", что стало тем системным ядом, который уничтожил сложную систему организации военной и политической стабильности. Стремясь войти в круг и систему взаимоотношений ведущих мировых стран, Россия уступила те регионы и интересы, которые зарабатывала столетиями, а желая адаптировать свое устройство к потребностями современной экономики, разрушила часть жизненно важных отраслей. Сложно сказать, насколько эти потери необратимы, но всякое их усугубление было бы уже смертельным.

Жесткое и порой жестокое давление на вступивший в полосу серьезнейшего кризиса СССР мотивировалось на Западе необходимостью минимизации угроз с его стороны. С тех пор развал единого промышленного комплекса привел к практически полной деградации всех факторов роста, разрушению систем военной и технологической безопасности. Тут нет ничего удивительного - все эти системы возникали в России в периоды ускоренных модернизаций, а потому были жестко централизованы и внедрены конструктивными методами, не имея необходимой истории саморазвития и самоорганизации. Никакие серьезные изменения в рамках таких систем без их практически полного разрушения невозможны, а потому результат был вполне очевиден.

В преддверии президентских выборов в США и в связи с изменением ситуации вокруг проводящих новые курсы европейских правительств вновь встает вопрос о ректификации их намерений в отношении России, отделения от дипломатической или медийной оболочки. Несмотря на возможную тактическую заинтересованность ведущих политических сил Запада в некоторой стабилизации ситуации в России, при отсутствии собственной эффективной стратегии выхода из клубка внутренних противоречий и наличии ошибок последних лет нас ждет крайне неприятная перспектива. Действительно, не так важно, будет ли действовать политика "дорогая нефть при управляемом кризисе" или "политическая модернизация по выгодной для Запада схеме" - важно, что обе ни в одном принципиальном вопросе не соответствуют внутренним задачам и адекватным механизмам существования России, страны со специфичными условиями существования и историей. Мы не вписываемся в "общий поток", прежде всего, по причине несоответствия фаз и актуальных задач развития - отставая, мы недоразвиваем важные механизмы "современного" общества. В результате, нам целесообразно разрабатывать, прежде всего, концепцию мобилизации внутренних резервов развития, адаптируемую к внешней политике мировых лидеров, но только в части, не противоречащей интересам России.

Фактически, начиная с косовского кризиса, через Чечню и общую активизацию внешнеполитической активности, идет попытка возврата влияния на жизненно важные регионы, что может обеспечить, по крайней мере, временное и локальное умиротворение. Совершенно оправданно стремление вернуть в область влияния России Кавказ и Среднюю Азию - и даже притом, что пока для этого очень мало реальных инструментов и возможностей; по крайней мере, важно это желание обозначить. Совершенно оправданно желание вернуть себе позиции по решению проблем европейской безопасности - или хотя бы отстоять свое право иметь и распространять мнение, основанное на внутренних интересах. Все это делает крайне важным определение направлений и методов решения описанных задач, в чем пока нет ни ясности, ни готовых решений.

При постановке прогностической задачи определения оптимальной стратегии действий России важно учесть, что период относительного глобального затишья, в котором отсутствуют реальные глобальные противники, угрожающие друг другу возможностью тотальной войны, - временный и недолговечный. Уже в период 2020-2040-го можно ожидать серьезнейшей эскалации напряженности, которая может привести мир на порог мировой войны. Детальный анализ угроз и форм этого противостояния не входит в задачи данного материала, однако важно отметить, что основной характеристикой конфликта будет не столько военно-политическая, сколько идеолого-религиозная компонента (сам прогноз основан на изучении как макроцикличности мировых кризисов в последнем тысячелетии, так и особенностей культурно-социальных процессов в активных регионах).

С учетом данного прогноза, который близок по выводам к прогнозам других исследователей, можно сделать следующие основополагающие выводы. Во-первых, потеряв позицию лидера группы стран с определенными геополитическими интересами, Россия теперь вынуждена либо возвращать утерянное влияние на них, либо сама интегрироваться в оформляющиеся структуры мировой безопасности. Во-вторых, непосредственная близость России ко многим региональным и потенциально глобальным очагам мировой нестабильности выводит вопрос обеспечения ее обороноспособности на первый план, притом что большинство других стран не будут заинтересованы в помощи России на ранних стадиях обострения ситуации, а затем традиционно выведут ее на авансцену.

Все сказанное требует от России ответа на два вопроса: как и с кем ей интегрироваться в комплексные системы обеспечения безопасности, и какие мобилизационные механизмы восстанавливать после бездумного уничтожения последнего десятилетия. По первому направлению формируются два варианта, которые уже в полной мере развиваются последние несколько лет.

Первой задачей России является формирование мотиваций стран у СНГ к созданию совместных структур безопасности. Рост исламского фундаментализма является формально веским доводом к созданию таких структур, по крайней мере, у среднеазиатских и кавказских государств, однако в данной ситуации сильным конкурентом России становятся США, успешно внедрившиеся в ключевые регионы. Традиционная связь стран СНГ и России, родство систем вооружений и военной организации является сильным фактором за восстановление степени координации в рамках СНГ, но и этот фактор не настолько решающий - особенно с учетом того, что Украина успешно конкурирует по многим позициям с Россией. США же имеют возможность финансово, политически и организационно делать более привлекательными более мелкие региональные союзы под своим патронажем, лишая Россию центральной роли. Пока нет оснований считать, что ситуация управляема и имеет позитивную динамику, все ключевые процессы не выходят за рамки заявлений и деклараций.

Другим мощным направлением некоторого восстановления влияния России является создание у европейских стран мотиваций к включению России в формируемые механизмы безопасности с частичным вытеснением из них США. Планы по созданию локальных систем ПРО могут стать катализатором данного процесса. Важно подчеркнуть, что фактически, заявляя о создании таких систем, США решает как минимум две задачи, а не одну - декларируемую, состоящую в минимизации угроз от применения ядерного оружия младшими членами "ядерного клуба".

Скрытая, но традиционная задача создания и размещения таких систем - это классическая "гонка вооружений", зарекомендовавшая себя одним из лучших способов экономического давления. Можно сказать, что это верное оружие вновь расчехлено, но направлено уже против Объединенной Европы, Китая и других потенциально опасных для США стран. Разрушение принципов паритета, а также рывок в новое поколение систем вооружения, приводящий к резкой потере эффективности вооружений других стран, - все это обоснованно воспринимается как косвенная угроза. И хотя пока у них нет оснований прогнозировать опасное для себя развитие данного процесса, его нежелательность для них очевидна. Политика США преследует цель, прежде всего, в наращивании отрыва от Европы и стран ЮВА в области высоких технологий и реализации масштабных суперпроектов. Демонстрация и применение мобилизационного и научного потенциала США направлены на закрепление роли единоличного лидера и арбитра мировых процессов, на блокирование самой возможности появления реальных оппонентов в любых ключевых сферах или регионах.

В этом ключе крайне своевременно предложение России о создании локальной европейской ПРО, которая устраняет данные проблемы паритета, но разрушает все принципы европейской безопасности, формируемой вокруг НАТО. Можно утверждать, что это предложение не удастся оставить без рассмотрения, и оно уже поколебало некоторый консерватизм взаимоотношений Европы и России, но о результатах пока - до старта этого или любого другого проекта интеграции России в европейские структуры безопасности - говорить рано.

Крайне высокая степень зависимости Европы от США определяется как военной мощью последних, так и значительной суммой затрат на свой статус глобальной сверхдержавы, позволяющей европейским странам существенно "экономить" на безопасности. США стремятся влиять на ситуацию во всех регионах мира, и это приносит им существенные выгоды, их же союзники минимизируют затраты на вооружения. В целом есть только одно основание для слома сложившейся ситуации: ослабление внешней военно-политической активности США и, следовательно, необходимость поиска другими странами иных способов минимизации затрат - например, переориентация на относительно дешевое, но весьма качественное российское вооружение.

В качестве страны, способной производить не только самые современные виды военной техники, но и комплексные системы вооружений, Россия может быть востребована и многими региональными центрами силы, ощущающими рост угроз как со стороны многочисленных очагов регионального масштаба, так и в целом от экспансии политической воли США. При проведении наивной политики "красивых идей" - обсуждая, с кем дружить "хорошо", а с кем "плохо", - Россия полностью теряет способность к управлению процессами в ближнем зарубежье, обострение ситуации в котором неизбежно увеличивает риск прямых военных угроз. В том же случае, если Россия возвращается на рынок поставщиков систем региональной и мировой безопасности, у нее появляется сильная позиция и возможность определять, развитие каких процессов и в какую сторону отвечает задачам обеспечения ее стабильности и улучшения внешнеэкономической конъюнктуры.

В том случае, если сценарий сотрудничества с Европой и лидерами третьего мира реализуется, Россия получит колоссальный источник реальных инвестиций и финансов - не за счет продажи ресурсов, а за счет высоких технологий, позволяющих существовать многим отраслям промышленности и социальной сфере. В этом случае и "исламская", и "китайская" угроза будут восприниматься не в ключе ожидания катастрофы, а как полноценно контролируемый процесс. Но пока реализуемость этих позитивных сдвигов зависит от многих мало контролируемых факторов, а потому лежит в области гипотетических предположений.

Однако это не означает, что российское руководство и общество не должны прикладывать посильных усилий для реализации этой возможности. Для этого, кроме политики декларации и "неожиданных" заявлений, тестирующих общественное мнение в областях некоторых "табу" (как, например, заявление о готовности России вступить в НАТО), важно формирование реальной военно-промышленной политики, которое смогло бы остановить разрушение ВПК. Это, однако, трудно представить одновременно с мерами по созданию "чистого рынка", в рамках которого сложнейшая пирамида ВПК обречена на разрушение.

Противоречие задач завоевания внешних геостратегических преимуществ и создания "современной" экономики (что в большей степени штамп, нежели реальная необходимость) может стать основной дилеммой Путина - равно заинтересованного в сотрудничестве с лидерами лагерей и ВПК, и крупного бизнеса. Однако стратегическая приоритетность возврата России ведущих геополитических позиций несомненна - особенно притом, что в стремительно перерождающейся мировой экономике уже наметилась новая, информационная, эра, идущая на смену постиндустриальной, и скоро будет происходит самая решительная ломка сложившихся стереотипов и системы влияний.

Адекватная политика России должна быть направлена на развитие, в первую очередь, ее интеллектуального, технологического и мобилизационного потенциалов, то есть того, что и становится приоритетным в новую √ информационную - эру. И хотя остается множество опасений о необратимости деградации в этой сфере - очевидно, что приоритетные сейчас отрасли (добыча и первичная переработка сырья, а также низкотехнологичная обрабатывающая промышленность) не создают для России в целом положительных перспектив при ее интеграции в мировую экономику. Также вызывает сомнения и возможность переноса в Россию весомой части западных предприятий, направленных на производство экспортной продукции, поскольку существует достаточное количество других регионов с более выгодными условиями (к тому же, многие "приоритеты" России на поверку оказались мифами - например, высокая квалификации рабочих, которая, как и в целом "человеческий ресурс", значительно деградировала за последние 10 лет). Именно поэтому скорейшее восстановление научного и мобилизационного потенциалов необходимо для перелома тенденций к деградации и распаду России. Причем именно мобилизационный потенциал - прежде всего в виде способности к осуществлению крупномасштабных технических проектов, таких как освоение космоса или производство современных средств и систем вооружений, - выгодно отличает Россию от других современных "центров силы", которые не смогут создать сопоставимые по масштабам объекты без резкого падения уровня жизни. В том случае если Россия станет для них союзником, позволяющим приобщиться к этим передовым возможностям без следования в кильватере США, в рамках равноправного партнерства, - возможности США "управлять" ситуацией в России значительно ослабнут.

Однако развиваться в направлении сотрудничества с Европой мешает не только ее неготовность в трансформации континентальных систем безопасности, но и крайняя неблагожелательность общественного мнения в европейских странах - особенно в связи с войной в Чечне. В отличие от США, европейские страны не применяют формулу "свой сукин сын" в отношении режимов, неприятных по мерам удержания власти, но сотрудничающих в том или ином регионе. Европейские лидеры общественного мнения ориентированы либо на полное забвение планов "движения России в Европу", либо же на принятие российской властью и бизнеса всех систем самоограничений и правил игры, характерных для западной цивилизации. Это сделает невозможными многие привычные способы манипулятивного управления, без которого немыслима вся пирамида общественных связей в России, что делает необходимым для решения этой задачи проведение не просто пиар-кампании, а многолетней конструктивной политики.

Кроме того, вопросом настоящего периода является то, качнется ли общественная ситуация в Европе в сторону развития право-консервативных настроений, или же леволиберальные идеи будут и дальше укрепляться.

Первое направление в большей степени приемлет право России на самостоятельное определение мер по решению внутренних проблем, однако более традиционно не доверяет России, воспринимая ее как историческую угрозу. Кроме того, правые консерваторы - большие скептики в отношении интеграции и объединения усилий в вопросах безопасности или экономического развития.

Левые либералы не приемлют отступления от современных норм защиты прав человека, не собираются учитывать "российскую специфику" в бизнесе и политике и мириться с искажениями норм демократии. Однако именно они являются локомотивом интеграционных проектов, а кроме того, более расположены к идее "оздоровления России", видя это как некий этап "утверждения прогрессивного миропорядка".

Изучение системных закономерностей эволюции социальных систем позволяет утверждать, что, несмотря на временный реванш правоконсервативных настроений, стратегически леволиберальные идеи имеют значительную перспективу в первой четверти XXI века. Это мотивировано прежде всего тем, что только они способны играть роль интеграционной идеологии при практически неизбежной потребности к укреплению межгосударственной кооперации в атмосфере роста мировой напряженности. Сможет ли Россия способствовать развитию благоприятных для нее тенденций и сохранит ли к тому времени возможность к воссозданию комплексного технологического комплекса, способного к производству "суперпродуктов"?

Приведенный анализ, несомненно, не полно охватывает сложнейший комплекс проблем и перспектив развития системы мировой безопасности. Ситуация нуждается в тщательном и глубоком изучении. Основная проблема состоит в том, что формируется необходимость, с одной стороны, развивать адекватные задачам России формы и методы управления, с другой - сближаться с европейским информационно-политическим пространством и развивать современные формы организации гражданского общества. Решение этих сложных задач требует создания не столько современных, сколько адаптированных под проблемы будущего форм и методов государственного устройства и управления, что пока даже не обозначено в российском экспертном сообществе как проблема, требующая скорейшего разрешения.