Социальные науки тем и опасны, что они формируют объект своего познания...
А.Кристева

В истории человечества еще не существовало культурно гомогенных обществ, так как изменения, которые претерпевали все социальные системы, продуцировали имманентные различия, являющиеся в свою очередь одним из источников общественного развития. К сожалению, не существовало в жизни сообществ и примеров параллельного многообразия культур. Напротив, этнополитические отношения, структурированные в парадигмы, теории, концепты, модели и техники, которые описывают такие исследователи, как, например, Хантингтон, можно назвать "конкурентным многообразием"¹: оно и формировало "жизненную" картину этнополитических отношений. Но я-то чувствую, читатель, что такими синтетическими доводами тебя не убедить. Прочь, Кант! - мы уже не способны оставить наше познание чистым, однако настойчивость к знанию заставляет нас продолжить движение. Итак, вперед...

Именно в конце 1970-х - начале 1980-х, когда концепция наделения голосом утратила популярность, задачей дня стало выслушать подлинное, аутентичное мнение ранее безгласных групп ("мы"-группы), которые хотели быть услышанными. Вероятно, уже на взлете 1980-х годов обнаружилось то, что у некоторых вызвало разочарование, разочарование в отношении перемен (другими словами, это были "вышедшие на поверхность апории культурного модерна"²), что привело к дальнейшей консервации взглядов как политических субъектов, так и групп их последователей. Индустриализм, переживая в себе переход от политических ценностей к политическим интересам, рационализацию общественной жизни, консьюмеризм в целом и информационный консьюмеризм в частности, уход от патроната, - не смог до конца осуществить собственный прорыв. Возвращаясь к "мы"-группам, можно сказать, что сколь бы оправданным не было наделение голосом, а потом выслушивание ранее безгласных групп, их голоса временами звучали так же, как голоса доминирующих групп, которым они должны были бы противостоять не только политически как меньшинства, требующие легитимизации своих культурных и социальных прав, но и в нормативном, нравственном плане - как маргинализированные группы, высказывающие, в отличие от доминирующих групп, аутентичную истину.

Таким образом, постмодернистский упор на различия и аутентичность привел к расширению границ между группами, усилению чувства исключительности, повышению значимости коллективных прав за счет прав индивидуальных, росту этнополитических конфликтов как в странах, идущих к обществу постмодерна, так и в странах, испытывающих на себе транзит, так как сторонников такого подхода заботят не столько создание и институализация культуры и культурных объектов, сколько следствия культурных различий.

Проще говоря, среди всех интеллектуальных течений постмодернизм закрепил нечто, вроде бы давно исчерпавшее себя, - идею аутентичности. Надежды на нивелирующее воздействие модерна на культурные различия оказались ложными. Отход от некоего уровня, а точнее ослабление "культурной" репрессивности, интенсивно выражающейся в функционировании "индустрии культуры, являющейся преднамеренным объединением потребителей сверху" (Т.Адорно), привел к обратному относительно ожидаемого результату.

Признаваемый концептами и институтами рост социальной значимости "мы"-групп, определяемых через этничность, конфессию, пол и стиль жизни, в условиях "конкурентного многообразия", в котором они артикулируют различия, претендуют либо создают стереотипы претензий на ограниченные ресурсы, был одной из причин этнополитического "взрыва", наблюдаемого нами в настоящее время.

Нельзя отрицать: этническая принадлежность по-прежнему является сильнейшим, самым взрывным, но одновременно наиболее общепринятым и легитимным индикатором различий, так как:

- индивиду крайне сложно сменить сопутствующие этничности признаки (то есть часть или все ниже перечисленные: язык, нарицательное имя, миф об общем происхождении, привязанность к общей территории, религию и общую систему ценностей, известную групповую солидарность), на основе которых посторонние легко могут атрибутировать индивида;

- последовательные и сознательные этнические группы вознаграждаются мировым сообществом;

- согласно международным законам и практике, существование подобных групп выступает одним из необходимых условий нации.

Но при этом нельзя отрицать того факта, что категории, подобные этносу, расе, нации, представляют собой социальные конструкты, институциональные и легитимные рамки восприятия и отправление которых в виде коммуникативных и иных актов может меняться, так как "концептуальные механизмы поддержания универсума сами являются продуктами социальной деятельности, подобно всем формам легитимации"³. Поэтому конфликты и рождаются, и подавляются, исходя из сопоставления интересов "мы"-групп между собой, а также "мы"-групп и обществ. Отказ же от такой претензии на власть означал бы политическую смерть группы. Вследствие того, что "изменение (закрепление и поддержание) группового сознания... является не познавательным процессом, а способом развития и сохранения соответствующих ресурсов в социальном поле"⁴, концептуально и технологически возможно регулирование политическим субъектом вопросов этничности и культурных различий в целом.

Для этого культуру следует понимать, прежде всего, как форму коммуникации. Конечно, не следует забывать, что одной из важнейших функций этой формы коммуникации является проведение разграничительных линий между различными "мы"-группами, но на этом не должен делаться основной акцент в условиях разрешения и предотвращения этноконфликтов. Культура служит тем коммуникационным кодом, который могут выучить и использовать аутсайдеры; этим кодом пользуются все вне этно- и культурных различий - тем самым она признается и, соответственно, становится местом встречи, открытым для различных групп.

Здесь, в свою очередь, появляется актуальный вопрос о процессах партикуляризации и унификации политических техник, практик и общностей в рамках одного общества. Нормативно для этого следует создать институты, способные обеспечить области взаимодействия между различными "мы"-группами и одновременно сохранить их культурное своеобразие. Итак, основными задачами этих институтов будут: создание и сохранение общих институтов; организация и обеспечение возможности культурного обмена; поддержание и формирование размытых пограничных зон между культурами для их взаимного проникновения и растворения.

Стратегической целью в данном случае становится: установить централизованный институциональный дискурс и централизованные, наделенные законом институты индоктринации культуры "интегративного многообразия" посредством информационного оружия массовых сообществ - пропаганды. В противном случае общество деструктивно разрушает само себя.

Под пропагандой мною понимается сконцентрированное по содержанию и усиленное по количеству каналов массовое информирование [обычно через призму диспозиции оппонента, врага, противника]. Цель пропаганды - конструкт, мотивирующий позицию и (или) действие, и создаваемый в общественном сознании посредством целенаправленной организации информационных потоков для полномасштабной ориентации реципиента [иногда без учета его мнения] на основе соотнесения политического субъекта (его образа и (или) действий) с оппозицией. Отсутствие пропаганды не означает достижение свободы, и наоборот. Знакомство и столкновение с ней - это всего лишь тест для общества или индивида на способность критично конструировать агрегированное социальное знание. Пропаганда - это всегда более или менее завуалированный атрибут культуры, которая в своей сути репрессивна.

Вследствие того, что "информация как содержание не может быть массовой, массовыми могут быть каналы ее распределения"⁵, с технологической точки зрения - пропаганда является информацией, имеющей политическое значение, которая потенциально доступна всем, с концептуальной - это максимально многомерный текст. Главными инструментами пропаганды являются комментарий и реактивная оценка, а точнее - их широкомасштабное тиражирование в ответ на информационные позывы среды. Структурно пропаганда может быть рассмотрена как "массовая коммуникация, которая несет в себе социальную информацию как содержание, включая в себя процессы обмена этим содержанием, а также семиотические и технические средства, используемые в этих обменах и технические каналы этих обменов"⁶.

По причине того, что пропаганда является частью политической культуры и институтов социализации в целом, теоретизация пропаганды носит крайне противоречивый характер - большую роль в этом процессе играет мера социальной и политической ангажированности: "политическая эпистемология и гносеология может основываться на самопризнаваемом логическом круге и продуцировать парадоксы политического существования или на утверждении о собственной достоверности и продуцировать догмы для укрепления естественного догматизма подавляющего большинства людей, включенных в социальные и политические процессы"⁷. Теоретически пропаганда оправдывается в той мере, в которой все теории идеологичны, а концептами утверждаются догмы; более того, познание в этой области не обретает окончательного прибежища в исследованиях "коммуникации, которая потенциально работает с мнениями"⁸. Это намек медиа-командам.

Стратегическое целеполагание при осуществлении пропаганды состоит в том, чтобы, выделяя из круга целевой аудитории оппонента, его образ и референции, консолидировать группы последователей или, по выражению Бурдье, "служить одновременно эзотерическим целям внутренней борьбы и экзотическим целям внешней борьбы"⁹. В данном случае в этот образ можно вложить демонстрацию абсурда и опасности деструктивных действий "мы"-групп. Аналогично будет строиться инструментальный подход к текстам - они будут детерминированы необходимостью достижения вышеупомянутых стратегических целей - консолидировать "мы"-группы путем концентрации внимания и создания конструктов "культуры без различий" и выделять негативное в носителях интересов, артикулируемых на основе различий.

Предметом информационного послания является событие или действие (слово полагается как коммуникативное действие), то есть определенный факт, реальный или виртуальный. Факт конституируется "как некоторый предметно-отнесенный, коммуникативно-определенный и модульно-выраженный инвариант"¹⁰. При этом следует помнить, что факт "приобретает свой статус на основе интерсубъектной конвенции"¹¹, то есть он конструируется с большой степенью достоверности под воздействием силы номинации. Более того, можно сказать, что по причине того, что "позиции и отношения субъектов задаются фактами, юридически квалифицируемыми нормами или волей властвующего субъекта"¹², политическая коммуникация или управление информационными связями и есть сама власть, представленная в виде механизма всеобщего социального взаимодействия, где каждый с необходимостью связан с каждым ("отношение отношений" по Фуко). Общество не может отказаться от этих связей, так как оно существует дискретно (в том числе, по причине появления "нулевых точек" в коммуникации между "мы"-группами) и онтологически воссоздается в момент коммуникативных и иных актов. В свою очередь, политический субъект не может не претендовать на доминирование посредством управления этими связями, так как он тогда не будет способен удержать и использовать власть.

Каналами отправления пропаганды являются масс-медиа в форме позиций и конкретные действия политического субъекта, при этом "медиа выступают в качестве опосредованного субъекта политики, так как они демонстрируют собственные политические пристрастия и производят политические события одновременно... так как именно медиа есть главный продюсер и дизайнер современной культуры, в том числе политической"¹³.

Высокая значимость медиа заключается в способности конструировать факты, которые лежат в основе отношений между политическими субъектами. Отличие пропаганды в том, что она использует маркированную информацию, что требует максимального совмещения позиции политического субъекта и медиа (хотя существуют феномены шума и помех и даже некоторой независимости, "когерентности желания"). Поэтому для построения общества "интегративного многообразия" культуры необходима долговременная стратегическая политика в отношении СМИ. Впрочем, я не отрицаю роли образовательных институтов и техник социализации в целом - более опасной пропаганды, чем ex cafedra я еще не видел. Все-таки медиа не всесильны - как все мы недавно видели: иногда между СМИ и общественностью контакт полностью пропадает. Но это уже другая проблема.

Касаясь функций пропаганды, можно сказать, что они будут заключаться в том, чтобы "в политической перспективе стимулировать активность в нужном для политического субъекта направлении, в социальной перспективе - поддерживать образцы статусных дистанций, а в культурной перспективе - сохранять приемлемые образцы взаимодействия"¹⁴.

Таким образом, пропаганда превращается в главенствующий элемент создания и поддержания политической культуры и культуры в целом, задающей рамки коммуникации и знания при помощи разработки кодов взаимодействия. Второй генеральной функцией пропаганды "культуры без различий" является обеспечение сохранения общества при помощи средств "символической власти, создающей реальные вещи с помощью слов, которая для этого должна использовать только адекватные понятия, чтобы охватить максимум идеологического воздействия"¹⁵.

В социальной действительности постоянно происходит столкновение различных полей символической власти, "стремящихся реализовать собственное представление о легитимном разделении общества на социальные группы"¹⁶. Поэтому третьей генеральной функцией пропаганды "интегративного многообразия" культур является обеспечение консолидации общества посредством различия деструктивного для общества поведения "мы"-групп и демонстрации идентичности и культурной солидарности всего общества. Я знаю, насколько опасно то оружие, которое я упомянул здесь и сейчас, но я точно знаю, что сама проблема еще опаснее. В этом одновременно заключается и наш трагизм, и наше спасение, так как мы не можем существовать рядом с этим - мы только этим и живем.

Примечания:

¹ К.Цюрхер. Мультикультурализм и этнополитический порядок в постсоветской России: некоторые методологические замечания / Полис, 99.3. С. 106.

² Ю.Хабермас. Модерн - незавершенный проект / Вопросы философии, 92.4. С. 50.

³ П.Бергер, Т.Луман. Социальное конструирование реальности. - М., 1995. С. 178.

⁴ В.Дубицкая. Телевидение: мифотехнологии в электронных СМИ. - М., 1998. С. 9.

⁵ П.Бурдье. Социология политики. - М., 1993. С. 4.

⁶ Там же, с. 39.

⁷ В.П.Макаренко. Теория дескрипции и политическая метатеория / Социс, 96.5. С. 53.

⁸ Ж.Делез, Ф.Гваттари. Что такое философия? - СПб., 1998. С. 15.

⁹ П.Бурдье. Социология политики. - М., 1993. С. 197.

¹⁰ В.П.Макаренко. Теория дескрипции и политическая метатеория / Социс, 96.5. С. 52.

¹¹ Там же, с. 53.

¹² А.А.Дягтерев. Политическая власть как регулятивный механизм социального общения / Полис, 96.3. С. 114.

¹³ Н.Костенко. Медиа в выборах: ценностные ориентиры украинской политической прессы / Полис, 99.6. С. 81.

¹⁴ Там же, с. 84.

¹⁵ П.Бурдье. Социология политики. - М., 1993. С. 176.

¹⁶ Там же, с. 174.