Русский Журнал / Политика / Лекции
www.russ.ru/politics/meta/20001010.html

Что представляет собой демократическая консолидация?
Часть 3

Андреас Шедлер

Дата публикации:  10 Октября 2000
Schedler, Andreas. What is Democratic Consolidation? / Journal of Democracy 9:2 (April 1998), 91-107. - (C) The Johns Hopkins University Press and National Endowment for Democracy

Углубление демократии

Обсужденное прежде понимание демократической консолидации как завершения демократического транзита посредством перехода от электоральной к либеральной демократии отражает одну, "позитивно" ориентированную на прогресс, версию этого процесса. Дальнейшее продвижение по "континууму демократии" и проталкивание ее ближе к передовой демократии представляет собой вторую позитивную версию. Когда мы сравниваем современные латиноамериканские демократии с более или менее радужными картинами утвердившихся западных демократий, первые выглядят отстающими во многих отношениях. Они производят впечатление политических систем, обладающих "сравнительными недостатками" практически во всех сферах демократической политики. Список предполагаемых структурных дефицитов включает в себя такие разные сферы, как функционирование правительства, общественная администрация, судебные системы, партийные системы, группы интересов, гражданское общество, политическая культура, а также стили принятия решений. Во всех этих и во многих других областях большинство латиноамериканских демократий выглядят как "недоразвитые" в сравнении с "развитыми демократиями".

Большая часть авторов, пишущих о демократической консолидации, рассматривают ее то ли с точки зрения нашего первого ее понимания (как стабилизацию демократии), то ли с точки зрения этого последнего понимания демократической консолидации (как углубление демократии). Эти две концепции демократической консолидации являются к настоящему времени наиболее распространенными. Большинство из тех новых латиноамериканских демократий, которые существуют уже долгое время, все еще должны беспокоиться относительно их долгосрочного выживания. Как правило, однако, эта проблема больше не является непосредственной заботой, будучи лишь одним из вопросов среди многих других, привлекающих политическое внимание. Сегодня вопросы демократического качества представляются гораздо более актуальными в повседневной политике, нежели вопросы демократического выживания.

Организация демократии

Варианты "негативной" консолидации, обсужденные мною выше, пытаются предотвратить демократический регресс к пугающим горизонтам, от которых стремятся отдалиться. Симметричным образом, два варианта "позитивной" консолидации пытаются достичь демократического прогресса в направлении к желаемым горизонтам притяжения. Tertium non datur? Я так не думаю. Между двумя парами концепций можно выделить находящееся в сложном промежуточном положении некое "нейтральное" понимание демократической консолидации, рассматривающее ее как "организацию" демократии.

С этой точки зрения, консолидация демократии предусматривает нечто большее, чем институционализацию базовых демократических правил. Она требует утверждения специфических правил и организаций демократии. Иными словами, эта концепция консолидации переносит внимание с процедурного минимума, определяющего демократические режимы, на конкретные правила и организации, определяющие разные формы демократии. Она переводит анализ с уровня режимов на уровень подсистем, или, согласно термину Филиппа Шмиттера, на уровень "частичных режимов"1. Таким образом, демократическая консолидация становится синонимом "строительства институтов". Это предполагает конструирование всех тех больших организаций, которые образуют типичную инфраструктуру современных либеральных демократий: партии и партийные системы, законодательные органы, государственную бюрократию, судебные системы и системы согласования интересов.

В то время как Шмиттер заслуживает, на мой взгляд, благодарности за введение в научный оборот и развитие этой концепции демократической консолидации, другие авторы последовали его путем - особенно, специалисты в области субдисциплинарных исследований, для которых это понятие демократической консолидации обеспечивает возможность связать их конкретные научные интересы с общей дискуссией по поводу демократической консолидации2.

Это пятое понимание демократической консолидации является "самодостаточным" настолько, насколько либеральная демократия служит одновременно и пунктом отправления и пунктом назначения. Оно не сопоставляет либеральную демократию ни с каким другим режимом. Некоторые авторы настойчиво подчеркивают его нейтральность с нормативной точки зрения. Вместе с тем, эта концепция представляется нормативно амбивалентной, скорее чем нормативно нейтральной. "Организация" демократии может приблизить нас к нормативным целям предотвращения демократического регресса и реализации демократических успехов. Но она может также продвинуть нас еще дальше. Все зависит от конкретных форм, в которых демократия становится организованной.

Посттранзитная хандра

Какая картина возникает из этой "телеологической" реконструкции существующих и соперничающих концепций демократической консолидации? Один базовый вывод состоит в том, что консолидация демократии, согласно тому, как ученые используют этот термин, представляет собой некую кластерную концепцию с ясной структурой, но без наполненного смыслом общего знаменателя.

Все используемые значения не совпадают ни с одним типом демократического режима, и все они ориентированы на улучшение демократического статус-кво. Вместе с тем, их эмпирический контекст может быть или либеральной ("подлинной") демократией, или электоральной ("полу-") демократией, а их нормативный горизонт может заключаться или в демократическом выживании, или в демократическом прогрессе. В действительности у этих различных идей демократической консолидации не слишком много общего.

Таким образом, консолидация демократии представляется некой обширной концепцией, эдаким мусорным баком разных понятий, своего рода всеулавливающей идеей, лишенной центрального значения, которое могло бы объединить все типы ее употребления. Если это действительно тот случай, который обеспечивает основу для того, что Шмиттер назвал "некой эмбриональной субдисциплиной" политической науки, то эта дисциплина не имеет ни существенного значения, ни методологической сути. Ее целостность не обеспечивается чем-то большим, чем общность области применения. Она имеет отношение ко всем новым демократиям (включая полудемократии), которые, по определению, вступают в "фазу демократической консолидации" (или, по крайней мере, сталкиваются с "проблемами консолидации") как только завершают некую разновидность демократического перехода. В этом смысле, "консолидология" является не более чем неким ярлыком для изучения новых демократий.

Хуже всего то, что исследователи демократической консолидации склонны игнорировать раздражающее многообразие значений данной концепции. Они склонны игнорировать смутность и непоследовательность употребления этого понятия. Все используют термин так, как это больше всего подходит для их собственных исследовательских целей, научных нужд и рекламируемых стратегий, притом что употребление одного и того же ключевого термина поддерживает иллюзию некоего общего теоретического подхода, общей цели и общего языка.

Можно понять практические оправдания нынешней ситуации, но с точки зрения научного исследования это бесконтрольное сосуществование несовпадающих значений, этот случай омонимии (наличия у одного слова множества разных смыслов) является несчастливым состоянием дел. Оно не только вредно для создания теории и накопления знаний, но и делает тщетными усилия по проведению таких элементарных операций, как классификация конкретных страновых казусов. В терминах демократической консолидации (так, как этот термин используется сегодня) такие страны, как Аргентина и Польша, могут быть отнесены почти к любой категории. Решение вопроса о том, как их охарактеризовать (то ли как "высоко консолидированные", то ли как "устойчиво неконсолидированные"), целиком зависит от того понимания демократической консолидации, которое избирает исследователь. Судя по нынешнему состоянию дел, классификационная польза концепции близка к нулю. Границы классификации неясны и изменчивы. Это не позволяет нам упорядочить реальность сколько-нибудь достоверным образом.

Как мы можем изменить это прискорбное положение? Самым простым решением было бы прибегнуть к "откровенной терпимости", то есть откровенно и недвусмысленно признать множественность значений демократической консолидации. Как выразился Кристоф Котовски относительно концепции революции: "Если ученые не придерживаются единого понимания концепции... то они могут, по крайней мере, уточнить, какое "понимание" они "имеют в виду"3.

Такое открытое признание различий может представлять собой единственный реалистический выход из концептуальной путаницы. Возможно, "удивительное множество" значений демократической консолидации сохранится. До тех пор пока понятие демократической консолидации будет выступать в качестве некоего общего ярлыка для изучения новых демократий (и почти демократий), было бы удивительным видеть, что научное сообщество отдает предпочтение какой-то одной теме за счет исключения других и сдвигается к более узкому и точному определению термина. Большинство ученых быстро осудило бы такой односторонний подход как эмпирически некорректный, нормативно тревожный, политически неверный и академически скучный. Как следствие этого, любое желание "навязать" семантическое единство сферы демократической консолидации может быть обречено на неудачу.

В этом смысле, предпринятое выше "телеологическое" реконструирование демократической консолидации могло бы, по крайней мере, позволить нам выявить ясные и отчетливые мелодии в нынешнем вавилонском хоре голосов, поющих песни демократической консолидации. Расставание с "консолидацией демократии", вообще, и соответствующее обращение к "типам демократической консолидации", во всем их многообразии, помогло бы нам соединить наши нестройные песни демократической консолидации более разумным, более точным и, во многих случаях, более спокойным образом.

Назад к основам

Мирное сосуществование и взаимное признание различных концепций демократической консолидации было бы предпочтительнее сохранения нынешнего состояния концептуальной неразберихи. Также правильным был бы и другой выбор: отказаться от концепции и прекратить говорить о ней. Тем не менее обе альтернативы являются второсортным решением. Я бы предпочел, чтобы было проявлено самоограничение и прекращено использование термина для обозначения всего, чего бы мы ни пожелали увидеть случившимся в новых демократиях ("условия демократической консолидации"), или всего, что считается проблематичным в этих политиях ("проблемы демократической консолидации"). Вместо двусмысленного и непоследовательного использования термина мы должны закрепить за ним одно ясное значение. Как провозгласил почти 15 лет назад Джованни Сартори, "разные вещи должны иметь разные наименования"4.

Я полагаю, что мы должны вернуть концепции первоначальную озабоченность проблематикой демократического выживания. Мы должны восстановить ее классический смысл, который заключается в надежной защите достигнутых уровней демократического правления от авторитарного регресса. Это означает, что мы должны ограничить суть концепции двумя описанными выше "негативными" понятиями: уклонение от демократического краха и уклонение от демократической эрозии. Термин "демократическая консолидация" должен адресоваться к ожиданиям устойчивости режима и ни к чему кроме этого. Соответственно, концепция "консолидированной демократии" должна характеризовать в качестве демократического тот режим, который, по мнению занимающихся этой проблематикой наблюдателей, благополучно сохранится в будущем - и ничего больше. Почему использование понятия "демократическая консолидация" должно быть ограничено именно таким значением, а не другим? Основная причина заключается в том, что все другие значения демократической консолидации (завершение транзита, организация демократии и углубление демократии) проблематичны и могут быть заменены лучшей, альтернативной концепцией.

Первое. Процесс (и вызов) возвращения вспять частичных, заблокированных, расстроенных или усеченных транзитов попадает в компетенцию транзитологических исследований. Нет нужды смешивать проблемы и вводить для их описания другой термин. Кроме того, в полудемократиях, которые сталкиваются с задачей завершения демократического перехода, любые разговоры о "консолидации демократии" вводят в заблуждение. Они внушают мысль, что демократический режим уже налицо (и должен быть только лишь "консолидирован"), тогда как в действительности речь должна идти лишь о создании полностью демократического режима.

Второе. Развитие демократических подсистем, коллективных акторов и работающих правил явно является своевременной и актуальной темой. Но смешение консолидации "частичных режимов" с консолидацией демократии в целом лишает нас важного аналитического разграничения. Оно жестко скрепляет одним определением две вещи, которые в действительности лишь слабо связаны между собой. Например, та или иная демократия может быть гарантирована от смены режима, даже если ее партийная система находится еще в зачаточном состоянии и переменчива; и, напротив, демократия может рухнуть, даже если ее партийная система прочно институционализирована. Более того, если мы сливаем воедино два уровня анализа, мы уже не можем вынести обоснованное суждение относительно консолидации центральных институтов демократии или самого демократического режима. Дело в том, что при таком подходе мы должны классифицировать демократию как "неконсолидированную" до тех пор, пока любая из подсистем этой демократии (будь то партийная система либо организации интересов, либо парламент, или же система управления) не продемонстрирует необходимую степень консолидации (которую трудно определить иначе, чем в сравнении с "лучшей" или "нормальной" практикой передовых демократий). И как только любая подсистема начинает переживать процесс радикальных структурных изменений (как это произошло с партийной системой Италии в начале 90-х годов), мы оказываемся вынужденными характеризовать рассматриваемую политию как "деконсолидированную". Как представляется, в таком подходе нет большого смысла.

Наконец, последнее. Отождествление демократической консолидации с улучшением качества демократии или с углублением демократии представляет собой наиболее распространенное "позитивное" понимание демократической консолидации. Но оно выглядит также и наиболее проблематичным. Обе концепции (и "демократического качества", и "демократического углубления") все еще неясны и противоречивы. Хотя существуют тонны литературы, а также значительный консенсус относительно содержания минимальных стандартов либеральной демократии, дискуссия по поводу демократического качества все еще носит весьма предварительный характер. Следовательно, при нынешнем состоянии спора концептуализация демократической консолидации как углубления демократии равносильна приглашению к безграничному расширению понятия. Она позволяет субъективным и произвольным образом импортировать в определение демократической консолидации любые типы целей и критериев, которые представляются кому-либо необходимыми для высококачественной и потому "консолидированной" демократии (которая становится лишь еще одним неясным ярлыком для "реальной" демократии). Это, конечно же, не может не вести к необузданным и несообразным выводам относительно эмпирических состояний демократической консолидации.

Если говорить о более фундаментальном уровне, то "демократия препятствует прекращению прений относительно ее подлинности"5. Она является некой движущейся целью, неким не имеющим завершения, развивающимся феноменом - и таковым является углубление демократии. Любые зафиксированные значения, которые мы можем применить к концепциям демократического качества и углубления демократии, и любой консенсус, который может быть достигнут по этому поводу, могут быть лишь "временным равновесием", открытым для будущего пересмотра. В результате, если мы отождествляем демократическую консолидацию с углублением демократии, то получаем некую концепцию, которая в такой же мере открыта и безгранична. В этом случае ни одна демократия никогда не будет "полностью консолидирована". И совершенно понятно, что авторы, придерживающиеся такого понимания концепции, вообще чрезвычайно неохотно идут на предоставление "сертификата" о демократической консолидации.

Перевод Григория Вайнштейна

Примечания:



Вернуться1
См. например: Philippe C.Schmitter. Organized Interests and Democratic Consolidation in Southern Europe / In Guenter et al. The Politics of Democratic Consolidation; 284-314. Я считаю неверным определять это изменение уровня анализа как "разъединение целого" (Schneider, "Democratic Consolidation", 220-221). Помимо всего, отношение между фундаментальными и вторичными правилами не является отношением между целым и его частями (как предполагает термин "разъединение"), но скорее неким отношением между, скажем, базисом и надстройкой.



Вернуться2
См. Schmitter. Organized Interests. См. также, например, Geoffrey Pridham. Political Parties, Parliaments and Democratic Consolidation in Southern Europe: Empirical and Theoretical Perspectives / In Ulrike Liebert and Maurizio Cotta, eds. Parliaments and Democratic Consolidation in Southern Europe. - London: Pinter Publishers, 1990; 225-248. Это "организационное" понимание демократической консолидации часто выступает вместе с идеей о том, что акторы должны принять и привыкнуть к этим мезо- и макродоговоренностям. Линц и Штепан считают, например, "конституционную консолидацию" демократии завершенной тогда, когда все политические акторы "подчиняются и привыкают к разрешению конфликта в рамках специфических законов, процедур и институтов, санкционированных новым демократическим режимом". См. Linz and Stepan. Problems of Democratic Transition and Consolidation; 6.



Вернуться3
Christoph M. Kotowski. Revolution / In Giovanni Sartori, ed. Social Science Concepts: A Systematic Analysis. - Beverly Hills: Sage Publications, 1984; 440.



Вернуться4
Giovanni Sartori. Guidelines for Concept Analysis/ In Sartori. Social Science Concepts; 50 (см. также 37-40).



Вернуться5
Laurence Whitehead. The Vexed Issue of the Meaning of "Democracy". - Unpublished manuscript, Oxford University, 1997; 17.

Часть 1
Часть 2