В мае 1998 года перед сотрудниками весьма авторитетного в США научного учреждения - "Америкэн энтерпрайз инститьют" выступил известный политолог, профессор Гарвардского университета Сэмюэл Хантингтон с лекцией, которая имела довольно длинное и сложное название: "Глобальные перспективы войны и мира, или Преодоление одно-многополярного миропорядка". На фоне распространившихся в последнее время в США громогласных триумфалистских высказываний многих политиков и ученых об окончательной и безоговорочной победе Америки в борьбе за мировое лидерство и о наступлении эры неоспоримого американского господства эта лекция видного представителя американской интеллектуальной элиты прозвучала значительным диссонансом.

Высказанные Хантингтоном тезисы отразили сущность формирующегося в США нового направления научной мысли, связанного с трактовкой места Америки в нынешней системе международных отношений. И хотя взгляды, выражаемые представителями этого направления, получившего уже название "нового реализма", пока еще не только далеки от широкого признания американскими политологами-международниками, но и выглядят рядом с преобладающими апологетическими высказываниями о роли США во многом еретическими, само их появление служит весьма симптоматичным свидетельством нарастающей неудовлетворенности научного сообщества США теми концепциями международных отношений, которые, судя по всему, оказывают пока определяющее влияние на внешнеполитический курс Вашингтона. В связи с этим стоит отметить, что С.Хантингтон пользуется в США репутацией ученого, чутко улавливающего новые, еще только вызревающие тенденции мирового развития и умеющего раньше других сделать соответствующие выводы, имеющие непосредственное отношение к практической политике своей страны. Достаточно показательным в этом смысле является тот факт, что вскоре после упомянутого выступления Хантингтона такой чрезвычайно влиятельный американский журнал как "Форин афферз" предоставил ученому свои страницы для изложения взглядов, высказанных им в сравнительно узкой аудитории "Америкэн ентерпрайз инститьют".

Статье, опубликованной в этом журнале весной 1999 года, С.Хантингтон дал, в отличие от своей лекции, гораздо более емкое, но весьма выразительное название - "Одинокая супердержава"¹.

Исходной точкой рассуждений Хантингтона является утверждение о том, что за последнее десятилетие глобальная политика претерпела кардинальные изменения в двух отношениях. Во-первых, произошла ее существенная "переконфигурация" с точки зрения роли факторов культурного и цивилизационного характера, анализу которой были посвящены его публикации о "столкновении цивилизаций". Во-вторых, значительным образом изменился такой аспект глобальной политики, как борьба за власть.

В период "холодной войны", пишет Хантингтон, глобальная структура власти была в основе своей биполярна. Структура, возникающая сегодня, радикально отличается от нее, поскольку в настоящее время существует только одна супердержава. Однако это не означает, подчеркивает автор, что мир однополярен. При том, что однополярная система должна иметь одну супердержаву, в ней, в то же время, не должно быть "значительных крупных держав" и должно быть множество "мелких держав". При таком положении дел супердержава может эффективно решать важные международные вопросы одна, и никакая комбинация других государств не обладает такой силой, которая позволила бы им помешать этой супердержаве поступать подобным образом.

Биполярная система типа той, которая существовала в эпоху "холодной войны", имела две супердержавы, отношения между которыми определяли содержание международной политики. Каждая из этих супердержав возглавляла коалицию союзных государств и конкурировала с другой супердержавой за влияние на неприсоединившиеся государства.

Для многополярного мира характерно наличие нескольких крупных, конкурирующих друг с другом держав, сопоставимых по своей мощи. Для решения важных международных вопросов в таком мире необходима коалиция крупных держав, и если такая коалиция значительна, то никакое другое отдельное государство не может помешать ей проводить свои решения. В течение нескольких столетий этой модели соответствовала европейская политика.

Вместе с тем, отмечает автор, современная международная политика не соответствует ни одной из этих трех моделей. Вместо этого, она является "неким странным гибридом, некой одно-многополярной системой, в которой существует одна супердержава и несколько крупных держав". Решение ключевых международных вопросов требует сегодня действий со стороны единственной супердержавы, но всегда при участии некоторой комбинации других крупных держав.

В существующем сегодня мире, считает Хантингтон, глобальная структура власти имеет несколько основных уровней. На верхнем уровне, естественно, находятся Соединенные Штаты - единственная супердержава, обладающая превосходством во всех сферах власти: в экономической, военной, дипломатической, идеологической, технологической и культурной. На втором уровне находятся "главные региональные державы", которые являются доминирующими акторами в важных регионах мира, но чьи интересы и способности их удовлетворения не столь глобальны как у Соединенных Штатов. Этот уровень глобальной структуры власти образуется немецко-французским кондоминиумом в Европе, Россией в Eвразии, Китаем и потенциально Японией в Восточной Азии, Индией на Юге Азии, Ираном на юго-западе Азии, Бразилией в Латинской Америке, а также Южной Африкой и Нигерией на африканском континенте. На третьем уровне находятся "вторичные региональные державы", чьи интересы часто конфликтуют с интересами более мощных региональных держав. Они включают в себя Великобританию (по отношению к германо-французскому кондоминиуму), Украину (по отношению к России), Японию (по отношению к Китаю), Южную Корею (по отношению к Японии), Пакистан (по отношению к Индии), Саудовскую Аравию (по отношению к Ирану), и Аргентину (по отношению к Бразилии).

Супердержава, или гегемон в некой однополярной системе, лишенной каких-либо крупных держав, бросающих этому гегемону вызов, обычно способна сохранять свое господство над меньшими государствами в течение длительного времени, до тех пор пока она не окажется ослабленной внутренним упадком или силами, внешними по отношению к этой системе, как это случилось, например, с Римом в V веке или с Китаем в XIX веке. В многополярной системе, подчеркивает Хантингтон, каждое государство может стремиться к созданию однополярной системы, в которой оно выступало бы в качестве единственной господствующей державы. Однако другие крупные державы будут стремиться помешать этому, как часто случалось в европейской политике. В период "холодной войны" каждая супердержава достаточно ясно выражала свое предпочтение однополярному миру под собственной гегемонией. Однако динамика соперничества и осознание его участниками того факта, что усилия по созданию однополярной системы с помощью оружия будут иметь разрушительные последствия для обоих сторон, позволили биполярности сохраняться в течение четырех десятилетий, пока одно из государств не утратило способность поддерживать прежнее соперничество.

В каждой из этих систем наиболее могущественные государства заинтересованы в сохранении статус-кво. Для одно-многополярной системы это характерно в наименьшей степени. США явно предпочли бы однополярную систему, в которой они были бы гегемоном, и они зачастую действуют так, как если бы такая система уже существовала. С другой стороны, крупные державы предпочли бы многополярную систему, в которой они смогли бы добиваться своих интересов в одностороннем порядке или же посредством коллективных действий, не будучи объектом принуждения или давления со стороны более сильной супердержавы. То, что расценивается ими как американское стремление к мировой гегемонии, воспринимается ими как непосредственная угроза. Усилия, предпринимаемые супердержавой с целью создания однополярной системы, стимулируют, как пишет Хантингтон, еще большие усилия крупных держав "двинуться к многополярной системе". В конечном счете, все крупные региональные державы все в большей степени отстаивают собственные особые интересы, которые часто находятся в противоречии с интересами Соединенных Штатов.

Таким образом, глобальная политика сместилась от биполярной системы времен "холодной войны" и, пройдя через недолго существовавшую однополярность (ярко выявившуюся в период войны в Персидском заливе), будет в течение одного или двух ближайших десятилетий находиться в состоянии одно-многополярности, прежде чем она вступит в состояние подлинной многополярности XXI века. Соединенные Штаты, пишет Хантингтон, будут, по выражению Збигнева Бжезинского, "первой, последней и единственной глобальной супердержавой".

Вместе с тем, подчеркивает Хантингтон, американские руководители действуют так, словно мир однополярен и Соединенные Штаты являются его единственным гегемоном. В качестве примеров такой трактовки мировой политики Хантингтон приводит, в частности, заявления президента Клинтона, сделанные им на встрече большой семерки в Денвере, об успешности американской экономики, которая должна служить моделью для других стран, "хвастовство" Госсекретаря М.Олбрайт относительно того, что США - "незаменимая страна", которая "стоит высоко", а, следовательно, и "смотрит дальше" других, а также утверждение, высказанное заместителем министров финансов, о том, что Соединенные Штаты являются "первой неимпериалистической супердержавой" - утверждение, сумевшее в трех словах возвеличить американскую уникальность, американское достоинство и американскую мощь.

Действительно, отмечает Хантингтон, в определенный момент развития мировой политики, характеризовавшейся после окончания "холодной войны" и крушения Советского Союза однополярностью, Соединенные Штаты часто оказывались способными навязать свою волю другим странам. Однако этот момент, утверждает он, уже миновал. Двумя главными инструментами принуждения, которые пытаются в настоящее время использовать Соединенные Штаты, являются экономические санкции и военное вмешательство. Вместе с тем, санкции работают только тогда, когда их поддерживают другие страны, а это наблюдается все реже. Следовательно, США вынуждены или применять их в одностороннем порядке, что наносит ущерб их собственным экономическим интересам и ухудшает их отношения с союзниками, или же не обеспечивать реализацию этих санкций, что становится символом американской слабости.

Сравнительно менее дорогостоящим для США инструментом является применение против их противников бомбардировок или ракетных атак. Однако сами по себе такие действия дают не много. Более серьезное военное вмешательство возможно лишь при трех условиях. Оно должно быть одобрено такой международной организацией, как ООН, где на него, однако, налагается вето со стороны России, Китая или Франции; оно требует участия союзных сил, которое может последовать, а может и не последовать; и оно не должно сопровождаться человеческими потерями со стороны США и вообще со стороны "многосторонних" сил. Даже если Соединенным Штатам удастся соблюсти все эти условия, они рискуют возбудить не только критику внутри собственной страны, но и широкое политическое и общественное возмущение за рубежом.

Американские должностные лица выглядят странным образом не замечающими того факта, что чем больше США атакуют какого-либо иностранного лидера, тем большей становится его популярность среди соотечественников, которые аплодируют ему как человеку, смело и твердо противостоящему самой мощной державе на Земле. Демонизация этих лидеров до сих пор не смогла сократить их пребывание у власти - ни в случае с Фиделем Кастро, пережившим уже восемь американских президентов, ни в случае со Слободаном Милошевичем или Саддамом Хусейном. В действительности, как пишет Хантингтон, лучший для диктатора способ продлить свое пребывание у власти - это спровоцировать Соединенные Штаты на обвинения в его адрес как лидера "государства-изгоя" и как угрозу глобальному миру.

Еще один момент, который отмечает в этой связи Хантингтон, - отсутствие у Соединенных Штатов "внутренней политической базы" для создания однополярного мира. Приводимые им данные результатов опросов общественного мнения свидетельствуют, что американская общественность явно не видит потребности в наращивании усилий и расширении ресурсов, необходимых для достижения американской гегемонии. Однако, игнорируя это обстоятельство, американские лидеры вновь и вновь выступают с угрозами, обещают некие действия и оказываются неспособными к их осуществлению. Результатом этого становится внешняя политика "риторики и отступлений" и укрепление за Соединенными Штатами репутации "дутого гегемона".

Поступая так, как если бы мир был однополярным, Соединенные Штаты все в большей степени оказываются в одиночестве в этом мире. Американские лидеры постоянно утверждают, что они говорят от имени "международного сообщества". Но кого они, вопрошает Хантингтон, имеют при этом в виду? Китай? Россию? Индию? Пакистан? Иран? Арабский мир? Ассоциацию стран юго-восточной Азии? Африку? Латинскую Америку? Действительно ли какая-либо из этих стран или какой-либо из этих регионов видит в Соединенных Штатах выразителя мнений того сообщества, к которому они принадлежат? В лучшем случае, сообщество, от имени которого говорят США, включает в себя по большинству вопросов их англосаксонских "родственников" (Великобританию, Канаду, Австралию и Новую Зеландию), по многим вопросам - Германию и другие менее крупные европейские демократии, по некоторым ближневосточным вопросам - Израиль и по вопросам реализации решений ООН - Японию. Все это, конечно, важные для мировой политики государства, но они отнюдь еще не образуют глобальное международное сообщество.

По множеству вопросов Соединенные Штаты обнаруживают себя во все большем одиночестве, будучи поддерживаемыми одним или несколькими партнерами, но оспариваемыми большей частью остальных государств и народов мира. К числу таких вопросов относятся взносы в ООН; санкции против Кубы, Ирана, Ирака и Ливии; договор об использовании пехотных мин; глобальное потепление; трибунал по международным военным преступлениям; Ближний Восток; использование силы против Ирака и Югославии, а также применение новых экономических санкций против 35 стран за период с 1993 по 1996 годы. По этим и другим вопросам большая часть международного сообщества оказывается по одну сторону, а Соединенные Штаты - по другую. Круг правительств, считающих свои интересы совпадающими с американскими интересами, сужается. Это выражается, в частности, в расстановке сил среди постоянных членов Совета Безопасности ООН. В первые десятилетия "холодной войны" это соотношение было 4:1 (Соединенные Штаты, Великобритания, Франция и Китай против Советского Союза). После занятия места Китая в Совете Безопасности коммунистическим маоистским правительством, соотношение стало 3:1:1 (Китай стал занимать промежуточную меняющуюся позицию). Сейчас оно составляет 2:1:2 (Соединенные Штаты и Великобритания противостоят Китаю и России, а Франция занимает промежуточное положение).

Хотя, пишет Хантингтон, США регулярно осуждают разные страны как "государства-изгои", в глазах многих стран они сами становятся "супердержавой-изгоем". Хантингтон приводит высказывание одного из известнейших японских дипломатов, Хисаши Овада, утверждающего, что после второй мировой войны Соединенные Штаты проводили политику "одностороннего глобализма", способствуя коллективному благу в виде безопасности, борьбы с коммунизмом, создания открытой глобальной экономики, предоставления помощи для экономического развития и усиления международных институтов. Однако сейчас, по словам Овады, США проводят политику "глобальной односторонности", отстаивая собственные особые интересы, имеющие весьма незначительное отношение к интересам других государств. Конечно, пишет Хантингтон, Соединенные Штаты вряд ли станут изоляционистской страной, сокращающей свою вовлеченность в мировые дела. Но они могут стать изолированной страной, шагающей не в ногу с большей частью мира.

Американские лидеры, отмечает Хантингтон, верят в то, что дела мира - это их дела. Однако другие страны убеждены в том, что все происходящее в их части мира является их делом, но отнюдь не делом Америки. Автор приводит слова Нельсона Манделы о том, что его страна отвергает стремление другого государства "высокомерно говорить нам, куда нам следует двигаться или какие страны должны быть нашими друзьями... мы не можем признать, что некое государство берет на себя роль мирового полицейского".

В биполярном мире Соединенные Штаты приветствовались многими странами как их защитник от другой супердержавы. В одно-многоплярном мире, напротив, единственная всемирная супердержава автоматически становится некой угрозой для других крупных держав. Одна за другой крупные региональные державы ясно выражают свое нежелание мириться с тем, что Соединенные Штаты вмешиваются в дела регионов, в которых главными являются интересы этих держав.

Продолжение следует

Примечание:

¹ S.P.Huntington. The Lonely Superpower // Foreign Affairs, March/April 1999, Vol.78, #2, pp.35-49.