Проходящую в стране масштабную реорганизацию системы политических и экономических отношений уже успели назвать "революцией", но хотя реальные сдвиги достаточно значительны, все же это не традиционная "революция сверху". Важно и то, что изменения начались не в апреле 2000-го, а ранее, лишь получив в этот период толчок и новые рамки, и то, что они вовсе не целиком определены властью, многое идет спонтанно и самостоятельно, как следствие системных сдвигов последних лет.

Власть не столько "реформирует" ситуацию, сколько стремится вернуть контроль над ключевыми управляющими функциями и рычагами. Это, несомненно, полезно как выход из масштабной и стихийной дезинтеграции, ставшей основой деградации общественно-социальной и технической инфраструктуры страны. Однако усиление роли центра - не единственный вариант, хотя он и наиболее привычен. Станет ли привычное решение адекватным и перспективным в данной ситуации, что может быть "выплеснуто" вместе с мутной водой сумятицы экономико-политических взаимодействий ельцинской эпохи?

Порядок из хаоса

Ведущим процессом последнего десятилетия стала реструктуризация финансово-товарных потоков между субъектами экономического пространства. Разрушившаяся почти в одночасье единая хозяйственная машина превратилась в массу неорганизованных единиц, выродившись в первое время из сложной многоуровневой системы распределения ресурсов в почти одноуровневый слой. Огромное количество производств оказалось без возможности получения кредита, организации снабжения и сбыта, хотя первоначально думалось, что выведение в прозрачную рыночную среду системы межпроизводственных взаимодействий - процесс чисто технический. Но оказалось, что большая часть связей "поставщик-потребитель" потеряла и смысл, и возможности сохранения. Крах такой организующей инфраструктуры, как товарные биржи, показал, что постсоветская экономика не хочет или не может существовать в пространстве открытых и регулируемых коммуникаций, и вперед вырвались выжившие в хаосе всеобщего посреднического бума фирмы, ставшие центрами организации межпроизводственных связей. Не заработало и кредитование производств, сохранившись только в рамках замкнутых групп. Произошла приватизация связей - системы взаимодействия экономических субъектов, и эта конвертация информации в деньги и власть стала единственным состоявшимся результатом реформ.

Первый этап выхода из деградации и разрушения связей привел к появлению финансово-промышленных групп и торгово-посреднических империй. Воссоздаваясь вокруг финансовых центров, предприятия приобрели потерянное - пространство коммуникаций, что означало возможность получения кредитов, организации поставок и сбыта, а также разрешения правовых и иных конфликтов.

На низовом уровне это воплотилось в создание системы "крыш" - когда центром организации становилась криминальная группа, которая часто выполняла функции "инвестора" (давая "легкие кредиты" под сумасшедшие проценты) и позволяла разрешать конфликтные ситуации при почти полностью парализованной правовой системе. Общие настроения недоверия к государству ослабили в то время влияния и центра, и местных властей до критического уровня.

Второй этап реструктуризации социального и экономического пространства заключался в выходе крупных групп из-под криминального контроля и получении ими взамен статуса и веса во власти. В этот момент крупные ФПГ стали объективными союзниками центра, поскольку стали совместно воссоздавать государство в качестве некоей "крыши". Это происходило и на других уровнях и, в частности, приводило к общему желанию криминальных групп легализоваться и, вступив в активное сотрудничество с местной властью, прибрести "системность". Процесс успешно реализовался в 96-м на федеральном уровне, а позже - на местном. Власть сумела вытеснить прямую криминальность за счет легализации деятельности части групп уже в новой системе распределения ресурсов и статусов.

В этот момент происходили и прямое вхождение видных деятелей ФПГ в структуры федеральной власти, и, наоборот, активная вербовка статусных госчиновников в управленческие структуры ФПГ. Возник симбиоз официальной и неофициальной власти, в котором первая контролировала центральные системы управления и безопасности, а вторая располагала реальным контролем над значительной частью "приватизированных" властных функций. Общеизвестно, что многие федеральные структуры даже на самом высоком уровне часто выполняли "заказ" дружественной финансовой структуры, заботясь о государственном интересе во вторую очередь. Представители финансовых кланов, вошедшие в органы государственного управления, получали две зарплаты, что в полной мере отражает их фактическое "двойное гражданство" - в России "официальной" и "всамделишной".

Третий этап связывается с важными изменениями после краха 1998 года, хотя стартовал ранее. ФПГ как центры влияния стали терять силы, что произошло и вследствие борьбы между ними за наиболее "вкусную" собственность, и потому, что "новая элита" умела получать прибыль только из "железно" прибыльных отраслей и за счет теневых махинаций. При производстве чего-либо несколько более сложного, чем "алюминиевые чушки", они теряли прибыль, и почти вся "сложная" собственность повисла на них, как гиря. В процесс вмешалась и сильнейшая социальная деформация: целые города со стоящими заводами стали пополнять ряды левой оппозиции, что создавало практически непреодолимые препятствия для деятельности симбионтов (центральная власть + ФПГ).

Сущность третьего этапа состояла в том, что на первые роли в организации и контроле над хозяйственно-политическими связями вышли местные власти. Играть вторые роли при "московских финансах" им мешало то, что крупных игроков интересовало только "вкусное", а со стоящими заводами и пенсионерами губернаторов оставили "один на один". Происходил массовый "экспорт проблем" сверху вниз. Роль "местных представителей истинных хозяев" стала относительно устойчивой только в монотоварных ресурсных регионах (нефть), остальные же были вынуждены "крутиться".

Собственно, характер "третьей волны" определяло как раз то, что, с точки зрения губернаторов, работающий и простаивающий завод довольно близки по "стоимости" - первый будет кормить свою "казну", второй можно "продать" при торге за трансферты, за льготные кредиты и налоговые послабления. Социальный капитал безработицы был почти не актуален для ФПГ (за исключением найма безработных для забастовок - как было в случае с шахтерами в мае 1998-го), но весьма актуален для местных властей. Кроме того, предприятиям после краха системы связей в рамках страны было проще воссоздавать ее на региональном уровне. В этой системе получили шанс некоторые сложные производства - в том числе, выпускавшие товары народного потребления.

В 1998 году произошел сдвиг, который на время усилил позиции губернаторов. Кризис обрушил многие схемы взаимодействия сырьевого сектора с импортерами, которые образовывали и образовывают единую систему полутеневого финансового оборота. Хаос и обвал спроса дали возможность вытеснения импорта местными производителями, которых раньше местные власти "купили" как капитал "социальный". Теперь он стал "производственным" - и стал приносить не только политическую, но и экономическую прибыль. Успех стал развиваться в виде дальнейшего перевода в собственность региона или крупного "местного" клана и других важных объектов.

Сформировалась основа для острой конкуренции лидеров "второй" и "третьей" волны создателей единых хозяйственных систем. Первые настаивали на сохранении докризисной ситуации, "преемственности власти", позволявшей им соревноваться за статусы и контроль над федеральными органами власти. Вторые рассчитывали вытеснить ослабевших противников и выйти на торг с центром в качестве единственно влиятельной силы. Однако за счет сохранения центральных инструментов влияния федеральная власть отбила атаку губернаторов.

Итак, в 2000 году возникла ситуация, в которой ослабление ФПГ совпало с подавлением и региональных элит. Центральная власть временно оказалась вне симбиозов (имевшихся или намечавшихся). И вот тут-то и выяснилось отсутствие у нее реальных инструментов и привычек к воссозданию того пространства экономических и политических коммуникаций, которые, каждый по-своему, воссоздавали "финансисты" и "регионалы".

Контуры новой политики

У действующей центральной власти в лице президента Путина имеется следующий набор вариантов. Первый - компенсация отсутствия собственного инструментария за счет союза с одной из противоборствующих сил (уже послушных "промышленников" или губернаторов). Второй - наработка собственного инструментария координации и управления финансово-ресурсными потоками и социальными коммуникациями путем создания "казенных олигархий" в виде аппаратов представителей президента в округах. Третий - содействие становлению таких механизмов самоорганизации, как рынок и гражданское общество.

Первый вариант привычен и вполне приемлем при равноудаленности от обоих противников, создании полноценной системы их партийного представительства. Фактически партии "финансистов" и "регионалов" существуют, и важно только их верно позиционировать и подчеркнуть различие интересов. Центр будет опираться на них в областях максимальной компетенции, выигрывая и экономически, и политически.

Второй вариант, возможно, уже выбран властью за основу. Создание системы федеральных округов в этой связи выглядит очевидным решением. Переориентация региональных силовых ведомств на окружные структуры, возникновение "новых системных" банков, промышленников и торговцев создаст новые схемы получения кредитов и инвестиций, новые способы разрешения конфликтов. Значительная часть теневых и "серых" финансово-политических коммуникаций выйдет под око наместников и вернется в пространство государственного контроля. Это хороший вариант, но имеющий много "подводных камней" - в том числе, и традиционную коррупцию, и местничество.

А возможна ли реализация третьей, несколько идеальной, модели? Когда укрепятся рынок и законность, интеграторами станут реальные экономические интересы, а конфликты и споры будут решаться цивилизованным путем? Есть ли время для прогрессорской политики "содействия самоорганизации", или актуальна лишь мобилизационная стратегия, что требует немалая часть общества? Ответ на это скорее даст не политическая дискуссия, а реальное состояние российской экономики в следующем, обещающем быть весьма бурным году.

Так что намного реальнее обсуждать, кто первый оправится от удара - крупные трансрегиональные ФПГ или губернаторы, "олигархи" или "региональные бароны". Кто предложит власти наиболее выгодное экономически или социально решение. Наиболее желательным в этой ситуации был бы вариант, при котором опора делалась бы на эти силы не в виде тесного кадрово-идейного компромисса, а в виде честной и открытой победы политической партии от соответствующей силы - с допуском в правительство ее представителей для разделения ответственности и, опять же, легализации двойных интересов. Если в современной России так трудно сформулировать партийные идеологии, то, может, пусть хотя бы ясно обозначат свои интересы?

В том случае, если власть решительно примет на себя функцию арбитра, жестко деприватизирует суды и иные федеральные органы, будет активно способствовать развитию самоуправления и общественной жизни и если окружные органы власти не выйдут на опасную тропу "подчинения всех под себя", то появятся основания для открытой и честной конкуренции моделей развития и на федеральном уровне, и на уровне конкретного производства, которое сможет выбрать, с кем ему выгоднее кооперироваться.