Неприятности у новых демократий?

Столь же сомнительным, как и ожидание, что в сильном поставторитарном контексте появится сильное гражданское общество, является мнение о том, что энергичное гражданское общество всегда усиливает, а не ослабляет демократизацию. Из дискуссий на эту тему, как правило, ускользает потенциальная опасность конвергенции широкого, чрезвычайно мобилизованного гражданского общества и плохо институционализированной политической системы с перегруженным правительством, вынужденным заботиться не только о консолидации демократии, но и о решении других неотложных и политически щепетильных проблем, таких как децентрализация государства и либерализация экономики. В результате появляется взрывной рецепт, следование которому может привести к политической нестабильности, к социальному недовольству и, в самом худшем варианте, к демократическому сбою.

Теоретики политического развития предвидели эти опасности еще в 60-е годы. Сэмюэл Хантингтон, наряду с другими авторами, высказывал опасения по поводу того, смогут ли развивающиеся государства в Азии, Африке и Латинской Америке совладать с тем типом высоко организованного и мобилизованного населения, который создается энергичными гражданскими обществами. В то время существовало чувство того, что распространение политики групп интересов опережает способность государства реагировать на социальные требования граждан. И уж совсем недавно новые объяснения некоторых наиболее показательных случаев демократических провалов предоставили отрезвляющие примеры потенциально негативного воздействия гражданского общества на демократию. Исследование краха Веймарской республики, осуществленное Шери Берманом из Принстонского университета, свидетельствует о том, что в межвоенный период увлечение Германии ассоциациями гражданского общества способствовало разрушению республики и облегчению прихода к власти Гитлера, поскольку многие из этих организаций стали некой базой для подготовки эвентуальных нацистских кадров. Берман приходит к заключению, что "будь немецкое гражданское общество слабее, нацизм никогда не смог бы привлечь на свою сторону столь многих граждан или так быстро ослабить своих противников".

Было бы неким полетом фантазии представлять себе какую-либо из новых демократий развивающейся по типу нацистской Германии. Однако не столь уж маловероятно ожидать, что энергичное гражданское общество может оказать негативное влияние на новую демократию, усложняя и даже замораживая ее консолидацию. Свидетельством тому является Бразилия, представляющая собой и некую парадигму возрождения гражданского общества, и некий весьма сомнительный пример демократического развития.

Бразильский урок

Энергия бразильского гражданского общества имеет аналоги в немногих из новых демократических наций. Начиная с конца 70-х годов Бразилия переживала "историческое пробуждение" практически всех компонентов гражданского общества (в среде предпринимателей, в прессе, в создании адвокатских ассоциаций, церковных организаций, профсоюзов и женских групп) в беспрецедентных для Латинской Америки масштабах. Эти тенденции позволили гражданскому обществу стать "политической знаменитостью" бразильского перехода к демократии. Более того, это возрождение гражданского общества обеспечило Бразилию одной из крупнейших сетей неправительственных организаций в развивающемся мире. Неправительственные организации Бразилии вовлечены в выполнение разнообразных защитных функций, включающих, в частности, охрану окружающей среды, защиту прав женщин, искоренение коррупции, а также защиту гражданских прав и прав человека.

Однако остается неясным, в какой мере распространение гражданского общества в Бразилии в действительности способствовало консолидации демократии. Вопреки токвилианским ожиданиям, распространение гражданского общества в Бразилии не уменьшило негативную мощь государства. В бразильской новой демократии процветающее гражданское общество сосуществует с грозным и неограниченным государственным насилием. Рассказы о массовых убийствах детей, немыслимых злодеяниях против туземных народов и полицейских жестокостях, применяемых против гражданских лиц, поистине впечатляющи. Подобные проявления государственного насилия поместили Бразилию в разряд "частично свободных демократий" (по оценке исследования Freedom House в 1998 году).

Бразильский опыт ставит также под сомнение токвилианское предположение, связывающее высокий уровень ассоциативности в обществе с общественной поддержкой демократии. В Бразилии наблюдается самый низкий среди стран Латинской Америки и Южной Европы уровень поддержки демократии. Только 42% бразильцев считают демократию "предпочтительнее любой другой формы правления", тогда как аналогичный показатель среди уругвайцев составляет 73% и среди испанцев √ 70%. Отвечая на вопрос о том, не представляется ли в некоторых случаях "недемократическое правление предпочтительнее демократии", 22% бразильцев отреагировали утвердительно, тогда как среди уругвайцев и испанцев положительный ответ дало лишь по 10% опрошенных.

Еще более показательны те непреднамеренные последствия, которые имело расширение гражданского общества для политики демократизации в Бразилии. (И в этом заключается предостережение для других новых демократий.)

Хотя бразильцы скопились в профсоюзах, церковных группах и других добровольческих организациях, они не создали жизнеспособную партийную систему. В результате, сегодняшняя Бразилия имеет самую крупную и сильную сеть организаций гражданского общества в Латинской Америке и одну из слабейших в регионе, наиболее фрагментированную и наименее институционализированную партийную систему.

Рост гражданского общества в Бразилии происходил за счет политической организованности и в итоге распылил политическую силу общества.

Наибольшую угрозу для демократии представляет, возможно, то, что процветающее гражданское общество уменьшило способность правительств, сталкивающихся с противоборствующими общественными группами, координировать и осуществлять экономическую политику. Многие неудавшиеся планы экономической стабилизации в Бразилии свидетельствуют об этом. В то же время в наиболее успешных случаях реставрации демократии в Южной Америке - в таких странах, как Чили, Уругвай и даже Аргентина, в которых гражданские общества лишены энергии, характерной для Бразилии, - экономические и политические реформы были быстро осуществлены посредством политических пактов. В Бразилии, однако, подобные попытки неоднократно проваливались. И происходило это главным образом потому, что заключение пактов требует, помимо прочего, наличия сильной партийно-политической системы, которая может инкорпорировать наиболее мощные и непримиримые элементы гражданского общества в систему общественного договора.

Гражданское общество способствовало растущей апатии населения по отношению к политической системе. Характерно, что его расширение в значительной мере основано на поношении политических институтов и эксплуатации прежних провалов государства и политического класса. Подобные настроения в обществе вполне понятны, но они мало способствуют достижению консолидации демократии. В действительности они могут лишь поощрить врагов демократии к формулированию своих антидемократических позиций.

Испанский урок

Самым неопровержимым свидетельством ошибочности традиционной мудрости, согласно которой энергичное гражданское общество является необходимой предпосылкой успешной демократизации, служит пример Испании - наиболее успешной новой демократии, возникшей за последние три десятилетия на мировой сцене, составляющей предмет зависти каждой начинающей демократии. Хуан Линц и Альфред Штепан, старейшины исследований проблем демократизации, рассматривают Испанию как "почти такой же образцовый пример для изучения демократических транзитов, каким служит крах Веймарской республики для изучения падений демократий".

Успех испанской демократии находится в резком контрасте с сомнительным состоянием ее гражданского общества. Когда испанцы взялись за демократизацию, они имели скудное гражданское общество. Его состояние являлось наследием глубоких этнических и языковых расколов, запоздавшей индустриализации, исторической предрасположенности к идеологическому экстремизму и насилию (свидетельством чего служит жестокость гражданской войны 30-х годов) и общеизвестного индивидуалистического характера испанского народа.

К тому же существовало репрессивное наследие франкистского авторитарного режима, который не только разрушил то гражданское общество, которое стало нарождаться в короткий период Второй Республики (1931-39 годы), но и сформировал поколение испанцев, проявлявших значительную апатию по отношению к политике в целом и ко всяким типам ассоциаций, политическим и любым другим. Не удивительно, что всеобщее чувство организационной анемии характеризовало испанское гражданское общество на протяжении всего периода демократической консолидации.

Более того, наследие франкистских репрессий ответственно также и за то, что в сам период демократизации испанское общество оказалось пропитанным значительным зарядом брутальности. Политическая свобода, возникшая вследствие разрушения франкистской диктатуры, создала возможность роста подавлявшихся националистических настроений, который нашел отражение в насильственной и непримиримой политике таких групп, как ETA - террористического крыла сепаратистского движения басков.

Хаос, созданный ETA и экстремистскими ультраправыми группами, безусловно, поставил новую демократию Испании на грань риска. Неудавшийся военный переворот 1982 года со всей наглядностью высветил возможность возвращения страны к авторитарному пути и даже возникновения еще более репрессивного политического режима. Однако ни отсутствие у испанцев сильных гражданских традиций, ни насильственные беспорядки, созданные антидемократическими силами в испанском гражданском обществе, не привели к ослаблению решимости правительства двигаться вперед в решении задач консолидации демократии или к ослаблению общего стремления населения жить при демократической системе.

К 1982 году, лишь спустя несколько лет после принятия новой демократической конституции 1978 года, Испания стала рассматриваться как некая модель демократической консолидации. Конечно, выживание демократии в Испании (не говоря уже о ее возникновении как о важнейшем примере демократического успеха) при отсутствии "предпосылок" в лице гражданского общества должно поставить существенный предел беззастенчивой пропаганде гражданского общества.

Переосмысление гражданского общества

Гражданское общество не является той панацеей, которой оно должно быть по мнению многих, особенно тех, кто стремится использовать его в своих усилиях по содействию росту демократии за рубежом. Воздействие гражданского общества на демократию является, в лучшем случае, нейтральным. Хотя гражданское общество может помочь демократии, оно может и навредить ей и даже помочь ее разрушить.

В огромном большинстве случаев демократизация осуществляется при весьма неблагоприятных обстоятельствах, когда дискредитированность государства, фрагментированность партийной системы, слабое уважение к закону и острота экономического кризиса превращают усиление гражданского общества в довольно сомнительное предприятие. Не удивительно, что недавнее исследование общемирового процесса демократизации свидетельствует о фактическом регрессе многих новых демократий и их превращении в "нелиберальные" демократии. Эти режимы демонстрируют основные формальные атрибуты политической демократии (особенно, свободные и конкурентные выборы), но лишены какой-либо содержательной приверженности ценностям, ассоциируемым с "либеральной" демократией, - в том числе, терпимости, правительственной подотчетности и уважения к правам человека.

Если говорить в более общем плане, то опыт почти трех десятилетий неустанной всемирной демократизации свидетельствует о безрассудстве той идеи, что демократия может преуспеть при отсутствии какого-либо одного из двух условий, обеспечивших наиболее успешные исходы демократизации в послевоенную эпоху: высокого уровня политической институционализации и социально-экономического развития. Единственные демократии в Латинской Америке, которые, как считается, достигли консолидации (Коста-Рика, Чили и Уругвай), характеризуются высоким уровнем политической институционализации, в особенности сильными политическими партиями. Япония, Германия, Италия, Южная Корея и Испания - все эти страны могут гордиться показателями социально-экономического развития.

Без политической институционализации или социально-экономического развития широкое и мобилизованное гражданское общество скорее всего будет неким непредсказуемым актором, играющим потенциально дестабилизирующую роль. Как хорошо пишет об этом один российский обозреватель политической ситуации в бывшем коммунистическом мире, "в странах, подобных России или Украине, где с установлением демократии уровень жизни драматическим образом упал, все строительство гражданского общества похоже на строительство карточного домика: хотя мы можем говорить о прогрессе в направлении к гражданскому обществу, мы должны сознавать, что ничего серьезного здесь не сможет произойти до тех пор, пока не возрастут экономические возможности и экономическая стабильность".

В последнее время, однако, содействие социальному и экономическому развитию во многом утратило свою привлекательность для сообщества, оказывающего международную помощь. И произошло это в основном из-за нынешнего увлечения гражданским обществом. Тем не менее, такая деятельность абсолютно необходима для выживания как демократии, так и гражданского общества в странах, которые от успешной демократической консолидации остаются весьма далеки.

Впервые опубликовано в "World Policy Journal", Vol.17, #1, Spring 2000

Сокращенный перевод Григория Вайнштейна