Результаты президентских выборов подтвердили новую политическую реальность, в которой кандидат КПРФ считает неполные 14 процентов голосов большой победой своей партии. Напомним, что еще совсем недавно коммунисты автоматически получали не менее трети голосов избирателей, а власть всерьез опасалась их электорального прорыва. Сегодня же на повестке дня - вопрос о расколе в КПРФ, об аппаратной борьбе между Зюгановым и Семигиным, о новом "левом проекте", в который хотят втянуть всех претендентов на роль "борцов за социальную справедливость" (кроме Глазьева и Зюганова). И за всем этим шорохом как-то уходит из фокуса общественного внимания тот факт, что на наших глазах бесславно завершается почти вековая трагическая история социально-политического господства маргинальной, безответственной и социально опасной политической силы, какой оказалась в России коммунистическая партия.

2003 г. стал годом последнего преступления коммунистов, последнего предательства, которыми была так богата предшествующая история этой партии.

Предательства - прежде всего в отношении "своих", так называемого "левого электората", то есть наименее обеспеченных слоев населения, бедных, наемных работников, бюджетников и т.д.

Для обеспечения этого вранья была создана грандиозная, не имеющая равных в современном мире система. Нынешний "черный пиар" в подметки не годится пиару красному - главному инструменту власти и общественной самоорганизации в СССР. Ни в одной мировой цивилизации роль системы по связям с общественностью не была столь масштабной, а главное, самодовлеющей, как в Советском Союзе. Поскольку и общественность, и все органы власти, и экономические структуры служили PR-менеджерами грандиозного проекта продвижения имиджа "лучшей страны в мире".

Абсолютный приоритет "информационного образа" над содержанием привел к появлению таких феноменов, как недоперевыполнение плана, засекречивание стихийных бедствий и громкий официальный культ популярного героя народных анекдотов. Да и вся организация жизни в стране сводилась к стилистике очень большой, но не очень профессиональной PR-конторы: печатная продукция (от газетных статей до многотомных романов-эпопей) - всего лишь разные жанры пресс-релиза, телепередачи и кинофильмы - имиджевые ролики, ну и, разумеется, постоянные кризисы, разносы от клиента, борьба с утечками, и брифинги, брифинги для всех (политинформации, закрытые выступления лекторов обкома, доклады на съезде партии с последующим перезахоронением)...

"Пиароцентризм" компартии обрек КПСС на поражение. Начиная с брежневских времен вся логика поведения коммунистов была логикой выживания, логикой удержания власти - или хотя бы при власти. Но никак не логикой ее укрепления или тем более захвата.

С первых шагов "перестройки" КПСС, принимая шумные декларации в угоду общественным настроениям, при принятии решений шла на поводу у реального политического большинства (в рамках реального для сталинско-брежневского этапа механизма управления партией и государством) - большинства замшелого, тупого, неразвитого, неинтеллектуального партаппарата. В угоду ему были упущены все возможности действительно прорывных реформаторских шагов, которые могли бы не сохранить власть, а радикально укрепить и преобразовать ее. Из-за ограниченности и неповоротливости этого серого обкомовского "большинства" страна менее чем за два года прошла путь от искренних митингов в поддержку перестройки под добродушным лозунгом "Партия, дай порулить!" до гневных требований суда над КПСС, отмены "шестой статьи", "люстраций", льгот и привилегий номенклатуры.

В 1988 г. в Нагорном Карабахе, в 1989 г. в Прибалтике, в 1990 г. в РСФСР, в августе 1991 г. в Москве - всякий раз "правящее большинство" в КПСС брало верх и над консерваторами, и над нерешительными реформистами-карьеристами и вместо жесткого варианта (по примеру Китая) или, наоборот, предельно мягкого, суперреформистского (как, например, в Венгрии) избирало вариант самый тупой, бездарный, ослабляющий власть и раздражающий общество.

Следует отметить, что у Китая и Венгрии есть нечто общее. В обеих этих странах - при том, что в одной господствует "социализм с китайской спецификой" и "единолично" правит партноменклатура, а вторая лидирует в Восточной Европе по темпу и качеству капиталистических преобразований, является членом НАТО и вступила в Евросоюз, - у власти остается та же самая организационно-политическая сила, что и на исходе 80-х. Только в Китае это - компартия, сменившая уже второе поколение руководителей, а в Венгрии - социалистическая партия, бывшая социалистическая рабочая партия Яноша Кадара, во главе с прямым наследником Кадара и Реже Ньерша Дюлой Хорном, которая уже второй раз демократическим путем сменяет у руля власти политические структуры правой ориентации.

Даже после августовского краха компартия имела гигантские преференции для того, чтобы обеспечить политическое преемство власти. Нигде в странах бывшего соцлагеря - ни в Венгрии, ни в Польше, Болгарии, Румынии, Хорватии, Литве и Эстонии (а это только те страны, в которых политические преемники компартий в той или иной степени участвуют в высшем руководстве) - у компартии не было такого сверхмощного организационно-политического потенциала, такой эффективной социально-коммуникационной структуры, такой форы в противостоянии с неразвитыми, неструктурированными "демократами", как в России. И нигде все эти колоссальные преимущества не были столь бездарно профуканы. И не просто профуканы - а преданы, вместе с интересами сторонников, в угоду примитивно понятой, не рассчитанной на перспективу борьбе за доступ к властному ресурсу, понимаемому в самом примитивном ключе - как набор статусных привилегий.

Вместо того чтобы критиковать реформы Ельцина слева, КПРФ критиковала их сзади. Вместо того чтобы создать мощную левую оппозицию, коммунисты превратились в оппозицию заднюю, в партию ретроградов.

Уже в момент официального создания КПРФ они не нашли ничего лучшего, как принять на съезде предложение генерала Макашова и избрать своим, как оказалось, бессменным лидером Геннадия Зюганова - малосимпатичного идеологического работника среднего звена, олицетворение обкомовской партийной тупизны, антисемита, ретрограда, выходца из махровых рядов полозковых, рыбкиных и зоркальцевых - всех этих бесчисленных внуков кузькиной матери, обреченных на неприятие большинством в нашей стране - большинством, так уж сложилось исторически, относительно образованным и культурным.

КПРФ неразрывно связала себя с убогой атмосферой сумасшедших красных митингов, обрела "славу" партии, которой для победы на выборах нужны "бешеные бабки - человек пятьсот". Все это время она выживала по "сырьевому" принципу, нещадно эксплуатируя невозобновляемый политический ресурс социального реванша со стороны вольных или невольных социальных аутсайдеров.

За двенадцать лет своего пребывания в оппозиции коммунисты не предложили никакой левой альтернативы "антинародному курсу", никакой программы его замены "народным". За все эти годы они ни разу не вели реальной борьбы за власть, ограничиваясь борьбой против действующей власти - борьбой, в рамках сложившегося режима ставшей способом самосохранения, способом вхождения в новую политическую элиту.

Наиболее характерно проявилась эта схема "товарообмана" на рубеже 1996-1997 гг., когда по стране прокатилась череда губернаторских выборов, закончившихся - во многих регионах - убедительной победой представителей КПРФ. Везде коммунистические кандидаты шли на выборы как оголтелые вожди "битвы против режима". Везде пользовались убогими, сталинистскими, часто антисемитскими лозунгами, обещая "восстановление советской власти". Практически везде - сразу же после вступления в должность - прекрасно встраивались в "режим", ассимилировались действующей администрацией президента (которую тогда, вдобавок ко всему, возглавлял ненавистный Чубайс). Везде тут же забывали о своих невыполнимых обещаниях.

Это и не удивительно - реваншистские лозунги с самого начала были откровенным "красным пиаром", не рассчитанным на реализацию в принципе.

Создав на руинах мечты о государстве рабочих и крестьян государство показухи, советские коммунисты отказались от тяжкой и чреватой демократическими издержками - вроде возможности утраты власти - оппортунистической технологии социал-демократов: когда борьба за власть встроена с систему интересов, когда приход к власти связан с определенными обязательствами перед определенными социальными слоями, которые приходится в той или иной степени выполнять. Вместо этого коммунисты учредили режим политического тунеядства, режим, подменяющий пропагандой элементарную заботу о социальных низах, режим несравнимо менее социальный, чем самые правые западные политические проекты.

Их последователи, коммунисты постсоветской России, предоставили в реформируемой России режим наибольшего благоприятствования для самого дикого капитализма: узурпировав роль представителей интересов "социальных низов", коммунисты обеспечили увод всей мощной протестной энергетики этого слоя "в гудок", в бессмысленный и беспощадный пропагандистский треп. Отрицая реальность, истерически провозглашая лозунги "социализма и советской власти", они исключили из реальности вполне реальные общественные настроения, вывели за рамки влияния на общественный процесс десятки миллионов людей. Предлагая населению откровенно нереальную, катастрофическую программу, они обеспечили в 1996 г. казавшуюся невозможной победу Ельцина - победу на инстинкте самосохранения населения страны, победу временно возрожденного "большинства 1991 г." над предложенным стране неприемлемым, опасным и бездарным зюгановским "нулевым вариантом".

И эти же коммунисты в 2003 г. нанесли своим потенциальным избирателям последний удар в спину.

Четырехлетие путинской нормализации существенно понизило уровень социального негатива и при этом реабилитировало левую политику как таковую. У российского общественного сознания короткая память - и за годы, прошедшие с памятного лета 1996 г., живость переживания коммунистической угрозы, память о скинхедовской политической лексике ближайших сторонников "социал-демократа Зюганова" сошли на нет. В преддверии думской кампании 2003 г. всерьез и с тревогой обсуждалась возможность формирования респектабельного партийного списка КПРФ - например, с Жоресом Алферовым и Сергеем Глазьевым в первой тройке, с опорой на очень серьезную финансовую поддержку недовольных Путиным олигархов. Такой вариант был возможен - и он, в отличие от варианта 1996 г., не будучи катастрофическим для страны в целом, мог серьезно подорвать позиции действующей власти. Власть явно занервничала. Свидетельством этому стала и мощная антикоммунистическая информационная кампания в электронных СМИ, и спецоперация "Родина". Однако все эти усилия оказались чрезмерными.

Коммунисты справились сами. Они ввели в лидеры списка самого одиозного из антисемитских политиков страны Николая Кондратенко - политическое пугало, от которого прежде даже Зюганов и иже с ним предпочитали дистанцироваться. По всей видимости, коммунистические стратеги приняли "мудрое" решение - продолжать пилить свои золотые гири бытовой ненависти. Не срослось.

Те социальные слои, которые прежде бездумно, по инерции голосовали "за советскую власть и социализм", во-первых, подверглись естественной убыли, а во-вторых - переориентировались в сторону Путина и "Единой России", нового и куда более убедительного образа сильной власти. Что касается сознательных, активных противников "капиталистического пути", то для них брежневское пустословие КПРФ было мгновенно вытеснено молодеческим напором Рогозина и Глазьева.

Коммунисты пришли сами и привели тех, чьи интересы они якобы выражали, в тот же тупик, в который привела советскую экономику нефтедолларовая наркомания, паразитическая опора на невозобновляемый ресурс. Ресурс исчерпался, соратники товарища Зюганова отъездили свое на государственных иномарках, отлетали в Страсбург, отвыступались в телевизионных ток-шоу. А дискредитированная, ослабленная левая политика оказалась приватизирована группами политтехнологов, которые не столь тупы и одиозны, как "партия Зюганова-Шандыбина", но еще более индифферентны в отношении реальных интересов и проблем социально отстающей части населения страны.