Оправдательный приговор по уголовному делу бойцов спецназа ГРУ капитана Эдуарда Ульмана, лейтенанта Александра Калаганского, прапорщика Владимира Воеводина и их командира майора Алексея Перелевского был провозглашен 21 мая Северо-Кавказским окружным военным судом в Ростове-на-Дону.

Преступления, совершенные этими военнослужащими, являются особо тяжкими. Молодые офицеры и прапорщик 11 января 2002 года десантировались в Шатойском районе Чечни. Об этом глухом горном районе, название которого переводится с чеченского как Советский, некогда говорили: "Там, где начинается Советский район, кончается Советская власть". Им была поставлена боевая задача: уничтожить полевого командира Хаттаба.

Ульман, Калаганский и Воеводин расположились у дороги в засаде. Мимо проезжал УАЗ, в котором находилось шестеро местных жителей, в том числе беременная женщина. Бойцы открыли огонь на поражение. Убили одного пассажира и ранили еще двоих. Почему стреляли на поражение, а не по колесам или в моторный отсек? Я полагаю, что ими руководил элементарный страх. Вдруг в УАЗе боевики, которые откроют ответный огонь?

Машина остановилась. Чеченцы вышли с поднятыми руками и стали беспрекословно выполнять все приказы вооруженных людей. Видимо, ненависти к ним гэрэушники не испытывали. Быть может, даже испытывали сострадание, так как оказали раненым первую медицинскую помощь. По документам было установлено, что все они местные жители. Никаких оснований подозревать их в причастности к незаконным вооруженным формированиям не было. Следовательно, задержанных нужно освободить. Но как избежать ответственности за убийство и ранения?

Майор Перелевский по рации отдал Ульману приказ всех задержанных расстрелять, а трупы сжечь вместе с машиной. Цель очевидна - скрыть следы преступления. "Добиваясь выполнения своего распоряжения, Перелевский в процессе последующего радиообмена неоднократно требовал от Ульмана докладов о ходе выполнения поставленных задач." Судя по всему, бравый спецназ выполнял палаческую роль без восторга. Главное, что ими двигало, был, я полагаю, опять-таки страх. Страх ответить за содеянное. И еще, возможно, страх перед непосредственным начальником.

Но шила в мешке не утаишь. "Поскольку 12 января 2002 г. факт совершения вышеописанных деяний стал достоянием гласности, в результате действий Ульмана, Калаганского, Воеводина и Перелевского авторитету Вооруженных Сил РФ и федеральной власти в целом в глазах местного населения был нанесен вред". Таково заключение Главной военной прокуратуры, расследовавшей это преступление, сделавшей надлежащие выводы и передавшей дело в суд.

Обвиняемые ссылались в суде на то, что выполняли обязательный для них приказ. Даже майор Перелевский заявил, что якобы только транслировал приказ вышестоящего начальства. Но, как ни парадоксально, чей именно приказ передавал майор, сказано не было. Разумеется, все эти ссылки юридически несостоятельны. Согласно части 2 статьи 42 УК РФ "лицо, совершившее умышленное преступление во исполнение заведомо незаконного приказа или распоряжения, несет уголовную ответственность на общих основаниях". Заведомая для обвиняемых незаконность приказа вытекает из их действий. Если бы они считали, что "истребляют врага" во славу родины и для устрашения неприятеля, то тайком не сжигали бы трупы, а постарались увековечить свой "подвиг".

Тем не менее присяжные заседатели вынесли оправдательный вердикт, обязательный для суда. Можно только строить предположения, какими мотивами присяжные руководствовались. Тайна их совещательной комнаты охраняется законом. Равно как и тайна состава скамьи присяжных. Но мне почему-то кажется, что, проходи этот суд Ингушетии или Дагестане, вердикт был бы иным.

И еще интересно, что бы произошло, окажись в том УАЗе не чеченцы, а русские? Те же военные, например? Ведь что-то подобное уже было с сергиевопосадским ОМОНом, по ошибке расстрелянным из засады своими же "федералами".

Современное состояние нации сравнимо с зимней медвежьей спячкой. К чести русских людей нужно отметить, что в России очень мало агрессивных шовинистов. Но и вопиющая несправедливость, в частности, по отношению к национальным меньшинствам, не встречает теперь всеобщего бурного негодования. "Дело Ульмана" взволновало, кроме самих чеченцев, разве что горстку столичных правозащитников.

Мне сдается, что решение по "делу Ульмана" в итоге будет изменено. У главного военного прокурора есть еще время до 31 мая, чтобы направить кассационное представление в военную коллегию Верховного суда РФ. Согласно пункту 2 статьи 385 УПК РФ основанием для пересмотра оправдательного приговора, вынесенного в силу оправдательного вердикта присяжных, могут быть процессуальные нарушения, повлиявшие на возможность представления стороной обвинения доказательств, на постановку вопросов присяжным и их ответы.

Я думаю, что пересмотр дела состоится. Дело политическое. Российская власть уже четко показала свою волю в "деле Буданова" и ясно назвала шовинистов устами президента "придурками и провокаторами". Федеральная власть должна понимать, что "дело Ульмана" - это вопрос не только защиты прав потерпевших, но и авторитета этой власти в глазах чеченцев, и безопасности неопределенного круга российских граждан. И не стоит удивляться, когда вдовы убитых, преисполнившись жаждой мщения и отчаявшись добиться справедливости законными методами, явятся в многолюдные российские города, превратившись в "живые бомбы".

Каждый такой вердикт присяжных заставляет задуматься, не погорячились ли мы с введением этого института. "За бугром" вердикты присяжных, кстати, тоже взрывоопасны. Вспомним хотя бы расовые беспорядки в Лос-Анджелесе в 1994 году в ответ на оправдание белыми присяжными полицейских, избивших чернокожего Родней Кинга. Однако у них институт присяжных является многовековой традицией, а людям присущ консерватизм, им трудно отказываться от того, что укоренилось. Вопрос, насколько оправдал себя институт присяжных в России. И если джина уже не загнать обратно в бутылку, то, может быть, стоит ограничить сферу деятельности присяжных? Справедливо ли использовать этот инструмент, когда, например, хотя бы косвенно затронуты межнациональные отношения? Похоже, что в таких тонких вопросах правительство в широком смысле этого слова, как и при Пушкине, остается в России единственным европейцем.