Умственные споры тридцатых-сороковых годов прошлого столетия в собственно национальном смысле следовало бы воспринимать как измену русскому делу, если бы такое "дело" в самом деле пытался поднять кто-нибудь из их участников. И.Хомяков и Т.Грановский, братья Аксаковы и Герцен, славянофилы и западники, вопреки возможным ожиданиям спорили не о гипотетическом национальном своеобразии, а о вещах куда более прагматичных и вместе с тем, как это ни покажется странным, отвлеченных. Парадокс, если он и обнаруживает себя здесь, на самом деле снимается уже при ближайшем рассмотрении.

"Национальное" для европейца девятнадцатого века - материя абсолютно осязаемая, привычная и непременная, как утренняя газета: ее можно взять в руки, разгладить на сгибах, пролить на нее кофе и, чертыхаясь, сдувать на пол зернистую пену. Немецкость для германца, венгерскость для мадьяра, бельгийскость для валлона нечто вроде новейшего credo, религии, единственной и абсолютной для протестанта и домашней, дополнительной для католика.

Любопытный материал для размышлений предоставляет такой стабильный показатель, как тексты национальных гимнов, писавшихся, как правило, об ту пору. Подданные русского государя словно бы стесняются самого слова "Россия" √ они обожествляют самый принцип осуществления власти: "Боже, Царя храни!". Расчетливые немцы не жертвуют ничем, что может пригодиться в деле национального единства: "Германия, Германия превыше всего! Ее кайзер и ее земля...". Простодушные венгры рубят правду-матку: "Боже, храни мадьяр!"

Дух 1789 года витает над Европой. По-прежнему слово "монархия" соотносится с понятием "государство", "нация" же равняется "смуте". Порабощенные √ так им кажется - венгры мечтают о свободе, за которую они готовы положить любую цену. Русским же не пристало питать свой дух химерами. Наши либералы, ветхого ли, передового ли покроя, в полном соответствии с текстом Василия Жуковского: "Царствуй на страх врагам, // Царь православный!" - предпочитают обсуждению проблематики плаща и кинжала вопросы государственного устройства и вероисповедания. Русская мысль, русская практика нащупывают самоё себя √ отныне и присно для того, чтобы оставаться подлинно органичными и национальными, им следует встать над "нацией". "Русское дело" более интуицией и преданием, нежели при помощи расчета, умственной дисциплины, объявляется делом вселенским. С тех пор это убеждение √ верное оно или нет √ первенствует в нашем общественном сознании, по крайней мере, в той его части, которая может быть признана относительно вменяемой.

События последующего времени словно бы задались целью доказать это весьма спорное положение на практике. В крымскую кампанию против России выступает вся Европа √ чем не вселенская империя? В турецкую кампанию 1877-1878 годов уже Россия √ христианская ойкумена! √ в союзе с континентальной Европой выступает в поддержку славянских меньшинств.

Знаменательное сближение: формальным поводом для начала военных действий явился немыслимый сегодня конфессионально-имущественный вопрос. Порта не выполнила своего давнего обещания уравнять в правах мусульман и христиан. По тогдашним турецким законам √ правду сказать, упраздненным турецкой конституцией 1876 года, принятой под нажимом европейских держав, но продолжавшим держаться силой привычки - немагометанин лишался права на земельную собственность и, в отличие от правоверных, подлежал особому, значительно более жесткому налогообложению.

Возможно, в последний раз в европейской истории (современная Босния не в счет, там религиозный фактор был, скорее, навязан секуляризованным югам онемевшей от непонимания Европой, чем пережит органически; не последнюю роль сыграла и титовская политика стерилизации: за геноцид сороковых сербы не домстили хорватам, а вовсе не схизматики католикам) религиозное своеобразие провозглашалось единственным и достаточным основанием для провозглашения собственной государственности.

Что было в ту пору на уме у сербов, греков и болгар √ теперь уже сказать невозможно, а вот поборники русской вселенскости и в самом деле не понимали, во что ввязываются. Царское правительство было, казалось, настолько уверено в нерушимости уз православного братства, что даже по окончании военных действий не настаивало на крупномасштабной аннексии турецких владений: Западная Бессарабия с выходом к устью Дуная да узкая полоска земли, прилегающей к Батуму, √ смешная компенсация для державы-победительницы.

Скромность собственно российских притязаний искупалась предложенным дипломатами Александра Второго проектом новой, не Великой, а даже Супервеликой Болгарии, протянувшейся от Силистрии на севере до Дедеагача на юге, занимавшей бы добрую половину Балканского полуострова и имевшей возможность влиять на режим судоходства в Боспоре и Дарданеллах. Слава Богу, этого не произошло √ какой бы подарок ожидал германского кайзера, вечного исторического союзника софийского правительства!

По всей России создавались "славянские √ обратите внимание! √ комитеты", наскоро обученные военные оркестры выдыхали божественной силы "Прощание √ обратите внимание! √ славянки", в то время как сами славяне и славянки предпочитали Париж и Вену Москве и Петербургу и только что позволяли проливать за себя русскую кровь. Внешне близорукость царской дипломатии граничила с безумием, поскольку только что, меньше чем десятилетие назад, нечто похожее разворачивалось в Италии, и Европа еще не успела забыть, сколько именно сольдо дают в современном мире за вероисповедание. Лишенный по воле народа светской власти в 1871 году, Папа Римский мог бы рассказать много интересного Первенствующему члену Святейшего Синода Русской Церкви и про бывшего негоцианта Гарибальди, и про благодарность новых властей, и про Австрию с Пруссией наконец. Вотще┘

Так представляется суть дела с одной стороны. Но есть сторона и другая. Уж в чем-в чем, а в практическом отношении русские дипломаты были не глупее нас с вами, и прекрасно понимали, с кем им приходится иметь дело. Как и всякое слабое и униженное существо, угнетенный турком славянин √ болгарин ли, македонец ли √ пытался задружиться с самым-самым сильным. По правде говоря, ему было абсолютно безразлично, кто одержит верх в бессмысленном споре покровительства над ним, лишь бы это был кто-то один, кому можно было бы отдаться со всей мочи славянского лукавства.

Хорошо англичанам √ у них деньги, неплохо и французам √ у них Цивилизация, да и австрияки не промах √ "их славяне" почти что благоденствуют. Единственный козырь России √ Вера, и именно ее русские дипломатические чиновники пытаются "продать" на Балканы едва ли не в течение всего девятнадцатого столетия. Когда-то ради достижения этой цели в Кучук-Кайнаджирский мирный договор (1774) был внесен пункт, согласно которому российский император объявляется покровителем всех православных подданных султана (англичане не признают нашего толкования и настаивают на том, что конфессиональный протекторат распространяется исключительно на город Константинополь), ради этого Россия требует в 1853 году ключи от Вифлеемского храма, что служит формальным поводом к войне, впоследствии названной Крымской, ради этого русская миссия в Палестине вступает в многолетнюю конфронтацию с Высоким Престолом, √ и хотелось бы поговорить с Римом, да не о чем √ не оставляющим надежд подмять под себя все христианские святыни. В Белграде, Пловдиве, Салониках очень внимательно следят за происходящим, только что не заключая пари "кто кого сборет".

Но, к сожалению или к счастью для петербургского правительства, единоверие не слишком ходовой товар. Как только на политическом горизонте появляется нечто более осязаемое, нежели "Царю Небесный┘" и "Ныне отпущаеши┘", вчерашние братья готовы с той же яростью и ожесточением, с каким вчера лобызали русские святыни, довериться тем, кто больше предложит.

Отгадайте, кого в Софии объявили врагом номер один, после того как описанный выше "сан-стефанский" план Великой Болгарии провалился? Англию, которая с самого начала поддерживала турок? Австрию, желавшую самочинно распоряжаться османскими землями? Черта с два √ Россию!

А чой-то она сама предложила, а потом сама отказывается, а? Несерьезные какие-то ребята, эти русские, скользкие, подлые┘

Остается только догадываться, какие чувства испытали при ознакомлении с проектом сербы, которых Россия хотя и вполне заслуженно, но крайне цинично кидала, или те же македонцы, каковых мы ничтоже сумняшеся передавали под скипетр будущего болгарского царя.

Уж какими русские дипломаты ни были, хотели они того или нет, но балканский узел закрутили туго, наперегрыз. Ничего не продав, никого не купив, Россия вежливо удалилась, предоставив вчерашним османским данникам самим решать свои проблемы. Те постреляли на славу, и, не разразись случаем Первая мировая война, как пить дать, шмаляли бы друг по другу еще, как минимум, лет двадцать, до последнего помидора, до последней рахат-лукумины. Какое уж тут единоверие √ тут уж уцелеть бы.

Национальное, собственно национальное чувство, по сути своей неблагородно-подозрительное, в условиях тогдашней России было бы безусловным благом, поскольку знаменовало бы собой избывание поверхностного мессианизма, лежавшего в основе нашей внешнеполитической доктрины со времени первых русско-турецких войн: "Ян`ычар твой свирепо злился, // Как тигр на Россий полк скакал. // Но что? Внезапно мертв упал(┘). // Целуйте ногу ту в слезах, // Что вас, Агаряне, попрала(┘)!" - со времени ломоносовской "Оды на взятие Хотина" (1739) в России изменились разве что правила составления синтаксических периодов.

Так или иначе, но к началу царствования Александра Третьего, вынужденно наследовавшего важнейшие заблуждения предшествующей эпохи, ни о какой органически воспринятой национальной идее, а уж тем более сопровождающем ее предании, и речи вестись не могло. По всей вероятности, российское общество не испытывало к тому ни малейшей потребности. Пожалуй, не было ни одной отрасли гуманитарной деятельности, за исключением разве что архитектуры, где можно было бы, по слову поэта, "национальное поставить в параллель" с европейским. Но это исключение, как и следовало ожидать, лишь блестяще подтверждало общее правило.

"Русский стиль", обычно называемый "рапетовщиной" по имени одного из ярчайших его представителей И.П.Петрова (Ропета), был едва ли не целиком обязан своим появлением этнографическому спросу за рубежом. Наибольшую славу и признание псевдорусская архитектура приобрела не в Костроме и Ярославле, казалось бы, к тому предназначенных, а на всемирных выставках, где сперва В.Гартман, а после и сам Ропет удивляли иностранцев резными наличниками, полотенцами и петушками. "Эко диво!" √ чесал в затылке добропорядочный европеец и хлопал в ладоши, приветствуя даровитых туземцев. Последние изысканно откланивались и, возвращаясь в пределы любезного Отечества, заставали на своих рабочих столах заказы от муниципий и богатых горожан.

Со временем качество перешло в количество. При государе Александре Александровиче "русский стиль", как и вообще все "русское", стал преобладать. Трудно сказать, по здравому ли размышлению, по сердечной ли склонности, или по принявшемуся недоверию ко вчерашним союзникам Австрии и Пруссии царь решился на своеобразную национализацию империи, хотя первое, по-видимому, все же более соответствует действительности. Известно, к примеру, как он заставлял своих министров подавать ему деловую корреспонденцию не на французском, как это было принято прежде, а на русском языке.

Но вероятнее всего, наклонность в данном случае обручилась с расчетом. После смерти отца от рук заговорщиков новый государь решил положить конец прежним безобразиям: воровству, разрухе, европеизму. Ему было проще отменить неправедный порядок, нежели входить в детали. Тем более что вожделенная альтернатива, казалось бы, валялась под ногами. Нужно было просто наклониться и протянуть руку.

Но об этом, если позволите, мы продолжим разговор на следующей неделе.

Автор выражает благодарность О.Г.Юмашевой и М.А.Чепелкину за помощь в подготовке этого материала.