Война никому не нужна - но все воюют. Все воюют - но как-то неправильно. Может, и неправильно - но своих целей вполне достигают. Каких целей? Суровый мужской разговор о целях и методах современной войны ведут:

Игорь Родионов, депутат Госдумы, бывший министр обороны РФ;
Вадим Соловьев, главный редактор "Независимого военного обозрения";
Сергей Загидуллин, депутат Госдумы, бывший командир отряда спецназа "Гром";
Павел Фельгенгауэр, независимый военный обозреватель.

Сергей Загидуллин: Передел мира, вопреки формальным установкам, еще не закончен. Постоянному продуцированию военного конфликта в мире способствует очевидный уже сегодня кризис глобализации.

Павел Фельгенгауэр: Тенденция решать политико-экономические проблемы военной силой существует еще со времен Древнего Рима. Но раньше военные конфликты проще начинались и проще заканчивались. Такая тактика остается и сегодня, хотя специфически усилившейся тенденции исключительно военного решения мировых проблем сегодня нет. К тому же практика показывает, что такие тенденции, как правило, плохо кончаются. Можно вспомнить хотя бы ту же Югославию или Бейрут 1982 года. Европейские демократии и США втягиваются в такие "решения" с большой неохотой. Ответственные политики сегодня стараются наоборот, уйти от чисто военных решений. Объективная мировая реальность сегодня против войны.

Вадим Соловьев: Военный конфликт изначально воспринимался человечеством как одна из наиболее удобных попыток решить насущные проблемы с помощью грубой силы. Сейчас может показаться, что этот принцип в современных условиях приобрел универсальный характер и война из крайней политической меры превратилась в повседневно-необходимую. Думаю, что с этим трудно безоговорочно согласиться. В разных регионах мира военный конфликт приобретает разные формы. Для зоны трансатлантических демократий он по-прежнему воспринимается как своего рода аномалия, для регионов Азии и Африки - это естественный способ разрешения политических споров. Человечество просто стремится ввести военный конфликт как естественное средство разрешения политических, экономических, этно-религиозных противоречий в цивилизованные рамки. Но при этом война отнюдь не стала главным средством урегулирования проблем.

Игорь Родионов: Нужно упомянуть об экономической составляющей современной войны. Практически во всех сегодняшних военных конфликтах ставится одна задача - обеспечить экономическую безопасность страны-агрессора на рынках стран, где рост экономики так или иначе может нанести урон ее интересам.

Сергей Загидуллин: История военных конфликтов, происходивших в Карабахе, Таджикистане, Осетии, Приднестровье, Чечне и Югославии, показывает, что они возникали не сами по себе. Их логика всецело подчинена экономическим и геополитическим интересам, которые проявляются в современной политике в форме приоритета военного решения над всеми остальными. Война служит обеспечению исключительно экономических интересов. А сегодня с помощью военного вмешательства можно гораздо эффективнее защищать экономические интересы, чем другими методами. Приведу пример. В Доктрине национальной безопасности США под вторым пунктом абсолютно открыто провозглашается тезис приоритета военной защиты экономических интересов Америки во всем мире.

Вадим Соловьев: Сам военный конфликт остался на своем месте, став только более политизированным, чем прежде. Если бы он был абсолютно необходимым средством решения любой политической проблемы, то мы бы увидели растущее число военных конфликтов по всему миру. Однако этого не происходит. За последние 50 лет их произошло порядка 60, приблизительно такое же число было в промежутке между мировыми войнами. Практика показывает, что их число осталось прежним. Возросла лишь ставка на военный конфликт. Несмотря на необходимую гуманитарную риторику, современный мир стал осознавать, что война - необходимая реальность, которая есть и будет. Таким образом, произошло некое информационное переосмысление войны как необходимой данности.

Игорь Родионов: Армия была и остается инструментом политики. Сейчас, в эпоху оружия массового поражения, она является больше элементом фактического и психологического устрашения, чем элементом сдерживания потенциального агрессора.

Павел Фельгенгауэр: Знаменитый тезис Клаузевица: "Война - это продолжение политики, только другими средствами" сегодня не только не востребован, но и абсолютно несправедлив. Перефразируя Клаузевица, можно сказать так: "Война - это плохая политика". Точнее говоря, война - это неудавшаяся политика. Когда дело доходит до войны, проигрывают все - политики, дипломаты, мирные жители. Трудно найти конфликт, в котором победитель был бы в выигрыше. Достаточно вспомнить Вьетнам, Афганистан или Чечню. Современный военный конфликт - весьма малоэффективное и дорогостоящее занятие, что вызывает законное моральное сопротивление даже у самих военных. Ни политических, ни экономических задач он решить не способен.

Для чего же тогда люди воюют?

Павел Фельгенгауэр: Нельзя забывать, что со времен Второй мировой войны ни одна война, ведущаяся в мире, не была официально объявлена. Поэтому сегодняшний конфликт легко возникает. Но протекает он не между государствами, а между государственными и негосударственными структурами. Существующие международные институты по предотвращению конфликтов, такие, как СБ ООН, как правило, не вмешиваются в те конфликты, которые длятся десятилетиями (проблема курдов в Турции и палестино-израильский конфликт) и трудноразрешимы.

Вадим Соловьев: Военные конфликты будут постоянно тревожить планету, но их частота расти не будет. Особенно они вероятны в азиатско-тихоокеанском регионе, где при существовании массы этно-религиозных проблем политические структуры до сих пор не устоялись.

Сергей Загидуллин: В наступившем столетии военный конфликт локального характера будет протекать с явным усилением влияния религиозного фактора. Россия и Европа, скорее всего, создадут собственные военные блоки - на своих традиционных пространствах. При этом роль ООН и НАТО будет в значительной мере спорной. В силу объективных причин НАТО не способна решать проблемы на постсоветском пространстве.

Игорь Родионов: Наступивший век будет веком региональных войн. Сейчас трудно представить моментально вспыхнувший крупномасштабный конфликт между Россией и США или между Россией и Китаем. Думаю, что в фазе локального конфликта сначала будет активно использована тактика крупномасштабного террора - как особого рода диверсионной войны. Безусловно, угроза непосредственного военного столкновения крупных держав сегодня в мире уменьшилась, но вероятность перерастания противостояния в длительную региональную войну остается. Положительных выводов Россия из этого не сделала. Армия в России должна оставаться той структурой, которая формирует надежный резерв на случай такого столкновения. Экономика должна быть всегда в готовности начать выпуск военной продукции в предвоенном режиме. А у нас если и говорят о военной реформе, то имеют в виду исключительно реформу армии, забывая о том, что помимо армии военной реформе подлежат все сферы государства, включая как экономику, так и общественное сознание. В результате сейчас вооруженные силы у нас приобрели фрагментарный характер, наиболее боеспособными остались лишь силы стратегического назначения.

Новые цели требуют новых методов и средств

Павел Фельгенгауэр: Проблемы военных конфликтов остаются теми же: начиная со второй мировой войны армии мира продолжают по старинке перевооружаться, что делает их неприспособленными к специфическим локальным конфликтам. В военных конфликтах сегодня зачастую используются старые методы, ненамного улучшенные со времен второй мировой войны. В Югославии и Чечне используются слегка модернизированные массовые армии или ополчения, весь опыт применения которых в сильно изменившемся за 50 лет мире - неудачен. Российская армия по-прежнему приспособлена к тактике громоздких танковых сражений, совершенно игнорируя специфику современной войны.

Игорь Родионов: Сейчас есть тенденция превращения тактики современного военного конфликта в форму бесконтактной войны. На арену войны выходит высокоточное оружие. К сожалению, мы в этом отношении на данный момент отброшены далеко назад. Те фигуры высшего пилотажа, которые нам демонстрируют на авиасалонах российские истребители, - бессмысленны, потому что в будущей войне воздушных боев как таковых не будет. Истребители будут обнаруживать и уничтожать противника невизуально. Оружие массового поражения также теряет смысл - вероятный противник, обладая высокоточным оружием, сможет уничтожить всю систему управления запуском ракет или же перехватить ее в свои руки.

Павел Фельгенгауэр: В будущем военном конфликте сохранится тенденция применения высокоточного оружия, хотя его дороговизна и сбои при использовании в ряде случаев могут сделать этот довод спорным. Тактика военного конфликта будет иметь свои особенности в каждом регионе. Война в XXI веке будет вестись издалека: военно-стратегические спутниковые системы будут подавлять системы ПВО противника и обеспечивать абсолютное господство в воздухе. Основные боевые операции будут совершаться мобильными армейскими подразделениями, но не спецназом, как это иногда может показаться. Сама идея доминирования спецназа в современной войне, получившая широкое распространение с легкой руки министра обороны США Уильяма Коэна, мне представляется неудачной. Спецназ приспособлен лишь к проведению диверсионных и краткосрочных боевых операций. Территорию же способна контролировать только пехота.

Сергей Загидуллин: Сегодня форма силового воздействия меняется. Рост экономики при грядущем кризисе топливно-сырьевой базы предполагает, что более выгодным оказывается диверсионное воздействие на противника с целью дестабилизации экономической и политической обстановки на его территории. Малыми группами специального назначения можно достичь гораздо более эффективных результатов, чем менее мобильными традиционными армейскими подразделениями. Практически можно сказать, что в динамичной специфике сегодняшнего военного конфликта спецназ постепенно перехватывает инициативу сдерживающего фактора при возможной агрессии. Прямое столкновение армий в мире уже невозможно, достижения ОСНВ-2 создали практику сдерживающего баланса сил. Естественно, сегодня на красные кнопки никто нажимать не будет. Это и не нужно. Заинтересованным кругам более выгодно использовать в тактике современного военного конфликта элементы терроризма.

Игорь Родионов: Имеет смысл назвать среди форм эффективного воздействия на противника т.н. провокационную войну. Я убежден, что Ирак не сам принимал решение об оккупации Кувейта. Он был последовательно спровоцирован США на этот шаг, специально для уничтожения иракской армии - одной из самых мощных в регионе, что сделало военный приоритет Израиля - основного союзника США на Ближнем Востоке, практически безоговорочным.

Вадим Соловьев: Форма превентивных ударов в цивилизованном мире постепенно будет отходить на задний план, поскольку сейчас проблемы, вызванные ими, уже вызвали реакцию осмысления их неэффективности как в Европе, так и в Америке. Но у армий НАТО этот способ всегда будет находиться под рукой. Постепенно война примет форму бесконтактного конфликта, тесно переплетенного в комплексе с прямым или косвенным экономическим и политическим воздействием на противника. Можно ожидать появления формы особой информационно-диверсионной войны. Информационная война в собственном смысле слова - скорее метод силовой пропаганды, созданная для благоприятного информационного обеспечения боевых операций.

Игорь Родионов: Сейчас военный конфликт сопровождается крупномасштабной "артподготовкой" - дипломатическими, экономическими, информационными методами, включая провокации спецслужб, - и ставит своей основной целью создание в регионе, подлежащим агрессии, нездоровой социальной обстановки. Сегодня такой метод наиболее характерен для стран-участниц НАТО. Основной фактор воздействия в современной войне становится информационным. Под видом оказания помощи, население, мягко говоря, вводится в заблуждение относительно истинных целей "защитников". Как результат, происходит "мирная оккупация" территории деморализованного противника. Характерный пример - Югославия, уже фактически расчлененная силами мирового сообщества при посредничестве НАТО.

Сергей Загидуллин: Все это сводится на простой математической схеме: чтобы добиться направленного взрыва, следует замешать на психологической и религиозной почве этнические проблемы. С помощью такой тактики разжигания конфликта можно легко и относительно безболезненно на первых порах подорвать малокорпоративный этнос. Этот взрыв приводит сначала к неравновесию геополитического и экономического положения в регионе, затем происходит дисбаланс сил и изменение самого геополитического ракурса. В качестве примера можно привести палестино-израильский конфликт и Югославию. В последней сценарий разворачивался поступательно: сначала многочисленные финансовые пирамиды притянули в страну массу албанцев, затем с использованием указанной мной "формулы успеха" и албанского фактора Югославия была практически расчленена.

Игорь Родионов: Современная война давно уже стала войной нетрадиционных форм воздействия. Нетрадиционным оружием, прежде всего, информационным, можно достичь гораздо больших результатов без особых затрат и потерь, чем крупномасштабной боевой операцией. Никогда нельзя забывать, что СССР, Варшавский договор и советская армия были разрушены не путем военных действий, а посредством информационно-психологической войны, начавшейся сразу же после 1945 года и формально оформившись в директиву 20/1 Алена Даллеса в 1948 году. Этой директивой предполагалось постепенное, в течение нескольких поколений, изменение общественного сознания в нужном для США направлении. Мы не распознали признаки этой войны, у нас не было ни средств, ни научного подхода для борьбы с ней.

Диверсии, запугивание, дестабилизация... Тактика терроризма!

Сергей Загидуллин: Терроризм как форму современной войны можно назвать третьим витком военного конфликта в ХХ веке. Первым витком можно считать вторую мировую войну, где конфликт принял форму наступательно-оборонительного столкновения держав, являясь по существу войной государств. Вторым витком была "холодная война", принявшая облик информационно-политической агрессии с активным использованием регионального и религиозного факторов.

Павел Фельгенгауэр: Война всегда использует элемент терроризма - как одно из эффективных средств поколебать дух противника. Разница лишь в том, что нормальный классический терроризм использует деморализацию как основное средство воздействия, потому как у него нет тех экономических и технических возможностей военного давления, какими обладают государственные армии. Именно поэтому террористы берут заложников в отличие от государственных армий, которые по-прежнему используют устаревшую тактику тотальной войны. Однако в тотальной войне целью силового воздействия являются военные объекты, тогда как в современной обстановке полностью соблюсти такую тактику невозможно. Поэтому она профессиональными военными трактуется весьма широко. В итоге четкую грань между методами террористов и армией провести достаточно трудно. А где эта грань размыта, там начинается терроризм. В ходе чеченской войны заложников брали обе стороны, хотя сам институт заложников присущ исключительно террористической практике. К счастью, мировое общественное мнение это понимает и старается избавиться от подобного слияния путем введения таких правовых институтов как женевское и гаагское право.

Вадим Соловьев: Предпосылок террористической войны существует несколько. Во-первых, вооружение в современном мире стало гораздо доступнее, чем в предшествующие эпохи. Во-вторых, процессы глобализации, с одной стороны, давно превратили мир в "планетарную деревню" с ее открытостью и информированностью, а с другой - предоставили террористу возможность "раствориться" в мире, уйти незамеченным. Информационная открытость "всемирной деревни" способствует провокациям со стороны террористов путем физической и психологической атаки на население. В-третьих, терроризм возник как издержки образованности, свойственной нашей эпохе. В прежние эпохи этот уровень образованности не был так высок - и неустойчивые в данных общественных реалиях экстремистские элементы без особых сомнений выбрасывались цивилизацией тех времен "за борт". В-четвертых, терроризм возник на почве активного финансирования со стороны разных, в том числе и государственных, структур. Не секрет, что человечество потихоньку богатеет, проблемы и конфликты растут, поэтому терроризм видится как один из вероятных способов их разрешения. Мир делает вполне закономерную ставку на терроризм как на один из возможных вариантов выхода из тупиковых ситуаций. Это также подталкивает мир к определенному развитию. Характерный пример - Курдистан, который медленно - путем террора - добивается национальной независимости.

Сергей Загидуллин: Запад может без конца муссировать проблему чеченской кампании и прав человека и забыть про национально-освободительную борьбу курдов, в которой гибнет гораздо больше людей, чем в Чечне. А в Германии, например, при известном отношении норм международного права к проблеме терроризма, официально зарегистрированы такие организации, как "Хизболла" и ХАМАС. Эти симптомы, на мой взгляд, свидетельствуют об использовании в военном конфликте тактики управляемой террористической войны. Однако правила элементарной механики говорят о том, что запущенный бумеранг возвращается назад с удвоенной скоростью. В одной Англии албанских переселенцев насчитывается больше 100 тысяч. В Германии это число еще больше. Выводы напрашиваются сами собой.

Игорь Родионов: Терроризм сегодня - это особый способ продолжения политики. При всем при том, что война, согласно Клаузевицу, продолжает оставаться больше средством для достижения политических целей, чем военных, она все-таки предполагает двусторонний процесс, формально узаконенный человечеством. Иными словами, война (в традиционном смысле) существует в рамках цивилизации. Там всегда есть агрессор и жертва агрессии. Террористическая "война" находится вне цивилизации, она всегда абсолютная заложница политики, там нет четко структурированных агрессора и обороняющихся от агрессии. Поскольку грани субъекта и объекта этой "войны" в современном мире сильно размыты, объектом террора не являются специфические военные цели (хотя они и могут попадать в поле действие террористов). Чаще всего объектом агрессии становится мирное население, промышленные объекты и так далее. Все это выводит собственно террор как форму современной войны за рамки человеческих норм вообще.

Вадим Соловьев: Само понятие террористической войны предполагает нанесение удара исподтишка. Для нее хорошо подходит старый советский термин "диверсионно-террористическая деятельность". Поэтому в каком-то смысле можно говорить о терроризме как об особой форме диверсионной войны. Но при этом подразумевается, что диверсия имеет чисто локальное значение. Терроризм же - крупномасштабное явление, приобретшее за последнее время глобальный характер. Сегодня уже можно говорить об особой форме государственного терроризма. Но, тем не менее, знак равенства между террористической деятельностью и военным конфликтом ставить рано. Военный конфликт призван разрешить противоречия национального или регионально-планетарного значения. Терроризм нацелен на достижение более специфических политических задач.

А теперь о главном. Ядерная война - будет?

Павел Фельгенгауэр: Ядерный конфликт возможен, пожалуй, лишь между Индией и Пакистаном. Он будет иметь ужасные последствия для мирного населения этих стран, поскольку там фактически отсутствует система гражданской обороны.

Вадим Соловьев: В XXI веке возможность термоядерной войны крайне маловероятна. Опасность такого рода конфликта сегодня провозглашается в основном людьми, воспитанными в традициях "холодной войны".