Где-то, дай Бог памяти, году так в восемьдесят восьмом - когда "ускорение" было уже того, а "перестройка" и сестра ее "гласность" еще того-этого - я сидел на кухне у одного старого товарища, попивал дрянное вино и трепался о политике.

В ту пору "русские разговоры" были особенно жаркими, потому как их подогревал "Огонек", исполнявший в те свинцовые годы обязанности "Искры". Товарищ мой был преданнейшим читателем этого издания и горячим поклонником проводившихся в нем идей, сводившихся к тому, что совок - дерьмо, коммунисты - суки, а Солженицын - великий писатель. Я же позволял себе во всем этом сомневаться, что не способствовало взаимопониманию.

И в конце концов товарищу удалось-таки меня уесть.

- Знаешь, почему мы правы? - торжественно возгласил он, исчерпав прочие аргументы.

- Почему же? - ехидно спросил я, не чуя подвоха.

- А вот почему. Представь себе, выйдут на демонстрацию коммуняки - и мы. И вот коммуняки несут свои эти, как их, плакаты со знаменами. Про "больше социализма", про "защитим завоевания", и прочую ихнюю нюйню. А знаешь, с чем мы можем выйти?

Я предложил несколько версий.

- Ну да, - согласился он, - можно и с этим... Но вообще-то будет достаточно одного транспаранта. С одной-единственной надписью: "2x2=4". И все! И все поймут, кто мы такие и чего хотим. Потому что на нашей стороне арифметика, здравый смысл, и законы природы. А на ихней - чучело в Мавзолее, вот! - и он посмотрел на меня, как солдат на вошь.

В том же году вышел сборник "Иного не дано".

1.

Любая война начинается с риторики (не обязательно воинственной), продолжается риторическими же средствами и кончается тоже риторикой. Только мир может обойтись без разговоров: отнюдь не случайно в аристофановой комедии богиня мира молчит. С другой стороны, известная поговорка о пушках и музах имеет второй смысл: музы молчат, когда разговаривают пушки, но пушки-то именно что разговаривают, и довольно громко. Впрочем, музы могут воевать не хуже, а то и лучше крупповских изделий, воспетых Эрном. Причем не надо думать, что "информационная война" - это какое-то новшество: напротив, это первичная, исходная форма войны. Обмен "мессиджами" (начиная от перебранки и кончая "нашептыванием на ухо") обычно предшествует разборкам на кулачках, а то и заменяет эти самые кулачки.

С тех же самых допотопных времен были известны и все основные точки, поворотные пункты любой кампании. Одним из важнейших является захват и удержание стратегической высоты, точнее - территории, именуемой здравым смыслом.

Присвоение себе права говорить от имени "здравого смысла" означает коренной перелом в ходе боевых действий. Если лозунги и утверждения одной из сторон начали ассоциироваться в глазах масс с "очевидностью", а вторая сторона вынуждена "что-то доказывать" - это почти победа. Потому что тот, на кого возложены неудобоносимые бремена "доказательства", рано или поздно под ними сгибается.

Ибо доказательство - тонкая, а значит и хрупкая вещь. А на стороне противника - бронетанковой мощи "дваждыдвачетыре".

2.

Интересно, однако, выяснить, что представляет из себя "здравый смысл" (он же "common sense") как мировоззрение.

Прежде всего, нетрудно заметить, что "здравый смысл" заявляет о себе как о естественном, дорефлексивном взгляде на мир. Здравым смыслом обладают "от природы" - все остальное является, с точки зрения здравого смысла, либо "надстройками", либо заморочками. Но в принципе, здравым смыслом обладают все. А если точнее, "все" и есть те, кто им обладает. То есть: "масса", "пипл", "простые люди" определяются именно через него - в качестве носителей "здравого смысла"¹.

В общем-то, если мы хотим быть последовательными, то мы должны на этом шаге признать common sense субъектом, "душой", а "массу", "пипл" и все такое прочее - его телами, формами его проявления. Но это увело бы нас слишком далеко в сторону, поэтому просто учтем на будущее, что мы считаем эти вещи неразделимыми, определяющимся друг через друга.

Важно еще подчеркнуть отличие "массы" от "коллектива", "семьи", "нации" и вообще от любых форм сознательного и целесообразного объединения людей в единое целое. Масса - это субъект, но субъект пассивности - что совершенно не равно "пассивному субъекту". Масса существует там, где люди не проявляют себя в качестве людей - и пока они себя в этом качестве не проявляют.

Поэтому масса и "массовость" с ее "здравым смыслом" противостоит не только "личным целям отдельных людей" (это бы еще ладно), но любым целям вообще - в том числе коллективным, клановым, национальным, и каким угодно еще.

3.

Здравый смысл охотно и с готовностью признает себя грубоватым и подслеповатым - "куда уж нам до ваших тонкостей". На этом основании он отказывается понимать какие бы то ни было доказательства: он оценивает утверждения иным способом - "чутьем"². На первый взгляд кажется, что "чутье" функционирует в режиме "свободной воли", или полного хаоса: "сердцу девы нет закона". Во всяком случае, здравый смысл слишком часто противоречит осознанному пониманию своих интересов: массы легко верят в то, что им попросту невыгодно, а то и гибельно. Взывание к голому интересу - "не делайте этого, вам же хуже будет!" - зачастую не работает (или, хуже того, работает прямо противоположным образом), когда мы имеем дело с common sense. По крайней мере так уже случалось некоторых исторических ситуациях. "Гiрше, да iньше" (хуже, да по-другому) - это ведь тоже формула "здравого смысла", полностью применимая к той же "перестройке": перемен, мы хотим перемен! - при этом "гiрше" заранее входит в ожидаемое "iньше".

Но и в тех случаях, когда массы вроде бы ведутся на пропаганду выгод и преференций, при более подробном рассмотрении дела выясняется, как правило, что само по себе исчисление бонусов "здравый смысл" не задевает. Носители common sense не являются субъектами рационального расчета.

Если мы все же углубимся в мир "здравого смысла", мы обнаружим прежде всего фатализм - иногда угрюмый, иногда связанный с какими-то надеждами, но именно что фатализм. "Здравый смысл" воспринимает события исключительно в категориях "необходимости/неизбежности". Мир common sense - это мир, который движется сам собой, к нему приходится только приспосабливаться³. "Делать нечего", "а как иначе", "сам понимаешь" - это все типичные формулы "здравого смысла". В этом плане "иного не дано" было великолепным попаданием в десятку.

В этом смысле любая работа со "здравым смыслом" должна начинаться с распространения в массах ощущения неизбежности того или иного хода событий. Демократы первой волны владели этим искусством великолепно: чего стоила, например, полуторагодичная компания по убеждению жителей СССР в том, что их страны, "в сущности-то говоря, уже не существует". При этом всеобщее нежелание распада и развала натыкалось, как на клин, на эту индуцированную уверенность в том, что "сделать уже ничего нельзя". При этом практические выводы делались именно исходя из понимания неизбежности. Множество людей, которые очень не хотели уничтожения своей страны, при этом активно готовились к нему: перевозили ценности, избавлялись от недвижимости, или, наоборот, заводили нужные контакты на местах - "жить-то надо". "Практический смысл" был не на стороне желаний масс - и массы подчинились не "принципу удовольствия", а тому, что они сочли неизбежностью. "Что ж теперь поделать?".

Сказанное несколько проясняет и нынешнее "безмолвие народа". Чего бы ни хотели миллионы - а они, конечно, хотели бы накормиться, обустроиться и обезопаситься от всяческих "реформ" - но они ощущают, что все эти желания находятся за пределом возможного. "Ничего не поделаешь, умираем и умрем", - это настроение невозможно перешибить никакими разговорами о том, что умирать не следует, что нужно бороться и так далее.

Теперь - откуда берется само это ощущение неизбежности. Common sense устроен так, что он оценивает не столько силу и мощь "желающих перемен", сколько слабость противостоящих им сил. "Здравый смысл" мало интересуется вопросами "мощи" как таковой: пресловутое "в чем сила, брат?" - это не тот вопрос, которым задаются носители common sense. Их интересует куда более важное - кто здесь слабейший.

Это свойство common sense тесно связано с фатализмом: сила - преходяща, она может ошибиться, обломаться, встретиться с превосходящей ее силой, и еще неизвестно, "кто кого сборет". Слабость - фундаментальная характеристика. Если что-то "еле держится на ногах", то уже все равно, насколько сильна и бодуча та сила, которая намерена это что-то свалить. Оно все равно упадет, оно обречено упасть - неважно уже, от чего.

В этом смысле common sense очень далек от понятия вины. В общем-то, неважно, кто именно и почему толкнул падающего, раз он уже не держался на ногах⁴.

Слабость же "масса" определяет очень простым способом - поскольку образцом слабости для себя является она сама (опять же, тут пора предложить дефиницию: масса - это совокупность людей, от которых ничего не зависит), то слабость другого она измеряет прежде всего по его близости с собой. "Он такой же как мы" обозначает на языке здравого смысла - "он тоже ничего не может"⁵.

Common sense не уважает и не ценит то, что он понимает и ощущает "близким себе". В этом смысле советская власть выдохлась - и потеряла остатки народного уважения - именно тогда, когда стала "разъясненной", "вполне понятной". Произошло это задолго до перестройки - однако, именно перестроечная "гласность" легализовала это уже имеющееся понимание.

4.

Таким образом, common sense есть воззрение на мир как на свершившийся факт.

В каком-то смысле это "идеология конца света": для "здравого смысла" мир уже закончился, причем без его участия. Остается только адаптироваться к сложившемуся порядку вещей, постаравшись максимально обезопасить себя от болезненных переживаний. Сказанному не противоречит то, что common sense поощряет определенные невеселые мысли: зато они заглушают более сильные страдания.

Эта тема "заглушки", "заговаривания" имеет и иное развитие - здравый смысл обожает фигуры недоговоренности. "Ну вы сами все прекрасно понимаете", - говорит носитель common sense в тех случаях, когда дело касается вещей, которые желательно оставить неопределенными. От собеседника (естественно, находящегося в том же поле "здравоосмысленности") ожидается согласие, выраженное столь же неопределенно: "Ну какая у нас жизнь? Сам понимаешь..." - "Ну да... Гады, до чего довели".

Важно отметить, что в любых жалобах, исходящих от лица "здравого смысла", нет и не может быть никакого возмущения и "желания что-то изменить". Возмущение, протест - реакция личная и опасная, разрушающая унылое согласие здравоосмысленных. Напротив, нытье - это нечто укрепляющее "существующее положение дел". Можно даже сказать, что "окружающая реальность" легитимизирует себя через массовое нытье. Общее страдание, выражаемое в такой форме, только укрепляет и "унылый мир вокруг", и само это страдание.

Скажем больше. Здравосмысленная оценка мира как юдоли скорбей предполагает, что эти скорби, в общем-то, выносимы - не без помощи того же здравого смысла. Да, "типа все ужасно": но если мы живем в этом ужасе (и намерены жить дальше), значит, сам этот ужас не так уж страшен, как мы о нем говорим. Вот о чем молчит common sense, вот какое утешение он предлагает массе. Вот та услада, что таится в здравосмысленном жевании общих мест - "все плохо, мы гибнем, сделать ничего нельзя": ведь тот, кто все это пережевывает, в кругу таких же, как он, "простых людей", сам-то надеется выжить, и даже не очень сомневается в этом.

В глубине души "здравомыслящего" есть место самодовольству и даже беспечности.

Ибо человек, по-настоящему напуганный и отчаявшийся, совершенно не способен смаковать свои страх и отчаяние.

И если он будет о них говорить, то совсем по-другому. Dixi.

Примечания:

¹ Не следует путать common sense с его тенью - "общественным мнением" (о выморочной сконструированности и даже "несуществовании" коего столь ярко писал Бурдье). "Общественное мнение" уже предполагает "общество", а само общество и его "мнения" могут быть определены только через common sense. Общество есть носитель банальностей, утверждающих себя в качестве банальностей.

² Кстати, английское sense этимологически восходит к корням со значениями "воспринимать", "чувствовать" ("сенсор", "сенситивность"), и должно было бы переводиться именно как чутье (в отличие от того же Vernunft с его обертонами "обладания-присвоения").

³ Идеальным выражением характерного для common sense отношения к истории является всенародно известная формула "время было такое". Вопреки обычной русофобской риторике, это суждение отнюдь не является "манифестацией национального менталитета". Примерно то же самое говорят, к примеру, пожилые немцы про известные события середины века. Что не мешает им исправно нести возложенный на них груз "немецкой вины".

⁴ Люди, позиционирующие себя как носители здравого смысла ("мы из простых"), способны очень долго обличать какого-нибудь "гайдарочубайса", но на вопрос о том, приняли бы они участие в приватизации или ином злодеянии, будь у них такая возможность, отвечают обычно уклончиво. Если же копнуть несколько глубже, выясняется, что даже "приватизатров" они считают не столько инициаторами и виновниками происходящего зла, сколько исполнителями "велений времени" - хотя и очень противными и поэтому заслуживающими всяческих кар.

⁵ Именно этот комплекс прекрасно выражен у Высоцкого в известной песне:

...Вы тоже пострадавшие -
А значит, обрусевшие:
Мои - без вести павшие,
Твои - безвинно севшие.

Здесь "чужие" ("евреи") опознаются как "свои" именно через опыт "столкновения с непреодолимыми обстоятельствами".