Боль выступает как единственный критерий, который может дать надежные объяснения. Там, где не выдерживает никакая ценность, направленное на боль движение будет существовать как поразительный знак; в этом движении выдает себя негативный оттиск метафизической структуры...

Эрнст Юнгер. О боли

Форма у войска подобна воде; форма у воды - избегать высоты и стремиться вниз; форма у войска - избегать полноты и ударять по пустоте...

Сунь-Цзы. Трактат о военном искусстве

Терроризм и военное искусство

Терроризм давно перерос границы правонарушения и приобрел вид общей вооруженной угрозы обществу. Поэтому вполне естественно, что за защитой общество обращается прежде всего к той силе, которая и должна с вооруженной угрозой справляться, то есть к вооруженным силам. Это обращение оказывается довольно неожиданным и опасным для армии. Требование к армии вести войну с терроризмом, переориентировать свою деятельность на антитеррористический фронт, подогнать свою доктрину под требования антитеррористической войны таит огромную опасность - опасность разрушения смысловой стройности той самой военной доктрины, образования хаоса на месте военной теории¹.

Армия - это не просто скопление хорошо вооруженных людей, а оружие и люди, собранные в определенные структуры для применения по определенным правилам. Эти правила не носят ни технического, ни научного характера, поэтому ответственное и результативное применение армии направляется не наукой даже, а искусством - военным искусством. Без этого искусства, без умения "играть" на военном инструменте², армии останутся толпами обреченных на убой рабов...

Однако искусство не может быть построено как "свободная игра сил". Для успешной игры необходимы ее правила, необходим канон, который и дает стоящая за военным искусством военная теория, дающая полководцу необходимую степень абстрагирования от конкретного материала и концептуально-понятийной строгости. Именно существование военно-теоретического аппарата позволяет полководцу готовить наступление или оборону, а не двигаться или стоять на месте, передвигать по полю сражения батальоны и полки, а не толпы. Военный - от ефрейтора до Генералиссимуса, - без абстрактных военно-теоретических "шор" на глазах не пригоден к своей работе. Стало быть, от состояния "шор", от чистоты и стройности и, в то же время, гибкости, военно-теоретических понятий зависит на войне очень многое. Любая нечеткость в теории ведет к хаосу и мясорубке на поле боя. Любая негибкость ведет к "неожиданностям" и растерянности, которые, опять же, заканчиваются мясорубкой.

Идеологическая взвинченность, граничащая порой с истерикой, вызываемая проблемой терроризма, ведет к тому, что возникают все новые и новые концепции, объясняющие, с одной стороны, специфику ведения боевых действий террористами, а с другой - возможности противодействия им. Идея следует за идеей, инициатива за инициативой, и размах темы уже не позволяет относиться к ним наплевательски: то, что будет посеяно в информационном поле, рано или поздно придется пожать на поле военной теории. И хорошо бы, чтобы жатва была доброкачественной. В интересах самого общества оценивать те или иные антитеррористические инициативы не как инициативы гуманитарные или правовые, а как инициативы военные.

Когда мы говорим "антитеррористическая война" или "асимметричное оружие террористов" или "шахид - оружие массового поражения", мы формулируем определенные военно-теоретические суждения и заставляем с ними считаться военных. Военные, приняв из рук общества некую аксиому, вольно или невольно увязывают ее с совокупностью других своих аксиом и действуют по результирующей. И результаты этих действий необходимо как минимум предвидеть.

Оружие или солдат?

Существует, например, представление о необходимости паритета между тождественными и различными видами ОМП. Именно на паритете и на возможности удара возмездия основаны конвенциональные рамки использования ОМП. После взаимных химических атак Первой мировой войны сложился паритет, который позволил за всю Вторую мировую не использовать газы ни разу. Ядерный паритет отодвинул Третью мировую уже более чем на полвека. Сдерживание ОМП осуществляется либо при помощи симметричного ОМП, либо при помощи асимметричного ответа - например, определенное количество ядерных зарядов может быть уравновешено определенным количеством отравляющих веществ (так поступила Сирия, чтобы нейтрализовать израильский ядерный фактор).

Теперь представим себе цепочку следствий из расхожего журналистского штампа "шахид - оружие массового поражения", который предлагается сделать не просто штампом, а официальным юридическим термином. Отсюда, вольно или невольно, возникает тема уравновешивания ОМП "шахиды" либо созданием аналогичного оружия с другой стороны, либо каким-то другим ОМП. Уравновешивания и в военном потенциале и в боевом применении. Додумаем до конца - сколько терактов шахидов должно быть совершено, чтобы встал вопрос о возмездии с использованием, скажем, тактического ядерного оружия или боевых отравляющих веществ (последние, впрочем, конвенционально уже запрещены)? Другими словами, палестинское оружие "шахид" в Израиле предполагает израильское оружие "смертник" в Секторе Газа или же израильский ядерный заряд на том же месте... Веселая цепочка? Но последовательный и серьезный военный обязан будет думать именно так. Ему наплевать на то - конвенционально или нет палестинское или чеченское оружие. Она обязан сделать все для того, чтобы противник раздумал его применять. И приравнивание "шахида" к ОМП потребует от военных тем или иным путем создать паритет³.

Такие же немножко абсурдистские логические цепочки идут и от ряда других журналистских построений в области популярного антитеррора. Но мы сейчас рассмотрим только одну из них, логически связанную с пропагандируемой формулой "шахид - ОМП". А именно, определение террориста-смертника вообще как оружия и как детали оружия, а не как солдата и не как тактической единицы неприятельских вооруженных сил⁴.

С публицистической точки зрения все просто. Террористы самоубийцы не солдаты, поскольку не конвенциональны и атакуют гражданское население, а значит, их надо называть оружием. Исходная неконвенциональность "шахида" несомненна, чаще всего он действует в необъявленной войне и наносит ущерб гражданскому населению и, возможно, не имеет права на статус комбатанта (то есть конвенционального участника боевых действий - солдата или партизана)⁵. Однако оба этих фактора снимают как раз те, кто много и охотно говорит о "войне с терроризмом". Определение боевых действий, ведущихся террористами, как войны автоматически придает вражеской вооруженной силе статус армии хотя бы с военно-теоретической точки зрения. Живая сила противника, использующая оружие против нас, должна быть определена в качестве солдат (регулярных или иррегулярных) противоборствующей стороны. Иначе с нею невозможно будет оперировать в пространстве военного анализа. А атакуют ли эти солдаты наших солдат или наших мирных граждан - вопрос второстепенный. В конечном счете отряды "Ваффен СС" или летчики стратегических бомбардировщиков нацистской Германии уничтожали как раз мирное население, не переставая быть солдатами (пусть и совершающими военное преступление).

Назвать сколь угодно неприятного солдата противника оружием - вещь несообразная. В пользу подобного опредмечивания "шахида" обычно говорит тот факт, что физически он является носителем взрывчатого вещества, бомбы, "пояса шахида" и уничтожается вместе с нею. Другими словами, могут быть проведены известные аналогии между "умным оружием" наших дней и шахидами. Однако в отличие от самого умного из умнейших оружия, шахид способен к совершенно непредсказуемым и неожиданным действиям, он стоит значительно выше того интеллектуального порога, которого способен достигнуть искусственный интеллект. И именно поэтому шахид настолько опасен. То, что в нем есть опасного, - не от оружия. Сила шахида не в вооружении, а в тактике, то есть в свойстве обучения и организации солдата, а не оружия.

Тот факт, что шахид жертвует собой тем более не может служить основанием для его опредмечивания. Самопожертвование солдата ради нанесения ущерба противнику не является чем-то новым в военной истории. Все знают о японских камикадзе. До тех пор, пока многим не отшибло историческую память, в России помнили солдат Великой отечественной, которые, обвязавшись гранатами, бросались под танки и таранили самолеты; помнили и русского "камикадзе" Николая Гастелло. Во всех этих случаях человек-самолет, человек-бомба был не "неконвенциональным оружием", а высшим проявлением самопожертвования на войне.

Подобное проявление жертвенного героизма говорило о достижении точки тотальной мобилизации, в которой напряжение военного усилия не ставит себе уже никаких пределов, в том числе и предела "самосохранения". И вхождение воюющей стороны в состояние тотальной мобилизации учащает вероятность появления тех, кто готов пожертвовать жизнью, чтобы унести в могилу неприятеля. Армия, не имеющая возможности вести правильную войну или терпящая в ней поражение, в наибольшей степени склоняется к тому, чтобы использовать "шахидизм" как успешную и дающую преимущество тактику.

На все это можно эмоционально возразить, что Гастелло направил самолет на фашистские танки, а шахиды взрывают мирных людей на автобусных остановках. Но в том-то и проблема, что назвав борьбу с терроризмом "войной" (а не, скажем, подавлением криминально-террористической активности), говоря об оружии массового поражения, придется игнорировать эту очевидную этическую разницу. Война не есть область этики и порядка. В конечном счете, на войне есть только ты и противник, и хорошо то, что позволит нанести ущерб противнику - уничтожить его живую силу или нарушить моральную устойчивость. То или иное выгодное действие становится "военным преступлением" только в одном случае: когда тебя победили и победители имеют возможность судить побежденных. Таким образом, назвав определенную вещь "груздем", приходится класть ее в кузов. Война - значит война.

Боль и трепет

Другое дело, что, называй террористическую или антитеррористическую активность "войной" или как-то еще, - все равно терроризм останется терроризмом по своей технологической организации. Это означает, что ведению прямых боевых действий терроризм предпочитает нарушение информационно-психологической устойчивости своего противника, заставляет его метаться, изрекать эмоциональные формулы и тыкаться в тупики ложных выходов⁶. Было бы плоско сводить террористическую войну только к информационной или психологической - у нее все-таки есть реальная стратегия и тактика вооруженной борьбы. Но психологическая составляющая в терроризме исключительно мощна. И с точки зрения этой составляющей само появление на стороне противников терроризма формулы "шахид - это деталь оружия массового поражения" - это большая победа терроризма. Она свидетельствует об ужасе и панике в стане врага.

Со второй частью формулы все более менее понятно. ОМП - это оружие, которое практически непобедимо, оружие от которого очень сложно построить укрытие и найти защиту. И оружие с огромной силой воздействия. Это - тотальное оружие. Квалификация шахида в качестве такого оружия означает исключительно высокую оценку его поражающей способности и признание в собственной беззащитности.

Первая часть формулы, насчет "детали оружия", еще интересней. Дело тут не только в ее мрачноватой антропологии, превращающей человека в вещь. Дело в ее психологии. Эта формула свидетельствует о том, что достигнут реальный ужас перед шахидом, вынуждающий не считать шахида человеком, придавать ему оттенок инфернальности. Ужас - эмоция, возникающая на стыке страха, достигающей крайнего напряжения тревоги, - это с одной стороны. А с другой - ощущения собственного бессилия и беззащитности. Ужас - тотальная форма страха, не признающая ни границ, ни конвенций. Тотальное оружие и тотальный страх. Многие ли армии могут похвастаться столь совершенным результатом в запугивании противника.

Откуда растут ноги у этого ужаса? Ужас перед шахидом - это ужас перед вражеским солдатом, который не боится боли и смерти, для которого боль и смерть не являются ограничением в его действиях. Любая война ведется за счет преодоления страха смерти, она невозможна без готовности умереть. Однако сущность героизма на войне, за счет которого она и приобретает оттенок возвышенной формы человеческой деятельности, состоит в постоянном преодолении страха смерти⁷. Война - это драма преодоления. Обычный солдат - это тот, кто не хочет умирать и не хочет боли, но готов на них ради высшей цели. И война - момент испытания этой готовности. В случае шахида имеется солдат, который преодолел страх перед смертью еще до начала боевого столкновения. Шахид способен причинять боль и смерть другим людям, сам при этом не испытывая в "метафизическом смысле" боли и смерти. Для шахида эти переживания не имеют значения.

Понятно, что во все времена и во всех странах такой солдат был грезой правителей. Получение хотя бы эрзаца такого солдата осуществлялось при помощи алкоголя, наркотиков, особого рода боевого безумия. Однако все эти технологии достижения "священной ярости" имели своим побочным эффектом понижение интеллектуальных способностей солдата - страх смерти проходит только вместе с отупением. В случае же шахида (по крайней мере - палестинского) перед нами, как правило, человек трезвый и достаточно хладнокровный, жертвующий собой сознательно и контролирующий свои действия. Его подготовка, как и в случае с японским камикадзе, является психологической, а не физиологической. Отсюда и ужас, выливающийся в желание опредметить, не считать человеком того, кто отстранился от собственного тела, от боли⁸.

Понятно, что такая реакция сама диктуется определенной антропологией - антропологией комфорта и безопасности, отождествляющей человека с его телесностью и фактически исключающей возможность превращения тела в боевой форпост для определенного духовного свершения. Самопожертвование еще как-то допускается в виде внезапного порыва (заметим, что эта антропология и сам подвиг отождествляет с внезапным порывом, родом невменяемости), но никак не в виде формализованной технологии жертвы собой. Такая технология преодоления боли кажется расчеловечиванием.

Отсюда понятен и ход "антитеррористической" мысли по линии наименьшего сопротивления. Требуется не выставление против шахидской технологии смерти встречного искусства умирать или искусства выживать, преодолевая боль, а формальное охранение комфортного пространства от вторжения в него "неконвенциональных объектов". Аскезе противопоставляется не аскеза, а все более рафинированное пространства комфорта... С комфортом можно жить, трудно умирать и невозможно - воевать. Поэтому тот, кто начинает на войне руководствоваться психологией комфорта, обрекает себя на поражение.

Квалификация шахида не как неприятельского солдата, а как неконвенционального оружия создает ряд серьезных трудностей для военной теории и в нее не укладывается. Это порождение не здравой военной мысли, а эмоционального стресса человека, который ужален в своей комфортной психологии ужасом перед солдатом, не боящимся боли. В информационно-психологической логике террористической войны такой ужас (terror) означает безусловную победу терроризма. Однако, констатировав все это, мы поставили вопрос, а не нашли ответа - может ли военная теория предложить что-то против шахида в рамках более традиционной квалификации его как солдата? Оказывается, может. И в следующем выпуске "Тотальной мобилизации" мы это покажем.

Примечания:

¹ Я пытался показать те военно-теоретические трудности, к которым ведет квалификация в качестве "войны" действий мировой "коалиции" против международного терроризма в небольшой заметке в РЖ "Новая война - стратегический тайм-аут", в статье Глобальная война с терроризмом и военная доктрина России// Отечественные Записки. # 8 2002 и в публицистическом очерке "Щит и меч" на "Глобалрус.ру". За прошедшие месяцы скептическая оценка романтики "глобальной войны с терроризмом" лишний раз была подтверждена иракской войной, после которой говорить об антитеррористической коалиции стало несерьезно. Огорчительно другое - стратегический тайм-аут оказался коротким и использован был для становления нашей армии очень и очень слабо.

² Понимание войны как игры идет, по меньшей мере, от Клаузевица, противопоставлявшего игровую, основанную на риске, случае и способности использования человеческих свойств и сил стихию войны излишне формализованному "математическому" пониманию войны. Он пишет:

"Так называемое математическое, нигде в расчетах военного искусства не находит для себя твердой почвы. С первых же шагов в эти расчеты вторгается игра разнообразных возможностей, вероятий, счастья и несчастья. Эти элементы проникают во все детали ведения войны и делают руководство военными действиями по сравнению с другими видами человеческой деятельности более остальных похожим на карточную игру... Военное искусство имеет дело с живыми людьми и моральными силами; отсюда следует, что оно никогда не может достигнуть абсолютного и достоверного. Для неведомого всегда остается простор, и притом равно большой как в самых великих, так и в самых малых делах. Неведомому противопоставляются храбрость и вера в свои силы... Мужество и вера в свои силы являются для войны существенными началами; поэтому теория должна выдвигать лишь такие законы, в сфере которых эти необходимые и благороднейшие военные добродетели могут свободно проявляться во всех своих степенях и видоизменениях. И а риске есть своя мудрость и даже осторожность, только намеряются они особым масштабом" (О Войне. ч. 1. гл. 1).

Позднейшее понимание войны и военного искусства сдвигает метафору игры от "карт" к "шахматам" или даже музыке. Характерное замечание немецкого генерала Ф.Меллентина о советских танковых армиях: "Нам казалось, что русские создали инструмент, на котором никогда не научатся играть" (в русском переводе - Меллентин Ф.В. Танковые сражения 1939-1945 гг.: Боевое применение танков во второй мировой войне. - М.: ИЛ, 1957. - характерная замена "играть" на "владеть", в русской военной психологии война воспринимается скорее как работа).

³ Уже приходилось обращать внимание: "В то время как у террористов стратегия есть - это стратегия испытания на прочность и истощения противника, который должен постоянно находиться в сверхнапряжении, - глобальной антитеррористической стратегии попросту не существует".

Концепция шахида как ОМП предполагает экстраполяцию на международный терроризм классической стратегии ОМП - стратегии сдерживания. Но это явно не то, чего хотели бы те, кто надеется победить терроризм. Средства диктуют стратегию. И в данном случае от той или иной квалификации средств стратегический курс зависит очень и очень серьезно.

⁴ Клаузевиц разделяет и противопоставляет два средства, при помощи которых достигается превосходство на войне - оружие или же устройство войск: "С давних времен необходимость борьбы заставляла человека изобретать специальные средства для получения преимуществ в бою. Вследствие этого бой во многом изменяется; но в какую форму ни вылился бы бой, лежащая в основе его идея не меняется и определяет сущность войны... Изобретениями являются главным образом оружие и устройство войск. Прежде чем начать войну, надо изготовить оружие и тренировать бойцов. Эта работа направляется сообразно с природой боя, следовательно является продиктованной последней. Но это еще не бой, а только подготовка к нему" (О войне. ч.2. гл. 1). Шахида можно определить либо как оружие, либо как форму организации и обучения войск (род войск), либо как определенную тактику ведения боя. В зависимости от квалификации установки и рекомендации на борьбу с ним будут существенно различаться.

⁵ Террорист-шахид никак не может быть признан комбатантом согласно духу и букве Гаагской конвенции 1907 г. О законах и обычаях сухопутной войны, поскольку не имеет отличительных знаков и не носит оружия открыто. С этой точки зрения он, безусловно, находится вне "права войны и мира" и не может рассчитывать на конвенциональное отношение к себе. Однако уже Женевская конвенция от 12 августа 1949 года дает значительно более расплывчатое определение комбатанта (ст. 43): "п. 1. Вооруженные силы стороны, находящейся в конфликте, состоят из всех организованных вооруженных сил, групп и подразделений, находящихся под командованием лица, ответственного перед этой стороной за поведение своих подчиненных, даже если эта сторона представлена правительством или властью, не признанными противной стороной. Такие вооруженные силы подчиняются внутренней дисциплинарной системе, которая, среди прочего, обеспечивает соблюдение норм международного права, применяемых в период вооруженных конфликтов. п. 2. Лица, входящие в состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте (кроме медицинского и духовного персонала...), являются комбатантами". Таким образом, с точки зрения Женевской конвенции палестинские или чеченские шахиды должны признаваться комбатантами - у них есть на то все признаки: организованность, дисциплина и наличие пусть и не признанного правительства.

Другое дело, что сам шахидизм безусловно является нарушением ст. 51 той же конвенции, запрещающей нападение на гражданских лиц.

⁶ Терроризм использует другую технологию подавления сопротивления противостоящего правительства, нежели война. В одном случае речь идет о силовом воздействии на структуры враждебного государства с причинением реального ущерба и созданием невозможности сопротивляться. В другом - речь идет о подрыве морально-психологической стабильности государства, в оспаривании легитимности власти и подрыве доверия к ней. Подробнее см. Е.Холмогоров. Террор // Отечественные записки. # 3 2002.

⁷ "'Самый главный героизм - это когда человек может свои нервы, свои мозги от страха отключить. Вот взять, скажем, стаю комаров - на нее рукой махнешь, они и то разлетаются. Так то комар, у него нервов мало, а мозгов и того меньше. А ты - человек, и тебе, допустим, скомандовали: 'В атаку!' А с другой стороны, с немецкой - огонь, море огня, и кажется, что все пули, все осколки в тебя одного летят. И вот если сумел ты с этим ужасом справиться, смог под огнем встать и вперед пойти, значит, ты уже хоть немножко да герой", - говорит ветеран боев на Курской Дуге подполковник в отставке Николай Иванович Коршунов (Петр Брантов. Горячее лето 43-го // Газета. 5 июля 2003).

⁸ О значении боли, ее преодолении и опредмечивании человека в этом преодолении см. эссе Эрнста Юнгера "О боли" (Эрнст Юнгер. Рабочий. Господство и гештальт. Тотальная мобилизация. О боли. СПб. "Наука". 2000). Юнгер непосредственно связывает способность противостоять боли с тотальной мобилизацией и с готовностью "изъять себя из самого себя". "Это изъятие, это овеществление и опредмечивание жизни непрестанно возрастает". Юнгер, однако, видит в пренебрежении болью в новейшую эпоху лишь внешнюю форму грядущего внутреннего содержания, грядущей ценности, которая еще не прояснена. Однако пренебрежение болью, с одной стороны, и зацикленность на комфорте, с другой, - являются критерием, отличающим тех, кто принадлежит будущему, от тех, кто обречен остаться в руинах.

Если судить о шахидах и инициаторах их "конвенционального запрещения" с высоты идей Юнгера, то получается, что понимание шахида в качестве предмета и оружия - это то понимание, к которому стремится сам террорист-шахид. И в этой смысловой борьбе, каковой является борьба с террором, подобное понимание уже потому должно быть отвергнуто, что оно вожделенно для террориста.