Как показывает историческая практика, всякое человеческое сообщество рано или поздно (чаще - рано) обзаводится системой неформальных, нигде не фиксируемых, но очень важных ключей, паролей, жестов, интонаций и тайных словечек, позволяющих членам сообщества опознавать своих и отсеивать чужаков. Позднесоветская интеллигенция, разумеется, не была исключением. Чтобы быть хорошо принятым на кухне у какой-нибудь престарелой актрисы, непризнанного художника или, того выше, начинающего диссидента с перспективой выезда, нужно было знать и понимать некие опознавательные знаки, ловить на лету аллюзии, смеяться над общими шутками и т.п. Для этих целей следовало выучить (целиком или большими кусками) несколько Основных Текстов: булгаковское сочинение самизнаетекакое, ильфпетровская дилогия про известнокого, ахматовский реквием понятнокому, горсть мандельштамовских стихов (в обязательную программу входило про кремлевского горца и мненаплечикидаетсявекволкодав), чего-нибудь из Бориса Леонидовича... Далее катились козьи катышки цитат. Из Пушкина достаточно было помнить две главные фразы: "Черт меня догадал родиться в России с умом и талантом¹", ну и про русский бунт. Из Лермонтова полагалось знать четыре строчки. Державину не повезло: он не удосужился хлестнуть ювеналовой розгой "эту страну", и потому не удостоился места в пантеоне. Зато повезло Карамзину. Ему приписывали всего одно слово, но очень важное. А именно, сей муж якобы ответил однажды на сакраментальный вопрос о положении дел в России: "Воруют!"

Интересно, что в ходе "перестройки" ни одна из цитат не утратила актуальности. Карамзинское же mot и вовсе разошлось-разъехалось по градам и весям. Кажется даже: растолкай произвольно взятого "дорогого россиянина" в пять утра да спроси его, что сейчас делается в России - и оный обыватель, в каком бы состоянии души и тела ни пребывал, покорно пискнет из-под одеяла: "Воруют, вашвысокблагородь!"

1.

Среди смертных грехов, традиционно приписываемых русским людям, видное место занимает так называемое неуважение к собственности. Понималось (и понимается) это самое "неуважение" очень широко. В самом простом случае оно определяется через пресловутое "воруют". При этом, что любопытно, ни у кого не хватает наглости обвинить русских в бытовой вороватости - то есть в склонности увести при случае чужую корову, залезть в чужой карман и так далее. Что при царе, что без царя - русские, в общем, довольно-таки уважительно относились к чужой собственности, а кражу считали серьезным преступлением. Что такое настоящая народная вороватость, любознательный русский путешественник узнавал обычно в Европе, в особенности "на югах" - о, сколько итальянских путевых дневников пестрит всяческими "каналья-проводник украл чемоданы и скрылся", "деньги украдены пронырливым чичероне", "претерпели от разбойников, при полном бездействии и попустительстве местных властей", etc, etc! Так что пресловутое "воруют" относилось к иной сфере отношений. Как правило, под этим понималось всяческое лихоимство - то есть действия "государственных людей" и приравненных к ним лиц. "Воровством" называли и взятки, и кражи государственных средств, и многое другое в том же духе. О том, что все эти ужасы буквально съедают тело России, либеральные граждане знали из самых надежных источников - а именно, из сочинений Гоголя, Салтыкова-Щедрина и множества иных обличителей неправд. То, что по этим сочинениям судить о российских порядках будет ничуть не более правильно, чем, скажем, по Диккенсу - о британской судебной системе ("а грязных адвокатов жало работает в табачной мгле"), им в голову не приходило... Более того, амбивалентное (то есть паршивое) отношение либеральной публики к российскому государству делало и делает все эти обвинения особенно двусмысленными.

Но подобное лобовое понимание "неуважения к собственности" составляет лишь первый слой проблемы. За ним скрывается второй, с претензией на "историософию". А именно, русским людям приписывается некий роковой изъян в отношении к собственникам.

Имеется в виду, что русский равнодушно или враждебно относится к богатым людям, не ломает перед ними шапку с должной истовостью, пускал красного петуха в богатые домы, и в довершение ко всему - однажды устроил социалистическую революцию.

С другой стороны, тот же русский человек не способен быть собственником, то есть иметь и удерживать сколько-нибудь значительную собственность. Последнее обстоятельство объясняют: а) ленью и бездарностью (русские-де не умеют крутиться-вертеться, зарабатывать копейку и складывать ее в рублевик); б) пьянством (русские всякую копеечку пропивают); в) влиянием православия (русские не копят и не собирают копеечку, потому что научены нестяжательству и алканию Царствия Небесного паче земного); г) генетическими дефектами (русские, как унтерменши, просто не способны ничего удержать своими кривыми лапами); д); е); ж); з) и иными причинами - тут уж сколько хватит фантазии... Первое же обстоятельство всегда выводят из последнего: "неспособный иметь" отчаянно завидует тем счастливцам, которые не лишены цапучести и проходимости, скапливают в закрома и хорошо питаются.

Это, однако, еще не все. Русским свойственен и третий грех: неправильное восприятие своего второго греха. Вместо того чтобы понять свою неспособность к богатству, свою бессильную зависть к удачливыми и приспособленным, свой рессентимент (и покаяться в нем), русские люди таят в душе своей совсем иные мысли. Русские имеют наглость думать, что большая часть собственности, находящейся в руках "сильненьких мира сего", попросту отнята у русских разными хитрыми (а чаще - совсем нехитрыми) способами. И что все эти терема и хоромы построены на русских костях. Что, увы, приводит к известному скептицизму в отношении "священных прав собственности" и прочих благообразностей.

2.

Европейским учениям на российской земле, как правило, не очень везет - не столько потому, что дорогие россияне так уж неспособны к учению (выучили же они естественные науки в объеме, достаточном для запуска баллистических ракет), сколько потому, что перед усвоением они проходят своего рода цензуру нашего "образованного класса" и усваиваются только из его рук. В частности, приписываемое "просвещенной Европе" мнение о том, что всякая частная собственность священна и неприкосновенна, как кот Бегемот, просто потому, что она вся такая из себя частная - так это порожняки. Все сложнее - и интереснее.

Для начала разберемся с самим термином "священная". У нас это слово однозначно связывается с христианством. Однако, человек, мало-мальски знакомый с Евангелием, сразу скажет, что Иисус Христос скептически относился к частнособственническим институтам, хотя их и не отрицал. Что касается отношения к собственности апостолов и Святых Отцов, то оно, опять же, было терпимым (впрочем, и к рабству оно тоже было терпимым), но ничего "священного" в обладании благами земными они не усматривали, а чрезмерную привязанность к ним² так и вовсе осуждали. Если же посмотреть на историю идей, то из христианства оказалось куда проще выводить какой-нибудь "социализм", чем твердый либерализм и апологию золотого тельца.

Само выражение "священная собственность" имеет вполне себе языческое происхождение. Заимствовано из римского права и касается прежде всего земельной собственности: границы земельного участка считались священными, а их нарушение - святотатством³, навлекающим не только судебное преследование, но и гнев богов⁴.

Такое же отношение распространялось и на всякий dominium ("владение", "господство"), прежде всего на владение вещами (включая "двуногие вещи"): оно считалось вечным (ограничений по времени римское право не знало) и свободным от каких бы то ни было ограничений: собственник имел полную власть над вещью. Согласно чеканной формуле римских юристов, право собственности есть право utendi et abutendi - употребления и злоупотребления вещью. Впрочем, римляне же разработали и систему юридического оформления разного рода ограничений на владение, пользование и распоряжение собственностью - но они были связаны с нарушением прав других собственников⁵ - и, как частный случай последнего, "в интересах общественного блага" (то есть всего сообщества собственников-римлян). Прочие источники западного права - прежде всего, церковное каноническое право - по существу ничего не добавили, а разве что разбавили замешанное римлянами учение: на "пожитки и животишки" то налагались разные ограничения (главным новшеством, пожалуй, было распространение налога на собственность: гордым квиритам такое в голову не приходило⁶), то снимались. Чехарда эта продолжается и до сего дня, юристам работы хватает.

Нас, однако, интересует другое. Каковы, собственно, источники собственности? Что дает человеку право сказать "это - мое", да так убедительно, что остальные с этим склонны согласиться?

Здесь мы отступим от строгих юридических формулировок и попытаемся порассуждать "человеческим языком" - это иногда помогает.

Итак, что человек может по праву считать своим? Во-первых, наследственную собственность: то, что досталось от предков, люди ценят, защищают, и считают святым и неприкосновенным. Сам же институт наследственной собственности основан на смутном (но до сих пор еще живом) представлении о том, что настоящим собственником является не отдельный человек, а род, семья, familia - то есть нечто соразмерное по времени существования тем вещам, которыми она владеет. В самом деле, во фразе "я владею этим замком" есть что-то несерьезное: замок стоит века, а говорящий это ляжет в землю через несколько десятков лет. А вот в словах "мой род владеет этим замком уже триста лет" ничего легковесного нет: род может существовать долго... Поэтому наследование собственности просто-напросто ничего не меняет: собственник, в сущности говоря, остается тот же самый - род.

Второй источник собственности - воля собственника, добровольно отказывающегося от своих прав в чью-то пользу (то есть дарящего, продающего, или завещающего⁷ собственность). В этом случае, однако, все права нового владельца основаны на правах владельца старого. Вор, стыривший кошелек и презентовавший его содержимое своей марухе, не делает последнюю законной владелицей денег. Иначе ворам очень хорошо жилось бы: достаточно было бы обменяться украденным, чтобы его легитимизировать⁸.

Третий источник собственности - труд. То, что человек сделал сам и по собственной воле - его по праву. Есть, конечно, проблемы с правами на материал, из которого делалась вещь, - но, тем не менее, вложенный труд всегда признавался одним из источников права собственности. Заметим, тут тоже имеет место апелляция к воле - на сей раз к воле трудящегося, которую он проявляет, работая над вещью. Если воля была чужой (как в случае труда раба или наемника), право собственности не возникает.

Наконец, последний источник собственности - случай. Муха по полю пошла - муха денежку нашла. Найденное, обнаруженное, случайно оказавшееся ничейным находится в распоряжении того, кто первый это найдет и скажет "мое".

Интересно, что и в этом случае речь идет о воле. Античные авторы говорили прямо: о воле богов. Бог организует "счастливый случай", кидая под ноги счастливцу кошелек с деньгами. Не взять его - не просто глупость, но и где-то святотатство: "бога гневить". Разумеется, бог этот вполне языческий, не христианский. Тем не менее, воля его чтима.

При рассмотрении всех этих вариантов возникают промежуточные случаи. Они, в общем, описываются формулой "добровольно положиться на волю бога", отдать ему право решать, кто чем имеет право владеть. Если речь идет о воле, явленной в труде, то мы говорим о риске. Человек, случайно нашедший кошелек, ничем не рискует. Зато старатель, разыскивающий богатую золотоносную жилу, полагается не только на свой труд, но и на счастливый случай. Рискует наемник, пошедший на войну ради денег; рискует бизнесмен, вкладывающийся в новое дело. И во всех случаях риск оказывается источником права владеть - если, конечно, он оправдывается.

Если же речь идет о воле, проявляющейся в отказе от собственности, то мы можем говорить о таком феномене, как игра - разумеется, азартная. Два человека, бросающие кости, ставят свои деньги в зависимость от "слепого случая" (то есть все той же "воли некоего бога"). Заметим, что выигрыш создает право собственности.

Но при одном непременном условии: игра должна быть честной.

Окончание следует

Примечания:

¹ В оригинале - "...с душой и талантом" (письмо жене из Москвы в Петербург от 18 мая 1836 г.). Но поскольку обвинение русских в "бездушии" не котируется, зато издеваться над русской глупостью принято повсеместно, цитата была соответствующим образом улучшена.

² При том условии, что "чрезмерной" они считали всякую привязанность к ним.

³ В частности, римское государство не имело права отчуждать земельную собственность для общественных нужд (что легко делали демократичные греки). Это, конечно, отнюдь не мешало цезарям отнимать у богатых людей собственность, в том числе и землицу, - вместе с головой. Самым известным эпизодом такого рода были проскрипции (имели место при Сулле, 82-79 гг. до н.э., а также при 2-м триумвирате, 43 г. до н.э.), когда имущество проскрибированных конфисковывалось, а их потомки лишались всяких прав на него.

⁴ Впрочем, не нужно драматизировать: речь идет о божествах не столь уж грозных. Так, целостность римских садов и огородов охранял, по поверью, Приап, чьи деревянные статуи (с серпом в руке и огромным торчащим членом) играли роль огородных пугал - а заодно и предупреждения вору: считалось, что бог, разгневанный особенно нахальным разорением садов, может сойти со своего места и наказать вора по-свойски, то есть pedicare, а то и irrumare (думаю, понятно). Впрочем, чаще роль разгневанного бога играл сам хозяин сада.

⁵ Например, вполне современно звучат законы о том, что домовладелец не обязан терпеть исходящих от соседнего дома шума, дыма, вони и так далее, если это выходит за некие пределы.

⁶ Впрочем, древние греки это практиковали. Афиняне даже додумались до прогрессивной шкалы налогообложения - а также до той идеи, что богатые должны что-то делать для бедных, тем самым оплачивая неравенство (практика литургий).

⁷ Поэтому "исполнение воли умершего" и кровнородственная система наследования оказались конкурентами - и конкурируют до сих пор: вопрос, можно ли совсем лишить наследства ближайшую родню, до сих пор решался и решается очень по-разному.

Здесь, кстати, сыграло свою роль церковное право: в ту эпоху "отказывание" значительных имуществ в пользу церкви (то есть организации, никак не являющейся "родом" или "семьей" в привычном смысле этого слова) стало значимым явлением.

⁸ Забегая вперед, заметим, что именно на этой нехитрой идее основана вся идеология "отмывания" приватизированной российской собственности.