We built the future

Корпорации, преследующие в основном экономические цели, также претерпевают заметные изменения. Особое качество происходящих в их недрах перемен - интенсивная интеллектуализация рутинной деятельности, расширение рабочего пространства высоких технологий, включая гуманитарные.

В ХХ веке данная тенденция достаточно выпукло проявилась в ходе системной трансформации политических, экономических, социокультурных институтов цивилизации.

Но последствия одной из самых впечатляющих трансформаций прошлого века - революции в сфере производительных сил, революции стремительной, масштабной, базирующейся, с одной стороны, на каскаде фундаментальных изобретений, а с другой, на технологическом алгоритме конвейерного производства, - оказались сокрушительными для прежних форм экономической и социальной практики.

Статус изделия, "вещи" резко понизился, а человек-производитель, рабочий, все чаще оказывался избыточной величиной. Производство утратило прежнее, центральное, положение в экономике, зато все большее значение стали приобретать другие факторы: различные реконфигурации нематериальной сферы, нетривиальные формы финансовых операций, разнообразие организационных возможностей, способность к быстрому обновлению, скорость экспансии/роста, репутация, умелое управление рисками.

А также такие специфические категории, как неотчуждаемые активы, неосязаемые (intangible) блага, неотделимое (tacit) знание и вся корпоративная инфраструктура в целом, сам стиль отношений с внешним миром, реклама, маркетинг...

"Продается продукт, покупается бренд" - этот лозунг становится фокусом стратегического планирования крупных корпораций, стремящихся к занятию определенной, долговременной и устойчивой ниши в круге жизнедеятельности современного человека.

Обустраивая ту или иную площадку, корпорация ориентирована на идеологию и инструменты "штабной экономики" - умение эффективно управлять невидимыми активами, использование высоких финансово-правовых технологий, владение политическими и культурными языками релевантного контекста.

Экономические организмы все чаще стремятся к учету разнообразных социогуманитарных факторов, постепенно трансформируясь в некие комплексные организованности, в деятельности которых все большую роль играют интеллект, творчество, интуиция.

Уместно в данном контексте вспомнить примечательный диалог Дэвида Пакарда и Джона Гейджа, создателей компаний Hewlett Packard и Sun Microsystems. Дэвид спрашивает Джона: "Джон, сколько человек тебе нужно для организации производства?". Джон отвечает: "Шесть, может быть, восемь...". Рустем Рой, ведущий дискуссии (а проходила она в 1995 году в знаменитом отеле "Фермонт" на съезде 500 представителей мировой элиты, и регламент выступлений был 5 минут), обостряет ситуацию, задавая вопрос: "А сколько человек реально работает в корпорации?". Следует мгновенный ответ: "Шестнадцать тысяч, но они, в основном, являются резервом для рационализации".

В конечном счете, жизненным импульсом амбициозной корпорации, ее энергийным и смысловым сгустком становятся усилия ключевых креаторов, претворяемые в системные действия по трансценденции сложившихся обстоятельств, по разрыхлению и осеменению утрамбованной повседневности.

Усилия - соединенные в хорошо темперированном порыве - преобразуются затем в стратегический прорыв, на гребне волны настигая ускользающую реальность и в динамичном равновесии с экзистенцией заключая долгосрочный контракт с будущим.

Корпорация получает твердые гарантии существования и перспективу развития, отыскав некий природный мускул, центр тяжести, трек, пусть и в неопознанных до времени землях. Золотоносный участок, лишенный ценности для одних и невидимый до поры - в своем уникальном качестве - для других.

Прорыв в будущее, утверждение непрерывно возобновляемых прав на него может стать следствием нетривиального взгляда на ландшафты Трансграничья, прозорливого суждения о грядущих потребностях его обитателей, оригинальной проблематизации положения дел и ее гениального разрешения. Иными словами, в корпоративной среде с какого-то момента начал высоко котироваться поиск провиденциального ответа на неощутимый для конкурентов вызов времени.

Подчас эти квазиброуновские телодвижения диссипативных структур могут выглядеть причудливым танцем, "гарниром к реальной деятельности", претензией на позицию в координатах, которые на сей день не существуют. То есть как химеричный бизнес-план проектирования, конструирования и колонизации Утопии.

Или как безумная ставка современных конквистадоров на продукты, которые не востребованы рынком и даже не помыслены потребителем.

Однако же преадаптация к смутно различимым ландшафтам виртуального Эльдорадо, скрупулезное вычерчивание их призрачной картографии становится востребованной предпосылкой успеха, чем-то напоминая историческую гонку за возможность утвердить фирменный флагшток и самое имя (логотип) на полюсе обитаемой реальности. Обеспечивая тем самым право на пребывание в дольнем мире и на продолжительное существование в нем.

Роль традиционного производства при этом фактически снижается. В тех или иных формах оно все чаще передается контрагентам, уходя в среду аутсорсинга, в периферийные географические и геоэкономические пространства. В центре же процесса - на полюсе геоэкономического универсума - оказывается своеобразное "высокотехнологичное Версаче": производство бренда и правил игры, генеральной политики и ключевых решений - деятельных моделей и лекал вселенской мастерской.

На этой кухне все реже пекут серийные пироги, оставляя незатейливое занятие для местных пекарен. Словно споры своего естества, корпорация распространяет некий особый продукт - собственную эманацию - в качестве агента универсальной экспансии. Продумывает его умножение, стратегические конфигурации, маршрутизацию продаж, ведя эффективную - экстенсивную и интенсивную - борьбу за платежеспособный спрос. Форсированными методами (проубинг, маркетинг, реклама) осваивая транснациональные, глобальные просторы.

Расширяя диапазон восхищенных потребителей, амбициозный организм пересекает невидимый рубеж (high frontier), приватизируя будущее и воплощая авторскую версию возможного.

И хотя на поверхности мы видим очертания привычных экономических организованностей, слышим вполне расхожие имена, но их начинка - генетически модифицированный продукт, в котором изменены целеполагание, траектория движения, организационный дизайн. Распределение ролей между владельцами и стратегами, соотношение функций между управленческим корпусом и внешними финансовыми операторами.

У рычагов этой пластичной механики - разъявшей прежние оболочки материалистичного конструктивизма и подвинувшей его тектонические плиты - оказалась особая антропологическая генерация, новая властная порода, новый класс, в той или иной форме враждебный прежнему порядку вещей.

Из гибких и не всегда легальных (формальных) организованностей постиндустриального уклада на арену деятельной интриги выпрыгнули сухощавые финансовые дьяволы, с какого-то момента придавшие промышленному производству привкус второсортности. А ткачеством социальной паутины занялись "люди воздуха" - ноогенная эфирократия, столь отличная по своим мысленным горизонтам от привычного "третьего сословия" буржуазии.

Прежняя, протестантская культура отцов-основателей мира Модернити оказалась отодвинутой в сторону и, в конце концов, низвергнута с исторического пьедестала. Химеричные элиты Нового мира утверждают эру новых богов, активно перекраивая политические и экономические покровы повседневности, объединяя мелодии и обертоны национальных хозяйств в полифоничную додекафонию информационно-финансового универсума.

По прописям и лекалам этой сумрачной поэтики вычерчиваются эскизы футуристических миражей: мировой эмиссионно-налоговой системы и глобального долга, национальных и региональных систем страхования, лабиринтов планетарной безопасности и алгоритмов деятельного управления рисками. Облекая земными покровами смутные до поры социополитические проекты и апокалиптические амбиции.

При этом речь может идти о триллионах долларов, рутинно передвигаемых по глобальной шахматной доске в ту или другую сторону. Но в первую голову постсовременные игроки в бисер оперируют все же семантическими и смысловыми комбинациями, трансмутируя их в переливающуюся амальгаму правил большой игры.

Созданные таким образом прописи "золотого консенсуса" транслируются/диктуются затем спутникам и клиентам генеральной амбициозной корпорации - бродящего по планете транснационального призрака, в своей экономической ипостаси (глобальной "штабной экономики") ведающего перераспределением мировых ресурсов и дохода, созданием новых объектов собственности и предметных полей деятельности - всей необъятной топографией зазеркальной реальности.

Глобальный град

Цивилизация - определенная форма (градус) существования культур, ассоциируемая чаще всего с достижением урбанистической стадии развития (civilis vs. rusticus).

Культура представляет личность исторического индивида, цивилизация же соответствует его фазам развития, "возрастам", но не всем, а преимущественно тем, которые ассоциируются с достижением и удержанием зрелости.

Культуры, как и личности, уникальны, представляя собой оригинальные бытийные коды, специфика которых сохраняется сквозь столетия, усложняясь или, случается, уплощаясь.

Стадии же их роста (степень цивилизованности) - "детство", "юность", "зрелость" - универсальны, хотя не все исторические организмы проходят по этим ступеням, порой сходя с дистанции до срока.

Кроме того, на эмпирическом уровне, со времен гибели великих империй древности, нам известны и некоторые непростые состояния культур - их постцивилизационные состояния.

В новой среде радикально меняется сложившийся ранее тип цивилизации. Городская культура расплывается, превращаясь в эклектичный коллаж расползающегося по полям и весям интернационального мегаполиса.

Множится феноменология деурбанизации: элитные загородные поселения, внутригородские замки и огороженные кварталы, уродливые фавелы и бидонвилли - все они по-своему напоминают о потускневших идеалах global village. И уже сам выбор термина на семантическом уровне фиксировал предощущение конца цивилизации, по крайней мере, в ее прежнем понимании.

Вилиджизация существует вне символической городской черты, это совершенно иное прочтение исторического текста. Возможно, заря постцивилизации, но, быть может, склоненная глава земного града перед скрытым наследником, анонимным до поры персонажем истории.

Город-фабрика, город-предприятие, умирая, переживает родовые схватки. Словно гусеница, становящаяся бабочкой, он преображается в летучий остров Новой Лапутании - динамичную неокорпорацию, эффективно объединяющую рассеянных по миру сотрудников, соединенную с прежней земной географией системой своеобразных терминалов - сетью былых метрополисов, этих hub'ов нового мира.

Космополитичные модули связывают миллионы активно действующих людей уже не общей территорией проживания, но контрактом, рабочим пространством, средствами телекоммуникации, самой гипергеометрией корпоративного бытия.

Стремительно расширяющаяся вселенная - находясь на пороге исторического Big Bang'а - создает собственный глобальный проект: дизайн сверхоткрытого, но по-своему элитарного и даже иерархичного общества, в сетевых глубинах которого растворяется централизованная среда обитания, смешивается реальное и иллюзорное, рождая многомерное пространство полностью разделенных рисков.

На распахнувшихся просторах выстраивается эфирная конструкция Глобального Града как трансграничная матрица взаимодействия сотрудников и членов международных космопарков, элитных клубов, ТНК и ТНБ, криминальных консорциумов, разнообразных, в том числе экзотичных субкультур.

Обитатели этого интернационального трансформера связаны между собой подчас более крепкими узами, нежели с населением собственных стран.

Бывший же Новый Свет, последний рубеж уходящей эпохи Модернити, превращается в своеобразный супертерминал - portus истинного града транснационального сообщества, не имеющего единого отечества и других земных горизонтов.

Социальное пространство постепенно размывается, становясь безбрежным, многовариантным, неопознанным. Иллюзии и вымыслы, синкретичные мифы и тайное знание вновь органично сплетаются с обыденностью, все чаще проявляется мистификация новостей, анонимность их генезиса, случается, что и сам факт события оказывается небесспорным.

Совершенная коммуникация разносит аранжировки мелодии гамеленского крысолова, а городской ландшафт сворачивается в динамичный и многоликий интерьер, выводя разноголосую жизнь в бескрайние тоннели электронных СМИ и Интернета.

В пространствах Нового мира неокорпорация, этот так до конца и не опознанный "воздушный" объект постсовременности, соединяет пульсирующей пуповиной материки прежней реальности с глубинами виртуального океана, разверзающегося перед изумленным человечеством. "Открылась бездна, звезд полна..."

Мир устойчив в своей неопределенности. Желающим его превозмочь, наверное, не стоит ориентироваться по реестрам пожелтевших карт, либо пользоваться протоптанными тропами.

Им остается следовать внутреннему зову, на ощупь определяя конфигурации времени, проявлять находчивость в его кривых переулках, исходя из буйства собственной фантазии и трезвости здравого смысла. По движению ветра и колебаниям тверди опознавать присутствие новизны.

Уповая при этом на Провидение.