Главный политический вопрос в России сегодня - это вопрос о реальности.

Эта констатация относится не только к политикам и экспертам, увесисто мечущим друг в друга обвинения в непонимании российских реалий, оставаясь уверенными, что уж их-то впертому взору реальность является как миленькая, нагишом. Опыт выборных компаний и рейтингов последних лет показывает, что избиратели и массовое сознание отдают предпочтение тем, за кем предполагается владение реальной ситуацией, а еще лучше √ тем, кто здесь и сейчас делает для населения что-то реальное, будь они даже представители криминала или пресловутые олигархи; в то время как яйцеголовые теоретики или прекраснодушные идеалисты терпят поражение, что бы они не сулили народу в случае своего избрания. Представители спецслужб пользуются популярностью прежде всего потому, что им по старой привычке приписывается "всезнание" и "всесилие"; а боевые генералы - потому, что за ними, как "людьми дела", предполагается (или предполагалась до недавних пор) способность овладеть реальностью происходящего. Население по-прежнему следует "дурной привычке" проверять "на зуб" выпущенные властью в оборот реляции и обещания. Короче говоря, от того, как люди понимают реальность, а еще больше от того, как они переживают ее дефицит, зависит, кому они доверяют и кого избирают.

Дефицит реальности, в известном смысле, более опасен, чем дефицит власти. К проблеме дефицита реальности приводит нас анализ терроризма. Террор - это экстремальный способ утверждения некоторой группой людей своей реальности, своих представлений о мире и самих себя как главных действующих лиц этого мира в качестве обладающих универсальной и тотальной значимостью¹. Сказанное относится и к терроризму сепаратистов, и к "государственному терроризму". В самом деле, разве отсутствие власти толкнуло якобинцев на террор? А когда большевики объявили "красный террор", разве они не имели в своих руках всю возможную (для кого бы то ни было) на тот момент власть?..

Однако не архаика ли все эти разговоры о реальности в нашу эпоху всеобщей виртуализация и "социального конструирования реальности" (Бергер-Лукман)? Кто сегодня не слышал про "самоосуществляющееся пророчество" или о том, как индуцируются нужные события? Об этом, наверное, уже в начальной школе рассказывают: если люди поверят в слова о том, что нечто произойдет (падение курса рубля, например) или уже происходит (распад СССР, как в конце 80-х), и начнут вести себя соответствующим образом, то это приведет или непосредственно станет "спрогнозированным" событием.

Так-то оно так, но ведь люди должны поверить... да и результат-то интересен реальный. Сколь бы ни была сподручна нам виртуальная "реальность", сколь бы ни были удобны всякие заменители, но ностальгия по реальности дает о себе знать, как ложка дегтя в бочке меда, как металлический привкус во рту; сколь бы ни был нам дорог "нас возвышающий обман", но когда дело касается других или в по-настоящему критической ситуации мы хотим знать правду, только правду и ничего кроме правды. Реальность - как "подлинное", "настоящее", "на самом деле", "истинное" и т.п. - все еще ценность в современном мире. Мало кто в здравом уме захотел бы "утратить связь с реальностью". Разве что иногда, "для игры", дабы отдохнуть от забот и тягот бытия; но и самая забавная и приятная игра способна превратиться в кошмар при утрате различия между подобием и реальностью.

В последнее время российский политический бомонд периодически электризуется сообщениями о "заговорах". То был вскрыт "заговор олигархов", то мы узнаем о появлении на безоблачном, казалось бы, небосклоне всенародной популярности Президента В.В.Путина некой могущественной "Группы", если верить Г.О.Павловскому, "фактически создавшей параллельный центр власти и пытающейся провести коррекцию курса Президента изнутри, опираясь на поддержку части силовых структур государства под флагом поддержки и усиления "слабого" Президента".

Но что такое эта "слабость" Президента, провоцирующая одних на интриги, а экспертов на подозрение, что В.В.Путин "не договаривает"? Не есть ли она не что иное, как не-вполне-реальность, неизбежная при контрдифферентной политике? Если да, то тогда дело тут не столько в том, что ресурсы этой политики фактически исчерпаны, сколько в том, что практически все, что такая политика способна предъявить, оказывается на поверку "не вполне таким". Принципиально важно, что "не-вполне-реальность" - это не то же самое, что "нереальность", скорее - это неопределенность. Специфическая неопределенность составляет важнейший ресурс и средство контрдифферентной политики, поскольку она дает возможность разным группам публики додумывать, дополнять в своем воображении то, что они видят и слышат, в желательном для себя направлении. Как "дефицит реальности", неопределенность начинает восприниматься и переживаться тогда, когда люди устают всякий раз додумывать, когда осознают, что именно они сами, в своем сознании, доопределяют некоторую политическую фигуру, которая "на самом деле" не вполне такова. Тем не менее, если верить экспертам и политтехнологам, публичная благосклонность Путина служит сегодня едва ли не главным фактором победы на выборах, то есть фактором реализации притязаний на власть. В такой ситуации не удивительно, что разные группы, в том числе в самой Администрации, стремятся зафиксировать это "небесное тело" на орбите своих интересов, "доопределив" Президента извне. Понимают ли они при этом, что пытаются лишить его важнейшего, пусть даже и ставшего уже несколько обременительным, ресурса, позволяющего В.В.Путину раз за разом мобилизовать нужную себе реальность?

С другой стороны, Глеб Павловский, выводящий деятельность этой Группы в публичное пространство, разве не "доопределяет" ее (а также и Президента!) извне? Ответим ли мы "да" или ответим "нет" - в любом случае вопрос о природе реальности этой Группы будет правомерен. Проблема не в том, существует ли Группа, такова ли она на самом деле, как ее представил Г.О.Павловский, и действительно ли она - главная угроза демократии сегодня. Проблема в определении, на что следует реагировать, с чем, грубо говоря, бороться (в условиях лимитированных ресурсов), если "виртуальное" служит причиной реального, и наоборот. Как различать между видимостью и подлинностью, находясь между двух расположенных друг напротив друга зеркал, притом различно искривленных? "Зеркала" в данном случае суть масс-медиа и жизненный мир, а вся система в целом - чем не метафора политической действительности?..

Разумеется, нам прекрасно известно, что реальность - это то, что сопротивляется произволу (нашему и чьему угодно), "выступает супротив", что упорствует в своей самости. Реальность способна стать для нас упором, "точкой опоры", тем, чему можно доверять, что дает нам возможность утвердиться и выстоять; собственно, за это она и ценится. Но точно так же реальность может оказаться тем, с чем ничего нельзя поделать, "ну хоть ты тресни", остается только как-то приспособиться и "выживать". Проблема в том, что хотя мы заведомо и неизбежно пребываем в реальном бытии, но далеко не всегда способны распознать реальное вокруг нас, в "лабиринте тысячи отражений". Конечно, если, грубо говоря, переть напролом, то реальность точно стукнет тебя по лбу. Но что за радость определять реальное "методом грабель"? Может быть, рефлексию лучше использовать до того?..

Метафора зеркал вроде бы подсказывает ответ, указывающий одновременно на роль и смысл реальности². Именно: чтобы разобраться в данной ситуации, надо найти точку соотнесения наблюдаемых в них изображений - каковой в простейшей случае служит сам расположенный между зеркалами предмет. То есть реальность есть своеобразная "точка соотнесения" и взаимного обмена (включая критику) одних представлений на другие. Наша ситуация, однако, существенно отягощена тем, что ничего, кроме этих кривых зеркал (изображения в них), нам не доступно. Что в этих условиях есть (может быть) реальным или как существует реальность?

Начнем с более легкого, вроде бы, вопроса: что не есть реальность? При возможности самого приблизительного сопоставления изображений³, ответ таков: то, что имеет место быть только в одном зеркале.

В одну сторону это утверждение понятно и даже тривиально: если того, о чем пишут в прессе или изустно пересказывают друг другу и т.п., нет "в жизни", то оно - фантазия или ложь, а не реальность.

Но как быть с противоположным случаем? Следует ли настаивать на том, что то, чего не показывают по ТВ, о чем не пишут в прессе или хотя бы не говорят друг другу, не проговаривают для себя, не сознают, наконец, - реально не существует? Пусть оно не существует для сознания, но что мешает ему самому по себе быть реальным?.. Да, разумеется, мы не можем, оставаясь в здравом рассудке, отрицать неизвестную, не данную нам реальность. Но что мы определенно знаем о ней, какое содержание имеем? Не остается ли она просто абстрактной реальностью вообще, "ноуменом" или, в лучшем случае, "невнятным шумом" (Делез)? Реальность же, которая нам дана и, следовательно, не есть только вещь в себе, но также и вещь для нас, то есть существует двойственным образом, тем самым уже нам в некоторой степени известна, хотя вполне может быть не познана нами.

Так, может быть, в структуре "praecipio - confirmo", где "praecipio" означает "брать/получать вперед", "предвосхищать", "пред(по)лагать", "предвещать" и т.д., а "confirmo" - "подтверждать", "подкреплять", "поддержать", "придать законную силу" и т.п., и заключается принцип реальности? Принцип, смысл которого в том, что "точка" реальности, которая нам не дана, заменяется дистрибутивной манифестацией реального, своего рода "распределенной нагрузкой".

Прежде чем принять эту трактовку реальности (ее можно назвать "конфирмативной"), проверим ее хотя бы грубой прикидкой на представлениях о вещах и практике обращения с ними. В самом деле, ведь вещь, res, обращение с вещью есть прототип всякого представления и критерия реальности; и в любом понятии о реальности этот исходный смысл должен так или иначе сохраняться. Вещь характеризуется тем, что существует в пространстве и времени; в пространстве она однозначно локализуема, занимает определенное место, а что касается времени, то вещь "выстаивает" в его потоке, то есть изменяется, но сохраняет свою "природу" (а если нет, то на то имеются веские внешние причины). В таком случае, что можно сказать о пространстве и времени в интересующем нас конфирмативном плане? Пространство само устроено как постоянное подтверждение самого себя в каждой своей части, а время - наоборот, как отрицание (sui generis). Следовательно, реальная вещь должна "соглашаться" с пространством, то есть занимать в нем свое место, и "восставать" против времени, удерживать свою идентичность наперекор panta rei, насколько это в ее силах. Пространство обеспечивает возможность видеть вещь с разных точек, в том числе и в один и тот же момент времени, а время - иметь с ней дело в разные моменты, в том числе с одного и того же места; самой же вещи они - пространство и время - обеспечивают независимость от позиции субъекта. Таким образом, практическая реальность вещи устроена как прецепция ее в один момент времени в одном месте пространства и конфирмация в последующий момент времени в другом месте (или "с другой точки зрения").

Та же самая конфирмативная логика работает и для других случаев, или типов, реальности. Так, "настоящая наука" (то есть физика и химия) принципиально имеет дело и признает реальным только то, что подтверждается экспериментом, который сам, в свою очередь, может быть повторен, в принципе, сколь угодное число раз. Пример из противоположной области: боль, "ultima ratio" реальности для индивида, свидетельствует о реальности только тогда, когда она ухватывается и как бы дублируется его самосознанием, а не исчезает в самый миг своего проявления, оставляя человека в недоумении. Реальность войны "распределена" между оружием и раной: оружие ее прецепция, рана - конфирмация.

Специфическим образом конфирмативная логика реальности проявляется в политической действительности. Политик, который в условиях постоянного ухудшения ситуации в стране заявляет, что сможет - если ему дадут власть, особые полномочия и т.п. - переломить эту тенденцию и добиться существенного улучшения, может рассчитывать на успех (всенародную поддержку, а не просто голосование "за" в силу отсутствия альтернатив) только если он имеет очень веские аргументы или харизму. Существенно легче тому, кто на фоне пусть маленького и медленного, но улучшения или хотя бы стабильности обещает "сделать еще лучше". То есть, политик использует позитивную тенденцию как "предвещение" светлого грядущего, гарантом которого он и подряжается быть.

Действительно, анализ предвыборных выступлений позволяет зафиксировать следующую последовательность в качестве "образцовой": 1) констатировать существующую ситуацию как негативную и взвалить вину за это на тех, кто у власти; 2) показать, что "на самом деле" ситуация не совсем безнадежна и есть кое-какие "точки роста"; 3) доказать, что именно оратору удастся развить эти позитивные моменты в существенное изменение к лучшему в целом и для всех. Драматургия или риторическое искусство политика заключается здесь в том, чтобы на первом этапе погрузить своих слушателей в состоянии безнадежности, а затем вывести их - в ситуации своей речи - из этого состояния, как бы имитируя или, точнее сказать, предвосхищая "спасение", которое ждет избирателей, если они выберут его. То есть задача (или проблема) политика в том, чтобы создать предвещение того, что хотят избиратели.

Продолжение следует

Примечания:

¹ В связи с этим можно уточнить границу между террористическим актом и диверсией - их как-то все чаще в последнее время отождествляют представители власти (понятно почему) и журналисты (не вполне понятно, почему). Диверсия направлена на уничтожение военнослужащих противника и разрушение его военной и экономической инфраструктуры, а не на то, чтобы навязывать свою реальность всем и всюду. То есть, взрыв блокпоста или автомашины с солдатами - это диверсия, и рассматривать ее как теракт можно лишь в том случае, если организаторы действия откровенно и цинично игнорируют то обстоятельство, что при этом пострадают мирные граждане.

² А заодно намекает на отгадку, почему "реальное", как предикат, казалось бы, такой же, как "белое", с такой легкостью гипостазируется и субстантивируется в "реальность".

³ Заметим, что здесь уже предполагается реальность - реальность нашего понимания. И подтверждается (или не подтверждается) это предположение рефлексией.