Продолжение. Начало - здесь.

Реалистическое мышление движется от данного ему, как прецепции, - к последующему как (возможной) конфирмации. Своеобразным извращением этой последовательности отличается мифопоэтическое - или, что суть то же, конспирологическое - сознание, для которого то, что дано, есть не предвещение, но всегда исполнение, подтверждение или повторение априорно заданного (как правило, в другом порядке существования: сакральном, эзотерическом, просто тайном или "теневом") архетипа, извечного "плана", "всемирного заговора" и т.п. Реальность здесь выворачивается наизнанку, и на ее оборотной стороне вычерчивается миф.

Очевидно, что традиция устроена как конфирмация самой себя (в той мере, в какой сын способен воспроизвести в себе "предвещавшего" его отца, ученик - наставника) и, следовательно, должна быть признана особой реальностью. Однако, не получится ли, что мы отрицаем реальность событий? И если так, то отрицаем историю, то есть история превратится у нас не более чем в относительно систематизированный набор баек? В самом деле, если событие не повторяется, то мы должны признать его нереальным, следовательно, для всевозможных рассказов о нем и интерпретаций принципиально нет "точки соотнесения", сплошной плюрализм мнений¹. К счастью, все не так плохо: событие вполне укладывается в рамки конфирмативной трактовки реальности, если принять, например, теорию события, развитую Жилем Делезом в "Логике смысла"; именно - что событие существует в двойной структуре: с одной стороны, как атрибут положения вещей, а с другой - как выражаемый в предложениях смысл. Что же касается истории, речь в которой идет о событиях, оставшихся в прошлом, то - вспомним Робина Коллингвуда: исторические события присутствуют в настоящем в виде своих следов (документы, вещи, ландшафт, социальные институты и т.д.) и воспроизводятся в понимании; и только потому, что такое воспроизведение, одновременно исполняющее функции подтверждения, имеет место быть, возможна историческая наука². Таким образом, историческая реальность пре-доставляется "следами" (или документами в самом широком смысле этого слова) и подтверждается "смыслом", реконструирующем событие; реальность распределена здесь гетерогенно, то есть прецепция и конфирмация принадлежат в данном случае к разным родам существования, и этим отличается от гомогенной реальности традиции.

На последнем примере мы видим, что конфирмация, подтверждение - это, конечно, не простое повторение, копирование или тиражирование. Оно несет в себе момент различия, инаковости, не исключающей даже разнородности. Причем этот момент различия не опрокидывает повторяемое, но утверждает его, демонстрирует устойчивость объекта к вариациям (малым, не преходящим "меру") и известного рода независимость от субъекта (интерсубъективность). Копирование как таковое не только не пригодно для конфирмации, но скорее работает в противную сторону. В отношении "прецепция - конфирмация" большей значимостью обладает подтверждение (конфирмация), а в отношении "оригинал - копия" - оригинал. Прецепция воспринимается как обещание, а потому не-вполне-реальность того, что обещано; обещанное - еще только "предстоит". Подтверждение, предоставляя обещанное, утверждает тем самым и его, и самого себя, и потому выступает как исполненное максимально возможной реальности. Копия же очевидно менее ценна, чем оригинал, она вторична в том же роде³, а реальность, как и свежесть, не может быть вторичной (в том же роде). В условиях же серийного производства эквивалентность и взаимозаменяемость экземпляров скорее дереализует каждый их них в отдельности; при этом если что-то и утверждая, то единство и приоритет серии как таковой.

В изданной в 1976 году книге "Символический обмен и смерть" Жан Бодрийяр размышлял:

"Почему здание World Trade Center в Нью-Йорке - из двух башен? Все небоскребы на Манхэттене довольствовались тем, что противостояли друг другу в вертикальной конкуренции, образуя архитектурную панораму по образу и подобию капиталистической системы - картину пирамидальных джунглей, где сражаются между собой небоскребы. <...> Сегодняшняя его архитектурная графика - графика монополии; две башни WTC, правильные параллелепипеды высотой 400 метров на квадратном основании, представляют собой безупречно уравновешенные и слепые сообщающиеся сосуды; сам факт наличия этих двух идентичных башен означает конец всякой конкуренции, конец всякой оригинальной референции. Парадоксально, но если бы башня была только одна, монополия не воплощалась бы в ней... В этом весь Энди Уорхол: его многочисленные копии лица Мэрилин являют собой одновременно и смерть оригинала и конец репрезентации как таковой"⁴.

Вопрос после 11.09.2001: не скрывалось ли за невротическим бесконечным телеповтором кадров разрушения башен WTC подсознательное желание дереализации этого события?..

Эволюция симулякров, описанная Бодрийяром: подделка - серийная репродукция - модулирование модели, - предстает перед нами как движение ко все более точной имитации реальности; имитации, претендующей в пределе упразднить саму реальность как таковую, заменить ее "гиперреальностью". Симулякр третьего порядка - "это уже не подделка оригинала, как в симулякрах первого порядка, но и не чистая серийность, как в симулякрах второго порядка; здесь все формы выводятся из моделей путем модулирования отличий. Смысл имеет только соотнесенность с моделью, и все теперь не происходит согласно собственной целенаправленности, а выводится из модели, из "референтного означающего", образующего как бы опережающую целевую установку и единственный фактор правдоподобия"⁵.

Не по такому ли закону "операциональной симуляции" размножается сейчас политическая жизнь России? Какие модели "модулируют" основные политические партии и блоки, к каким областям конфирмации апеллируют?

Естественно, что моделью для (нео)коммунистов служит КПСС, однако КПРФ как модуляция КПСС довольно далеко отстоит от последней, представляя собой скорее партийную организацию в доме престарелых, чем грандиозную, контролирующую чуть ли не половину мира партию. КПСС была партией победителей, партией тотальной (безраздельной) власти, КПРФ - партия побежденных, безвластных и бессильных. Одновременно КПСС была репрессивной партией; партией, на лицевой счет которой записана, справедливо или нет, масса злодеяний, глупостей и просчетов, включая политический суицид. Такое сочетание создает немалые трудности для политического наследника. Столь же непросто обстоят дела у КПРФ с областью конфирмации, а следовательно, с собственной реальностью. Хотят того партийные функционеры или нет, но КПРФ задана в мифопоэтическом регрессивном времени, которое движется от "золотого века" к нынешнему, "железному", или от "времени героев" к временам всеобщего измельчания и пошлости. Это та модель времени, в которой живет базовый человеческий ресурс КПРФ: люди, полностью сформировавшиеся при советском строе, и в общем и целом принявшие его. Очевидно, что это большинство не может быть ориентировано иначе, чем эсхатологически, - ведь согласно канону возврат "золотого века" возможен только в случае нового "начала времен", что, естественно, предполагает конец "этого мира" и тот или иной вариант Страшного суда. Впрочем, идея Суда над нынешней фарисействующей псевдоэлитой сама по себе привлекательна для широких народных масс. Итак, проблема реальности для КПРФ - это проблема воспроизводства советского прошлого, каких-то его институтов, габитуса, психологических доминант и т.д. в современных условиях.

После развала СССР коммунисты долгое время были практически единственными, кто на политическом уровне удерживал историческую рамку и отказывался заискивать перед Западом (хотя бы ввиду полной бесперспективности для них такого поведения). "Демократы", яростно противостоящие коммунистам, требовали от русского народа "покаяния", то есть, по сути, отказа от своей истории, дабы "с чистой совестью" начать "новую жизнь" по западному лекалу. Они с радостью уступали патриотизм коммунистам ("коммуно-патриотам", как они их называли), считая, что таким образом последних будет легче "добить", и щеголяли вырванной из контекста и перевранной до противоположного смысла фразой: "Патриотизм - последнее прибежище негодяя". Сегодня среди политиков не паразитирует на патриотизме только ленивый.

Ошибкой "демократов" стала доходящая до идиотизма (иначе говоря, до беспредельной "простоты") приверженность постулатам либерал-индивидуализма, согласно которому подлинной реальностью обладает только индивид с общечеловеческими "естественными потребностями" (инстинктами), а все остальное суть эпифеномены и производные структуры, которые правильны и хороши только в том случае, когда служат этим самым потребностям (в противном же случае от них надо освобождаться, причем только уроды способны не захотеть такого "освобождения", сиречь либерализации). Российский нео(псевдо)либерализм, теоретически ставя во главу угла, на манер иконы, Свободу как экзистенциальную потребность индивида, на практике ратует за освобождение от истории, государственности и морали. Однако тяжелый, сверх всякой меры патологический характер "либеральных реформ" в России показал, среди прочего, что культурно-историческая реальность все-таки существует и с ней следует считаться; тот же, кто этого не делает, рискует, в конце концов, сильно проиграть. Патриотизм - это культурно-историческая реальность, соматизированная, воплощенная в гражданах государства (государства не в марксистско-ленинском значении "аппарата принуждения", но как страны). Реальность существования государства конфирмируется патриотизмом его граждан; при этом сам патриотизм выражается не в буйствах спортивных фанатов, а в воспроизведении и продолжении культурно-исторической реальности. Отсюда - "консервативный поворот" и тот странный для многих характер нового российского консерватизма, который позиционирует себя не как сохранение статус-кво, не как продолжение традиции ⁶ и не как реставрацию, но как "национальное возрождение", представляющее собой по сути реконструкцию в рамках воспроизводства русской государственности. Не потому ли российские власти поддерживают сегодня те или иные патриотические движения и силы, что понимают: удержать страну от полного развала можно только воспроизводя русскую государственность?..

Окончание следует

Примечания:

¹ Разумеется, сомневаться в истинности тех или иных предложений по поводу "точки соотнесения", допускать возможность сколь угодно часто ошибаться в ее нахождении - далеко не то же самое, что отвергать существование такой "точки" в принципе.

² С точки зрения нашего подхода Матрица из известного блокбастера, ее мир, отличается тем, что в нем все тождественно самому себе - в том смысле, что ничего не предвещает и ничего не подтверждает (ср. А.Недель. "Матрица": удалить и запомнить. http://magazines.russ.ru/km/2003/2/nedel.html )

³ То есть не так, как в процессе реализации некоторого замысла, в котором реальность реализованного выступает как априорно вторичная по отношению к идеальному (не реальному) замыслу.

⁴ Бодрийяр Ж. "Символический обмен и смерть". М.: "Добросвет", 2000. - сс.145-146.

⁵ Бодрийяр Ж. Цит. соч. , с.124.

⁶ Это невозможно в силу утраты непрерывной преемственности поколений. Единственная "традиция", которая еще может состояться, - это "советская традиция", но для этого требуется ряд условий, отсутствующих в настоящее время, начиная с отсутствия определенности в отношении того, что же тут подлежит "традиционализации".