Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

События | Периодика
/ Политика / Несвоевременные размышления < Вы здесь
Странные победы "Норд-Оста"
Или Конец Картинки

Дата публикации:  27 Октября 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

В дни годовщины трагических событий на Дубровке 23-26 октября 2002 года меньше всего хочется вспоминать спрессованную в промозглые минуты хронологию одного из самых неприятных ударов, которому подверглась путинская демократия. Но почему-то память начинает выхватывать известные всем отдельные кадры транслируемой общественному сознанию картинки: вот Политковская, не оборачиваясь и ни с кем особенно не разговаривая, идет "к своим", туда же под флагами миротворцев направляются семенящая Хакамада и бессменный герой любого сколько-нибудь значимого шоу в России, по совместительству заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР. Все действо временами разбавляет мелькающий белый халат доктора Рошаля, деловито-успокаивающий тон которого сыграл роль анестезирующего социального "двадцать пятого кадра". Сам факт, что в числе героев оказались люди, хорошо разбирающиеся в различных формах детской патологии - глубоко символичен и сам по себе не случаен. В эти дни каждый почувствовал себя испуганным ребенком. Детский страх, пробудившийся в те дни в каждом из ста сорока миллионов невольных зрителей "Норд-Оста", стал самым верным чувством, очертившим контуры путинской реальности, которую проверяли на прочность Мовсар Бараев и "сестры".

Этот страх лишь на короткое время породил общее замешательство, которое длилось только в течение первых часов осады "Норд-Оста". По аналогии с 11 сентября 2001 года очень многие люди ожидали нечто вроде серии ударов по гражданским объектам столицы. Однако, как только стало ясно, что "Норд-Осту" была уготована роль одноразовой хлопушки, вздох массового облегчения заставил людей продолжить наблюдение за разворачивающейся драмой уже в качестве сторонних наблюдателей. Достопамятные социальные мантры ("главное - сохранить жизнь ни в чем не повинным людям" и т.п.), вызванные к жизни "Норд-Остом", не смогли скрыть самое главное и общее подсознательное предчувствие обывателя, выраженное одной мыслью: "Когда штурм?" При всем внешнем социальном напряжении, царившем в России, наш человек внутренне расслабился и приготовился досматривать развязку. Было ясно, что возможное массовое пролитие крови в одном замкнутом помещении в центре Москвы - это не осень со взорванными домами, когда противник не был физически объективирован. Поэтому штурм здания на Дубровке и освобождение тех из заложников, кому, как правило, всегда везло с лотерейными билетами, не шло ни в какое сравнение с массовой московской лотереей сентября 1999 года. Около пивных ларьков и в метро в те дни можно было встретить группы граждан, которые вели споры и даже заключали пари о том, "сколько положут".

По большому счету ни борьбы нервов, ни пресловутой чаши весов, на которой взвешивалась вся неопределенность будущего путинской России, не было, да и не могло быть. Был грандиозный, не имеющий аналогов спектакль, наполненный неподдельным трагизмом и реальностью, в которой роли актеров и зрителей причудливо перемешались. Весь ход событий в "Норд-Осте" определялся теми, кто согласился принять участие в этом спектакле и кто изначально отверг самое такую возможность. В спектакле согласились сыграть добровольно очень многие из узнаваемых лиц и обычных людей, которые поверили в Картинку. Поверили в то, что нельзя нарушать инсценировку, в то, что если сыграть роли по расписанным правилам, "все обойдется" и можно избежать реальности. Одним словом, безоговорочно поверили в дудку крысолова.

Хор уже давно сдавших свой Брест кухонных голосков о "неизбежности политического урегулирования" путем митинга на Васильевском спуске и истерики Марка Розовского в иную историческую эпоху могли бы действительно стать мостиком для метастазов спектакля к нашему миру. В этом случае уже никто не смог бы определить его подлинных границ, отмеченных множеством смертей, самих по себе не имеющих никакого отношения к инсценировке. Однако в реальности всегда побеждают люди, не верящие в спектакль, те, кто находит в себе мужество выключить свет на его сцене, выбить дудку из волосатых пальчиков и покончить с Картинкой. Победили они и в этом случае. Но это, вне сомнения, очень странная победа.

В топ-листе основных катастроф путинского правления от гибели "Курска" в августе 2000 года до атак шахидок и таинственной гибели списанной субмарины летом 2003 года, "Норд-Ост" по праву занимает первую строку и достоинство высшей критической точки. Впрочем, накал страстей и странные смерти "Норд-Оста" стали не просто главной катастрофой России последних лет, а неким завершающим аккордом больших катастроф. После "Норд-Оста" говорить о чем-либо как о "катастрофе" или, упаси Бог, "кризисе власти" попросту неприлично. После "Норд-Оста" эволюция системы общественной безопасности и, что особенно удивительно, эволюция общественного восприятия этой безопасности, пошли по новому пути развития. Вал необъяснимой в обычных условиях симпатии, которую вызвали действия правоохранительных сил, и особенно всенародная (ожидаемая, впрочем) любовь к "Альфе", стали возможными лишь благодаря тому беспрецедентному повороту, на который власть решилась пойти с немилосердной последовательностью: Картинку как сомнамбулическое кольцо еще недавнего Всевластия выдернули из рук нелегитимных постановщиков и кукловодов жестко и сразу. Без Картинки ужасы бараевско-басаевских кровавых ОТК превращаются из реванша в статистику, а затем - в неминуемый архив.

В принципе, быстрая и жесткая победа "нас" против "них" могла послужить определенной разгонной ступенью для общенационального подъема, все признаки которого уже наблюдались в первые дни и недели после окончания "норд-остовского" шока. Сейчас, спустя год после событий, уже понятно, почему дело окончилось только недоговоренностями журналистской "Хартии", а не чем-то большим. В наши дни технология всегда выше стихии, а инженерная деталь и окупается быстрей, и не требует излишних доказательств необходимости своего применения. Управляемость новой модели доказала свою удивительную живучесть после недавних июльских выползок шахидок. Их провал нельзя объяснить только своевременной оперативностью органов. Важно, что в начале июля Картинки уже не существовало, по крайней мере, в прежнем виде. Несмотря на то, что тактика чеченского террора после Тушина изменилась, снова став на опасную тропу "массовой лотереи", она уже проиграла эту фазу войны, выбрав изначально неверную методологию борьбы.

В ельцинские времена паралич власти и животный страх перед террором в условиях постоянной социальной нестабильности и неустойчивого балансирования на границе всероссийского общественного взрыва имел глубокие идейные корни, обильно подпитанные инстинктом собственного политического самосохранения. Именно поэтому уровни социальных страхов и кремлевских страхов соединялись незримыми сообщающимися сосудами, на которые можно было надавить самыми примитивными способами, включая откровенный шантаж со стороны либеральных СМИ. С приходом Путина к власти, с его первых шагов всем потенциальным игрокам стало ясно, что этот гибельный замкнутый круг страхов разорван. Общество отныне стало жить со своими страхами, а о страхах власти сегодня стоит только догадываться, поскольку их внятно выраженных внешних проявлений нет. О том, чего боится Путин, нет информации, а соответственно нет и каналов воздействия. В таких обстоятельствах неизбежно возникает глубоко укоренившийся в общественном сознании образ "путинского бесстрашия". Социальные страхи вытеснились в область бытовых проблем, стоящих в настоящее время перед государством: ЖКХ, природная рента и олигархи, - одним словом, жизнь в режиме профицита.

Эти проблемы не менее болезненны, но они чужды животного страха за жизнь - той основы, на которой пытались построить свой успех июльские шахидки. Безадресный взрыв шахидского пояса на улице может остановить бестолковое движение безразличной и разделенной московской толпы в лучшем случае на несколько часов. Взрыв домов посеет панику на несколько недель (а держать всех в постоянном напряжении у террористов не хватит ни сил, ни средств). Захват заложников обречен самим своим сценарием, происходящим как бы одновременно вовне и внутри обычной жизни. И все варианты нанесения удара теряют свой первоначальный смысл и свою цель - политическую атаку российской власти. Политический взрывной эквивалент их тротилово-подшипниковой смеси не достигает главного адресата, их послание теряется по дороге к основному получателю. В этом смысле "Норд-Ост", безусловно, сыграл свою историческую роль, выдернув вместе с Картинкой арену любого воздействия на власть, пространство любой активности, которая не совпадает с сердечными ритмами политики Кремля. Массовое сознание, при всем ужасе и трагизме роли крайнего в этой борьбе, тем не менее, как нечто цельное, напоминает сильно пьяного человека. По нему можно ходить или прыгать, его можно пинать или резать, а он все равно ничего не почувствует. Чеченский террор в этом отношении столкнулся с самым страшным оружием - с бесконечным русским безразличием, которое с определенного момента стало играть нам на руку. Возможно, это самая интересная находка в путинском арсенале средств. Террористы оказались в положении коровы на льду: любой их шаг заведомо провален.

Пространство власти через год после "Норд-Оста" вполне вписывается в общую инженерную конфигурацию, сознательно или несознательно складывающуюся в нашей жизни. Конец Картинки убрал проблему чеченского терроризма, да и самое Чечню из разряда федеральных проблем первой значимости далеко на периферию общественного значения. Ее ужасы могут быть по-настоящему реальными только в моздокско-владикавказком жизненном цикле. Конец Картинки также канонизировал принцип непогрешимости любых высоких правоохранительных чинов, особенно если виновных требует найти общество. Новый инженерный трюк "а разве от этого что-то улучшится?" по своей гениальности превзошел, кажется, даже железную логику большевиков, прекрасно схватив момент торжества тотальной социальной безответственности. Это убедительно доказал своей властной интонацией Сергей Шойгу на последнем эфире "Основного инстинкта". Вместо этого повсеместно вводится в жизнь тезис борьбы с коррупцией "своими силами", в результате чего вовремя появляются такие нужные игроки, как теле-Грызлов, и такие акции, как "борьба с оборотнями в погонах". Общепризнанные герои "Норд-Оста" - Владимир Васильев и доктор Рошаль, по-видимому, станут последними героями Картинки, которых она вывела под софиты жизни. У обоих, кстати, жизнь после "Норд-Оста" вполне складывается. Васильев, несомненно, станет депутатом Госдумы (кто бы сомневался), Рошаль быстро решил все имущественно-территориальные вопросы своей больницы. Этим не могут похвастаться те семьи, которые пострадали от "Норд-Оста". Новый принцип денежных компенсаций - нечто вроде индульгенции пострадавшим от лица власти, безошибочно сыгравший после Тушина, почему-то забуксовал на более раннем и более краеугольном событии. Это - единственная социальная язва, которую даже не попытались вылечить.

Насколько символичным оказался "Норд-Ост" для нашего коллективного сознания, можно судить по недавно представшему взору россиян монументу памяти жертв теракта. Бронзовые журавли, мимо которых будут проходить занятые люди, будут говорить каждому не о том, что им так и не удалось взлететь, а о том, что небо всегда открыто. Но их сегодня вряд ли кто-то услышит.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Владимир Никитаев, Проблема реальности /09.10/
Окончание. Лишившись власти и даже интимной близости к ней, "демократы" попали в положение, схожее с ситуацией коммунистов: теперь они тоже проигравшие, так же имитирующие волю к реваншу, так же зависящие и пытающиеся уклониться от полноты ответственности за историческое прошлое, пусть даже и совсем недавнее.
Владимир Никитаев, Проблема реальности /06.10/
Продолжение. Хотят того партийные функционеры или нет, но КПРФ задана в мифопоэтическом регрессивном времени, которое движется от "золотого века" к нынешнему, "железному", или от "времени героев" к временам всеобщего измельчания и пошлости. Это та модель времени, в которой живет базовый человеческий ресурс КПРФ.
Владимир Никитаев, Проблема реальности /01.10/
Прикладная философия. Население по-прежнему следует "дурной привычке" проверять "на зуб" выпущенные властью в оборот реляции и обещания. Короче говоря, от того, как люди понимают реальность, а еще больше от того, как они переживают ее дефицит, зависит, кому они доверяют и кого избирают.
Юрий Солозобов, Мифическим курсом /15.09/
Предполагаемое движение рационализаторов от "мифа" Путина к "курсу" Путина было бы долгожданным движением от слов к делу. Но что такое рационализация политического мифа, и возможна ли она?
Владимир Никитаев, Терроризм и убийство /04.09/
По следам дискуссии о "шахидизме". Окончание. Террорист-самоубийца, если уж прибегать к метафоре оружия, - не более чем капсюль-детонатор, а собственно заряд образует все общество - все общество в той мере, в какой террористам удается превратить его в жертву своего террора, т.е. в жертву страха.
предыдущая в начало  
Дмитрий Данилов
Дмитрий
ДАНИЛОВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Несвоевременные размышления' на Subscribe.ru