Мы меньше всего хотели бы считать, что все должны разуметь по-английски. Однако еще меньше мы хотели бы думать, будто все переводимо, то есть питать иллюзии открытости и прозрачности - "транспарентности"...

А дух языка - как раз существует в зонах взаимной "немоты", недосягаемых для переводческих и, вообще, для всяческих радаров. В этом смысле одиночество - удел всякой культуры.

Культурный диалог может вестись посредством переписки, балета, крылатых ракет, и только на одно его участники могут рассчитывать смело: в чем-то существеннейшем они будут не поняты.

Некоторые - а именно, "экстравертные" - культуры не хотят с этим смириться - из оптимизма, из человеколюбия. И продолжают от одиночества махать руками - come on, делай как я! - зачитывать прокламации, выступать с воскресными проповедями по кабельной сети, с ночными стриптизами - по ней же; по будням - следить за общественным порядком на общественных началах. С некоторых пор соседям становится трудно делать вид, что ничего не происходит, и они, в свою очередь, срываются на объяснения: "ну поймите и вы нас тоже".

Любезные, никто никого не поймет!

Но право, сколько труда, такта, сколько переводческих усилий, сколько маленьких дипломатических и герменевтических подвигов уйдет на то, чтобы восстановить ту вежливую дистанцию непонимания, которая, казалось бы, так естественна под сводами всякого чужого монастыря.

Собственно, это все, что нам остается: понятийная борьба за священное право непонимания. Парадоксальный диалог, стороны которого Хантингтон обозначил четко: Запад и остальные.