История, рассказанная в книге, - более чем пятидесятилетней давности, хотя книга вышла (в Германии) только в 2002 г. Столь существенное "опоздание" кажется странным, однако объясняется, когда дочитываешь до конца. Коротко говоря, речь идет о судьбе немецкого юноши Вилли, который в конце войны, будучи в "гитлерюгенде", в шестнадцатилетнем возрасте попал в плен и несколько лет провел в СССР в лагерях для военнопленных. Будучи в Мариуполе, он полюбил (не без взаимности) русскую девушку Нину; но тоска по дому взяла верх, и в 1949 г. Вилли вернулся в Германию. Вскоре из чудом дошедшего к нему письма Нины он узнал, что она беременна. Тем временем началась "холодная война". Только через четверть века герой (и будущий автор) книги вновь попал в СССР. В 1970-1980-х годах он многократно ездил туда по делам службы и не раз пытался что-нибудь узнать о Нине - но безуспешно. В середине 1980-х вышел на пенсию - к этому времени в России (да и в Германии) началась новая историческая эпоха. В 2001 году история Биркемайера стала известна журналистам телекомпании "ВИД". Они пригласили его на передачу "Жди меня"; там - через 52 года - он встретился с Ниной, а также с их дочерью Таней. Судя по всему, именно эти последние обстоятельства и заставили 70-летнего человека мысленно вернуться в прошлое и взяться за воспоминания.

Автор утверждает, что, приехав в 1949 г. в Германию, он попытался записать свои впечатления от плена, но остановился тогда примерно на 20-й странице. Если это правда и работа над книгой действительно возобновилась лишь через полвека, то, надо сказать, Биркемайеру вполне удалось воссоздать стиль записей "по горячим следам". То ли память у него прекрасная, то ли он хорошо "вжился" в давнюю повествовательную стратегию - но, как бы то ни было, фрагментарность записей, обилие мелких бытовых деталей и неощутимость временной дистанции заставляют верить, что все было именно так, как описано.

Что же касается "фактуры" событий - поверить подчас нелегко. Ибо вынесенные героем впечатления от пребывания в русском плену кажутся просто сверхъестественными. И дело тут не во встрече с Ниной через полвека. "Оазис человечности", о котором пишет Биркемайер, - это тот самый мариупольский лагерь, где он провел около трех лет. А поскольку о своей судьбе после плена он практически не говорит, создается странное впечатление, будто самое лучшее, что было в жизни автора книги, - это советский лагерь для военнопленных. Конечно, воспрянувшие воспоминания о давней молодости и о первой любви могли навеять идиллическое мироощущение; однако вряд ли даже под их воздействием черное могло стать белым. А тут открываешь книгу на первой странице - и читаешь в предисловии, что она посвящена четверым: трое - соотечественники автора и его товарищи по несчастью; а четвертый...

"Владимир Степанович, отец одной нашего лагеря. Он заботился о своих Plennyh. Вместе с Максом (немецкий староста из числа пленных. - И. Г.) он сумел сделать наш лагерь оазисом человечности. <...> Кто был с ним, никогда его не забудет".

Это заключенный пишет про начальника своего лагеря. Его фамилия не названа - возможно, забылась за давностью лет. Но характерно, что через полвека в памяти сохранились не звание и фамилия начальника, а имя и отчество.

Если сравнить с другими лагерями - хоть тех же футболистов, что приезжали к нам (речь идет о "межлагерном" футбольном матче. - И. Г.), - сразу понятно, как много сделал для нас Владимир Степанович. Лучшее, чем в других лагерях, питание. Места общего пользования и санитария. Зимняя одежда для всех. Репродукторы с музыкой и объявлениями в каждой комнате. Распределение по цехам по усмотрению самих пленных и благодаря этому - благополучное положение с финансами лагеря. Оборудование лазарета, больницы для пленных. Выходные дни на тяжелых работах, Почта от нас в Германию и к нам из дому.

Будучи генералом Красной Армии, Владимир Степанович попал в плен. Немцы назначили его помощником немецкого управляющего металлургическим заводом - фактически директором завода. Когда немцы бежали, он сумел сделать так, что завод не был взорван и, когда в Мариуполь вошла Красная Армия, находился в целости и сохранности. Поэтому Владимира Степановича не отправили в лагерь - понизили в звании до лейтенанта и поставили командовать военнопленными, работавшими на этом самом заводе. Вероятно, сам побывав в плену, этот человек относился к пленным по-особому, независимо от того, к какой армии они принадлежали. Вот и они испытывали к нему удивительно теплые чувства. Например, в августе 1949 г. у "старика" (как звали его между собой пленные) был юбилей - исполнилось 60 лет. В этот день заключенные подарили ему... автомобиль. Немецкие умельцы тайком изготовили его из частей и деталей, собранных с бору по сосенке и раздобытых бог знает какими путями.

Нетрудно понять, насколько странно все это читать. Впрочем, Биркемайер не стремится обобщить, "типизировать" увиденное. Собственный опыт для него - единственный источник информации, и автор старается просто изложить факты, почти нигде не выходя за рамки "здесь и сейчас". Хотя и полемизирует с прочитанной им книгой некоего немецкого военнопленного:

Автор рассказывал о пережитом им в лагерях так, что хуже не придумаешь. В каждом существе женского пола он видел потаскуху, начальство и лагерная охрана ненавидели немцев и жаждали крови, питание было таким, что его не стали бы есть и собаки... Речь шла о том же времени и тех же краях. <...> Я не сомневаюсь, что в каких-то лагерях из их великого множества условия были хуже, чем у нас; где-то, возможно, они были нечеловеческими. Но ведь были и оазисы человечности, как наш лагерь...

Не надо думать, что перед нам сплошная идиллия. Есть у Биркемайера и про расстрелы пленных, и про голод, и про издевательства; удивляться не приходится. В некоторые моменты кажется, что читаешь книгу какого-нибудь советского писателя о войне - только в "негативном", "перевернутом" варианте. Вот, допустим, портрет некоего жестокого лейтенанта-энкавэдешника в Киеве, неоднократно устраивавшего Вилли допросы "с пристрастием": "Когда он расхаживает по лагерю, на нем серые перчатки. И никогда без хлыста". Тут невольно вспоминается комендант лагеря - немец - из шолоховской "Судьбы человека": "...идет перед строем со своей сворой эсэсовцев, правую руку держит на отлете. Она у него в кожаной перчатке, а в перчатке свинцовая прокладка, чтобы пальцев не повредить. Идет и бьет каждого второго в нос, кровь пускает". Как известно, герой рассказа Андрей Соколов пронял немца тем, что пил шнапс стакан за стаканом не закусывая. Надо сказать, в воспоминаниях Биркемайера тема "шнапса" (конечно, в русском "изводе") тоже занимает немало места. Водка причиняет герою массу неудобств - поскольку среди русских начальников пьют практически все, причем действительно стаканами, и того же ожидают (а порой и требуют - разумеется, из хорошего отношения) от непривычного немецкого юноши. А тот сокрушается:

"Что за чертово зелье эта водка! И хоть бы вкус был хороший, а то ведь..." "Опять водка? Постепенно я начинаю ненавидеть это чертово зелье"; "Русские начальники все чаще стали забывать, что мы - военнопленные и что если нас застанут пьяными, могут быть неприятности".

Герой, конечно, довольно наивен - но не настолько, чтобы не замечать удручающих реальностей советской жизни. Допустим, рядом с немецкими пленными на заводе работают какие-то русские мужчины и женщины. Оказывается, это бывшие "остарбайтеры". И Вилли недоумевает:

"Их ведь насильно угнали в Германию, на принудительные работы, и было им там, наверное, несладко. А теперь у себя на родине - трудиться опять по принуждению? Это ведь жестоко, бесчеловечно. Хотел бы я знать, что они сами о таком обращении думают!"

Впрочем, судя по всему, инициировать подобный разговор герою так и не удалось. Что там "зэки" - если и вполне свободные (по крайней мере, формально) люди не поощряют порывов к откровенности. Даже любимая девушка, когда Вилли рассказывает ей о произошедшей в цеху аварии с человеческими жертвами, строго обрывает его: "Витька (это "русская" форма имени "Вилли". - И. Г.), запомни, пожалуйста: не было на заводе никаких несчастных случаев. И никогда не будет!". И поясняет, что любые подобные разговоры - "подлая клевета, распространяемая врагами".

Таких "врагов" он видит немало - они тоже работают неподалеку: "Люди в цеху - как тени. Изможденные, с запавшими глазами, одеты в худые шинели, многие без теплой шапки и рукавиц. Чего же ждать от них, они, наверное, все больные!" Разумеется, для отечественного читателя (да, пожалуй, и для немца, более-менее информированного о перипетиях российской истории), ничего нового тут нет. Но Биркемайер моделирует не современное, а "тогдашнее" свое сознание - точку зрения тех времен, когда он не только осваивал (и довольно неплохо освоил) русский язык, но и усваивал закономерности русской жизни. В известном смысле, герой книги ощущает себя чуть ли не более полноправным существом, нежели граждане страны, с которой он воевал. Оно и понятно: его положение определенно - он виноват и, в общем, заслужил лишения. А они-то за что?

Впрочем, такие размышления возникают в книге, так сказать, на заднем плане основных событий. А основные события - работа, лагерный быт, отношения с начальниками разных уровней - которые уважают трудолюбивого, сообразительного и к тому же "русскоязычного" парня. Вот, допустим, обед в кабинете у начальника мартеновского цеха Ивана Федоровича:

...в цеху уже раздают обеденный суп нашим. Значит, и нас ждет Borschtsch. Верно, там уже секретарша Лидия накрыла стол на шестерых, пришли сотрудники Ивана, три мужчины и женщина. Стопки у каждой тарелки. Иван опять принес бутылку водки. И произнес тост: "Выпьем за Витьку, нашего мальчика! Он прислал нам людей, чтобы помочь выполнить план". Я уже начинаю сомневаться - неужели это в самом деле в советском плену?

Или в другом подобном эпизоде:

Если бы мои родители или мой брат могли меня здесь увидеть, они бы не поверили, что я в русском плену; мне и самому сейчас трудно в это поверить. И я задумываюсь о тысячах, о сотнях тысяч немецких военнопленных, которым не так повезло, как мне.

Плюс ко всему, герой играет в самодеятельном театре: ставят там в основном оперетки и т.п., причем Вилли с его роскошными рыже-золотыми кудрями нередко играет женские роли (женщин среди пленных, разумеется, нет) и исполняет соответствующие вокальные номера (за что сам себя именует "фрейлейн Витька"). Спектакли пользуются немалым успехом не только среди немцев, но и среди лагерного и заводского начальства. В общем, пребывание в лагере постепенно перестает доставлять сколько-нибудь серьезные бытовые проблемы. Коллизии возникают в основном психологические. Как ни хорошо в плену, но на родину тянет - чем дальше, тем сильнее. А кроме того, внимание читателя все активнее сосредоточивается на довольно запутанной любовной истории, в которую попадает герой, оказавшись в ситуации невероятно трудного выбора.

Дело в том, что, полюбив девушку Нину и заботясь в основном о том, как бы найти время и возможности для свиданий с ней (за пределы завода ему выходить запрещено), Вилли вскоре вызывает весьма горячее чувство со стороны лагерного врача Марии Петровны. Вначале ее медицинское усердие по отношению к нему не кажется Вилли чрезмерным, но вскоре он начинает понимать, что что-то тут не то: "Вся эта забота, это прямо-таки личное участие - для какого-то военнопленного? Но это же не нормально, этого просто не может быть". Так оно и есть: дыма без огня не бывает. И приходится Вилли встречаться сразу с обеими женщинами. Причем если Нина - даром что молодая - никаких иллюзий не питает, понимая, что возлюбленный рано или поздно возвратится в Германию, и почти принуждает его уехать, то Маша, которая существенно старше (ему - 20, ей -35), строит вполне конкретные планы их общего совместного существования в СССР - например, где-нибудь в сельской больнице.

Однако помимо русских женщин, есть еще мать, оставшаяся на родине; да и сама родина - тоже не пустой звук. Именно ее Вилли и выбирает. Да и стандарты советской "свободы" для него немыслимы. В конце концов он уезжает. Причем благодаря Маше, которая в последний момент проявила истинную самоотверженность и, пользуясь своими знакомствами (офицер все-таки), добыла для любимого человека место в эшелоне, который должен увезти его далеко и безвозвратно.

В общем, невесело заканчивается эта история - да и может ли быть веселой история пленного? И все же книга Биркемайера на фоне мемуарной литературы подобного рода выделяется некоей особой интонацией, причудливым сочетанием разноплановых сюжетов, разнородных эмоций и переживаний. Ради этого своеобразия ее, пожалуй, стоит почитать.