Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Экспертиза | Фрагменты | В печати
/ Издательства / Экспертиза < Вы здесь
Личное дело упертого романтика
Алексей Варламов. Александр Грин. - М.: Молодая гвардия, 2005. - 452 с. Тираж 5000. ISBN 5-235-02753-1

Дата публикации:  4 Июля 2005

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

пертый романтик" (с.260) - это, само собой, Александр Грин. К тому же он первый русский хиппи (с.209). Я не шучу. И автор книги, по-моему, тоже.

В 2003 году, в том же издательстве и в той же серии "ЖЗЛ", Алексей Варламов опубликовал книгу о Михаиле Пришвине, результат немалого исследовательского труда (рецензия на нее была и в "РЖ"). После чего принялся за Грина, творчеством которого, насколько мне известно, ранее не занимался - по крайней мере не был замечен в масштабных публикациях на данную тему. И вот - за какой-нибудь год-полтора образовался довольно толстый том. Поспел как раз к юбилею: в нынешнем году исполняется 125 лет со дня рождения писателя. Отсюда, видимо, и срочность.

Подавляющее большинство материалов, легших в основу книги, достаточно хорошо известно специалистам по русской литературе первых десятилетий XX века. Трудно прогнозировать, как воспримет книгу читатель, не знакомый ни с творчеством Грина, ни с его личностью; скажу о том, как претворились в ней использованные автором биографические материалы и сами гриновские произведения. А.Варламовым "расписаны" шестисотстраничные "Воспоминания об Александре Грине" (Л., 1972) - благо изданы они более 30 лет назад и многим читателям неведомы; оттуда же заимствовано больше половины фотографий. Правда, оценено это издание как-то странно. "Воспоминания" названы книгой "для своего времени очень хорошей и даже революционной" - после чего сделан вывод: "недаром она ни разу с той поры не переиздавалась" (с.179). Впрочем, дочитав до этих слов, я уже был приучен к двусмысленности суждений автора.

Далее. "Расписаны" воспоминания второй жены писателя, Нины Грин, - вышедшие несколько лет назад мизерным тиражом, равно как и воспоминания Ю.Первовой о самой Н.Грин. Активно (иногда даже чересчур) использован ряд прижизненных критических статей о Грине и современных литературоведческих работ о нем (в одних местах - со ссылками на источники, в других - без оных). Наконец, большими кусками цитируются и пересказываются тексты самого Грина. Личный вклад А.Варламова в гриноведение свелся к обнародованию неопубликованных фрагментов воспоминаний двух-трех авторов (в том числе первой жены писателя В.Калицкой) да нескольких писем самого Грина, хранящихся в РГАЛИ.

Нет ничего зазорного в том, что создатель биографического сочинения пользуется известными источниками. Однако их разношерстная фактура требует немалых усилий по преодолению разнородности и проведению собственной точки зрения на личность героя. Но книга оказалась промежуточной по жанровой установке: в ней доминирует реферативное начало, позиция же автора примерно такова: вот, мол, кто и что про Грина писал, - а вот что я по этому поводу думаю. Между прочим, в аннотации А.Варламов аттестован не только как литературовед, но и как "известный писатель". Жаль, что он не нашел творческой энергии на то, чтобы переплавить материал в более однородную массу (может, просто времени не хватило?). Местами создается впечатление, что литературовед и писатель борются, словно спят вдвоем на узкой кровати под сиротским одеялом.

Говоря о художнике, биограф неминуемо встает перед главной задачей: связать личность героя с его творчеством, показать их взаимообусловленность. А.Варламов прилагает для этого немало усилий: перед нами, как водится, трудное детство Грина, непростые отношения с родителями, учителями, сверстниками, флотом, армией, эсерами, женщинами, собутыльниками, литераторами, критиками, большевиками... Сначала автор книги констатирует, что Грин культивировал свой собственный образ как человека, ни к какому делу не пригодного, - и оценивает эту тенденцию как индивидуальное мифотворчество (с.19). Но тут же и сам подхватывает якобы "мифическую" концепцию, заключая, что его герой "был плохо приспособлен к любым систематическим занятиям. Грин не стал, а родился писателем, богемным человеком, аристократом духа" (с.22). Возможно, писатель А.Варламов и не считает писательство систематическим занятием. Но я как-то не могу поверить, что человек, четверть века занимавшийся литературным трудом и оставивший с десяток томов прозы (то есть Грин), был к подобным занятиям не приспособлен, - недаром одних только вариантов начала "Бегущей по волнам" имелось сорок! А вот биограф, судя по всему, искренне полагает, что писательство Грина служило формой ничегонеделания. Вот как, например, объясняется возникновение вымышленной страны Гринландии: "Герои Грина часто путешествуют; кроме того, особенным людям должна отвечать и особенная обстановка. Где же им жить? Чтобы описать какой-нибудь город, его надо знать. Изучать описания, снимки, план и историю города. То же относится и к островам, вообще ко всякой стране. На такую кропотливую, черную работу Грин не мог себя принудить и не хотел принуждать. Над "документалистикой" смеялся <...> Писать так, чтобы его обвинили в "развесистой клюкве", ему, конечно, тоже не хотелось. Оставалось одно: выдумывать свои города и острова" (с.115). Дальше про эту страну сообщается еще кое-что интересное - например, что "Гринландия в романах советского времени <...> есть на самом деле образ нэпмановской России" (с.338).

Все, кто более-менее знаком с биографией Грина, согласятся, что писать о нем весьма непросто: трудно выбрать ракурс и тон в одно и то же время объективный и неоскорбительный. Увы, А.Варламову это не всегда удается. Может быть, впечатление субъективно, но подчас в подтексте сквозит какая-то странная установка автора на развенчание героя. Вот, мол, вы думали, что он светлый романтик, - а он довольно-таки темная личность: жестокий инфантил, эгоист, алкоголик и едва ли не психопат. Во всяком случае, роль этих обстоятельств как литературных факторов А.Варламов считает весьма важной, если не первостепенной: "И в жизни, и в творчестве, и в отдельных персонажах Грина <...> было что-то болезненное, умопомрачительное, и, может быть, именно такое состояние ума подтолкнуло его к созданию собственного фантастического мира" (с.8). "Несомненно одно: если и было в натуре Грина что-то психически болезненное, то он умел эту болезненность замечательно, хотя и с риском для окружающих, творчески использовать <...> это было сущностью его таланта, одной из самых важных его составляющих" (с.254). Одним словом, выстраивается образ этакого "лишнего человека" - капризного, недоброго и упрямо бредущего своей "никудышной дорогой" (с.371; так почему-то переосмыслено заглавие романа "Дорога никуда"). Вот только хорошего писателя Грина при этом не получается.

Может, для автора его и впрямь нет? Может, А.Варламов Грина попросту не любит? Ведь, по мнению биографа, писатель двинулся в литературе явно не тем путем. "Что бы ни говорили и ни писали о будущих достижениях Грина-романтика", автор книги прилюдно сожалеет, что тот не стал писателем-реалистом (с.30), - это-де было бы гораздо ценнее. Впрочем, с этим уже ничего не поделаешь, так что А.Варламов идет на компромисс: "Наибольших художественных удач Грин достигал тогда, когда писал не чисто "реалистические" или же чисто "фантастические" вещи, но когда фантастическое и реалистическое соединял" (с.99). Да и в смысле стиля Грин, похоже, явно подгулял: с одной стороны, у него была "крылатая летучая проза" (с.203), с другой - он всегда "грешил литературщиной" (с.46). Может быть, для А.Варламова такие вещи вполне совместимы, но подобную точку зрения тоже не назовешь общепринятой.

Вот и поди пойми, как автор книги относится к гриновским писаниям. Допустим, на с.162 про "Алые паруса" сказано как про "одну из самых поэтических (может, поэтичных? - Е.Я.) книг русской литературы", - а на с.165 вдруг читаем: "Алые паруса", несмотря на все очевидные недостатки этой вещи - откровенный эстетизм, надуманность, красивость, - все равно победа Грина. И раньше, и позднее Александр Степанович написал много качественных, профессиональных текстов, стоящих гораздо выше сказки про хорошую девочку и ее доброго принца, <...> но в историю литературы вошел прежде всего "Алыми парусами". Затем еще говорится о "плакатности и помпезности "Алых парусов" (с.186). Ну так что? Хорошая это книга - или как?

Заходит речь про рассказ "Крысолов", который А.Варламов твердо квалифицирует как "шедевр" (с.254). И затем - сокрушенно: "А какую замечательную, в духе времени, вещь можно было сделать на этом материале! Но Грин предпочел мистику <...> Итак, начинается мистика. Человек в пустом доме слышит чьи-то легкие шаги. Он гасит свет и затаивается, но шаги неумолимо приближаются. Как в детской страшилке" (с.263). В общем, полный шедевр...

И "Фанданго" - тоже "шедевр" (с.254); и притом - "рассказ эстетский" (с.271). Как для кого, но для меня эти оценки категорически не могут выступать синонимами. Про "Блистающий мир" сообщается, что эта книга "из всех романов Грина - пожалуй, самая интересная" (с.210). Вот только одно плохо - имена гриновских персонажей (и не только в этом романе) А.Варламова "раздражают. Надо признать, что имена Грин выдумывал отвратительно, с ними просто беда, их неловко повторять <...> просто ужас какой-то" (с.210). Но на самом деле многие имена у Грина, хотя и кажутся внешне неблагозвучными, имеют глубокий внутренний смысл; впрочем, в эту проблему биограф предпочел не вдаваться (или просто ее не видит).

Ряд суждений автора книги продиктован элементарным невниманием. Так, А.Варламов полагает, что персонаж "Блистающего мира" министр Дауговет "увлекается мистическими книгами" (с.202), и вполне серьезно называет этого бездушного коллекционера (который, кажется, книг и не читает вовсе, а только их собирает) "мистиком"; почему - непонятно. По мнению биографа, Грин в "Блистающем мире" "жестоко расправляется" с героиней Руной Бегуэм якобы "за неизбранность" (с.215) - т.е., по логике А.Варламова, за то, что она человек сугубо земной. Однако всякий, кто внимательно прочел роман, знает, что Руна намеревается использовать сверхспособности Друда ради достижения глобальной власти и прямо предлагает ему овладеть миром, совершив что-то вроде мировой революции: именно в этом и состоит ее главная вина. Или, скажем, вдается автор книги в полемику по поводу финала гриновского романа: погибает или не погибает его главный герой? А.Варламов твердо уверен, что погибает; он пишет: "Руна идет по улице и видит своего врага (т.е. Друда. - Е.Я.), лежащего на улице в луже крови". И сразу же (в подтверждение!) приводит цитату: "В этот момент девушка была совершенно безумна, но видела, для себя, с истиной, не подлежащей сомнению, - того, кто так часто, так больно, не ведая о том сам, вставал перед ее стиснутым сердцем" (с.221-222). Но ведь из этих слов совершенно очевидно, что речь идет о внутреннем зрении героини - т.е. фактически об иллюзии, галлюцинации, во власти которой Руна, по существу, и пребывает. А раз так - можно ли это считать аргументом в пользу того, что перед ней реально погибший Друд?

На с.201 Друд назван "человекобогом", а на с.212 - "богочеловеком": интересно, А.Варламов и впрямь полагает, что это одно и то же? Кстати, сначала он туманно замечает, что Грин "отрицал или скептически относился к потустороннему миру как таковому" (с.245), а потом посвящает целую главу (восемнадцатую) проблеме религиозности Грина и христианским основам его прозы, утверждая, что писатель был верующим. Неужели между идеей потустороннего мира и идеей бессмертия души так-таки нет ничего общего?

Роман "Бегущая по волнам" объявляется "вершиной творчества Грина" (с.321) - хотя до этого, как мы помним, "самым интересным" (с.210) назывался "Блистающий мир". Может, "вершина" и "самый интересный" - это не одно и то же? Впрочем, удивляться не приходится: чуть позже "лучшей книгой" (с.360) писателя станет уже "Дорога никуда". Поистине ум с сердцем не в ладу.

Но помимо сути некоторых высказываний А.Варламова, явное внутреннее несогласие вызывает их форма - иначе говоря, стиль, в котором автор излагает свои суждения. Не могу отказать себе в неудовольствии процитировать отдельные пассажи, которые станут резать ухо всякого, кто читал и любит Грина, - до того "неточно" они звучат. Гелли в рассказе "Сто верст по реке" от смущения "краснеет, багровеет и алеет, как будущие корабельные паруса" (с.74). Герой "Золотой цепи" Санди "с его томлением взрослеющего юнца описан очень точно" (с.305). Героини романа "Джесси и Моргиана", две сестры, - "Моцарт и Сальери, только оба в юбках" (с.341). Героиня "Крысолова" - "загадочная девица" (с.263); впрочем, проблемы с "девицами" особенно явственны в "Бегущей по волнам". Вот "Фрези Грант, призрачная, как "летучий голландец", и в то же время реально-осязаемая сумасбродная девица, которая <...> некогда убежала от не выполнивших ее каприза жениха и отца, а заодно и от своей родины" (с.326); потом она будет названа также "морской дивой" (с.331). А вот еще одна - "наименее загадочная девица из <...> девичьего триумвирата - Дэзи, описание которой смахивает на какую-то пиратскую пародию" (с.327). Охарактеризовав "девиц", биограф с облегчением резюмирует: "Вот, собственно, и вся экспозиция. Все остальное в романе - попытка героя определиться, как дальше жить и с кем из этих барышень искать свое счастье" (с.327). И "Дорога никуда" - тоже про "барышень" (с.361). Извините за банальность, но сошлюсь на авторитет классика: стиль должен-таки отвечать теме. Все вышеприведенное - это про какого-то другого писателя, не про Александра Грина: ибо нет у него ни томящихся юнцов, ни Моцартов в юбках, ни сумасбродных девиц, ни барышень. Тут требуются совсем иные слова. И известный писатель А.Варламов должен, обязан был это почувствовать.

Разумеется, подобными пассажами суждения о произведениях Грина и о нем самом далеко не исчерпываются; в книге немало и вполне взвешенных высказываний. Но то, что среди объективных мнений нет-нет да и проскользнет такое, вновь заставляет серьезно усомниться в добрых намерениях биографа по отношению к своему герою.

Не красят книгу и элементарные фактические ошибки. Объясню попросту - на примере имен и фамилий. У Грина нет рассказа "Трагедия на плоскогорье Суан" (с.30 и далее) - есть "Трагедия плоскогорья Суан". Нет рассказа "Канатоходец Марч" (с.245) - есть "Канат". В "Алых парусах" нет персонажа по имени Циммерс (с.171) - есть Циммер. В рассказах "Фанданго" и "Ива" нет героя по имени Бан-Грам (с.276-278, 318) - есть Бам-Гран. У персонажа по имени Мак-Пик (с.276) реальное имя - Пик-Мик. И нет в романе "Золотая цепь" такого героя: "прожженный капитан Осунта" (с.308) - есть капитан Орсуна (кстати, что это за лингвистическое новообразование: "прожженный капитан"?). А в "Бегущей по волнам" нет Баутлера (с.325) - есть Бутлер.

Ошибки распространяются не только на гриновские тексты. Например, по утверждению А.Варламова, М.Булгаков якобы "восхищался" в гриновском рассказе "Жизнь Гнора" тем, что его герой, проведя долгие годы на необитаемом острове, стреляет в приплывших за ним моряков, принимая тех за призраков (с.101). Однако восхищался, во-первых, не Булгаков, а его персонаж, Юный Врач из булгаковского рассказа "Пропавший глаз", а во-вторых - не тем, что герой Грина стрелял, а тем, что он все эти годы не забывал регулярно бриться... Кстати о Булгакове: в романе "Мастер и Маргарита" нет персонажа по имени Кайафа (с.202) - есть Каифа. И заодно: в романе Достоевского "Бесы" нет Шпигалева (с.86) - есть Шигалев. Ну и наконец: мужем Нины Николаевны Грин после смерти писателя стал врач по фамилии не Нания (с.416 и далее), а Наний.

Наверное, можно было бы не цепляться к мелочам, - да, к сожалению, после всего сказанного они не выглядят случайными. Все это скороспелые плоды с одного дерева. Биограф в своей книге не раз докторально пеняет Грину за то, что тот-де всегда чересчур заботился о гонорарах и, несмотря на свой крылатый романтизм, писал ради денег. Может, оно и так. Однако даже ради денег лучше писать хорошо, чем плохо.

В качестве постскриптума - небольшая цитата. А.Грин однажды высказался по поводу биографии Эдгара По, написанной К.Бальмонтом: "Я уже давно знал его как писателя, но не знал его жизни. Она потрясла меня. И хорошо, что написал ее Бальмонт. Талантливо написано, с большой любовью. Талантливо и любовно написанная биография - это посмертный дар художнику ли, ученому ли, общественному ли деятелю. Когда читаешь такую, думаешь - "ты, человек, заслужил ее". Без комментариев.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв ( )


Предыдущие публикации:
Нора Букс, Свидетельства стойкости /01.07/
"Русская семья в водовороте великого перелома". Письма О.А.Толстой-Воейковой (1927-1929). Мать и дочь оказываются в разных идеологических, культурных и этических мирах. Письма Ольги Александровны - это в некотором роде "письма из зоны".
Кирилл Макаров, В отдельно взятой голове /30.06/
Обе книги про войну. Только Шурыгин пишет о реальной войне в реальном времени и пространстве, где стреляют пушки, летают вертолеты и свистят пули, а Елизаров - о войне, начавшейся с момента сотворения мира, но столь же кровопролитной и жестокой, как любая война на земле.
Григорий Амелин, Кусая длинный ус /29.06/
Акройд Питер. Лондон: Биография. Какая-то проклятая поэзия подвала "Московского комсомольца". На тысячу страниц. И не странно, что, закончив свою лондонскую биографию, Акройд чуть не умер от сердечного приступа.
Давид Гарт, Дети Тевье-молочника: кто победил? /28.06/
Юрий Слезкин. Эра Меркурия: Евреи в современном мире. Особенно хороша эта книга для американского еврейского читателя, который никогда ничем таким специально не увлекался и, главное, не читал "200 лет вместе".
Михаил Эдельштейн, Между Булгаковым и Михайловским /24.06/
А.С.Глинка (Волжский). Собрание сочинений в трех книгах. "Субъективная социология" легко и как-то без особых швов сочетается в работах Глинки с метафизическими построениями и с отчетливо христианским пафосом.
предыдущая в начало следующая
Евгений Яблоков
Евгений
ЯБЛОКОВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:





Рассылка раздела 'Экспертиза' на Subscribe.ru