Свершилось. Издательство "Ad Marginem" выпустило книгу Леонида Липавского - последнего из представителей чинарского содружества, кто до сих пор не был представлен отдельным изданием.

Броско оформленный том включает все сохранившиеся философско-эссеистические произведения Липавского, причем четыре текста из тринадцати публикуются впервые ("Объяснение времени", "Время", "Строение качеств", "Созерцание движения"). Включены в книгу и два стихотворных опуса, перепечатанные из альманахов гумилевского "Цеха поэтов" 1921-1922 гг. Наконец, текст знаменитых "Разговоров" расширен по сравнению с публикациями 1990-х годов - за счет восстановления некоторых купюр, сделанных в свое время Я.С.Друскиным.

Леонид Липавский (1904-1941), как, впрочем, и Яков Друскин, находятся несколько в тени блестящей четверки своих товарищей - Даниила Хармса, Александра Введенского, Николая Олейникова, Николая Заболоцкого. Итак, шесть человек - два философа и четыре поэта - общество малограмотных ученых, как они называли себя сами, чинарско-обэриутский круг, как говорят о них сегодня¹.

Все названные поэты были репрессированы. Выжил только Заболоцкий, но, пройдя через восемь лет заключения, безвременно скончался в 1958 году.

Хармс, Введенский и Липавский - трое из шести - не переступили значимого для литературы порога 37-летия.

Липавский погиб на фронте в первые месяцы войны.

***

Интерес к этим писателям, поэтам, мыслителям неоднороден. За последние 20 лет в России вышло не менее 10 книг Олейникова и не менее 5 томов Друскина. Издания же Хармса и Заболоцкого, ныне признанных классиков, вообще трудно поддаются учету - главным образом за счет многочисленных переизданий детских стихов у первого и переизданий переводов у второго. Каждый из поэтов представлен полным собранием сочинений и вошел в буквари².

На этом фоне выход первой отдельной книги Леонида Липавского, подготовленной В.Н.Сажиным, - ожидаемое и значимое событие. Кстати, именно Сажин был первопубликатором большинства текстов Липавского в прошедшем десятилетии³.

О философских концептах Липавского пусть выскажутся философы, я же напомню, что благодаря ему мы располагаем интереснейшим документом - фиксацией чинарских разговоров, происходивших, как правило, в квартире самого Липавского. "Разговоры", кстати, самый большой текст в рецензируемой книге и, пожалуй, самый доступный. Это запись тех бесед, которые происходили в 1933-1934 годах в очень узком кругу чинарей и их друзей, запись, которая стала важнейшим источником для понимания их взаимоотношений и духовных устремлений.

***

Вспоминая впечатляющие томики Лотреамона (1998) и Ницше (2000), выпущенные издательством "Ad Marginem" в серии "Философия по краям", книгу Липавского берешь в руки, как выясняется, с несколько завышенными ожиданиями.

Другой формат. Другая серия. Другое оформление (хотя художник тот же - А.Бондаренко).

Другая "референтная группа"?

Начнем с обложки. Андрей Бондаренко, конечно, на высоте - зеленый зрачок траченой временем муреноподобной рыбины⁴ находится в самом центре плоскости - он буквально втягивает в себя взгляд блуждающего вдоль прилавка читателя, не только весьма соответствуя названию книги, но и отсылая, скажем, к магии зеленого цвета у Хармса или Мейринка. И все же обложка представляется излишне броской по сравнению со сдержанно-эстетским оформлением упомянутых томов Лотреамона и Ницше (с Брунгильдой светописи Надара), а главное - излишне цветастой по сравнению с аутичным классификаторством в текстах, скрывающихся под обложкой.

В самой книге нет, к сожалению, указателя имен (он был бы особенно уместен для быстрой ориентации в разнообразных по тематике "Разговорах"), нет и масштабной вступительной статьи, традиционной для высокорефлексивного подхода "Ad Marginem". В небольшом послесловии В.Н.Сажин пишет:

"Нынешний читатель Леонида Липавского, выхватив взглядом из перечня его сочинений наименование "Исследование ужаса", взглянув на дату написания: 1930-е, - да бегло пробежавшись по тексту и углядев суждения о том, что ужас вызывает у человека все, связанное с потерей им индивидуальности (личности), - охотно экстраполирует эти детали на общеизвестные советские реалии и оценит философа как одного из проницательных оппозиционных мыслителей того времени.

Между тем непредубежденное прочтение всего сохранившегося литературного наследия писателя неизбежно выявит мизерность сопряжения его суждений с повседневной социальной реальностью, и что в тех случаях, когда он употребляет понятие "современность", имеется в виду совершенно иное пространство, нежели то, которое составляла непосредственно сопутствовавшая Липавскому повседневная советская жизнь. Свой путь в это пространство он обозначил как выход за пределы обычного здравого смысла..."

Вероятно, все так, однако стоит напомнить, что при жизни Липавского было опубликовано три десятка его книг, причем многие из них переиздавались⁵. Их общий тираж за период 1926-1941 годов составил около 1 миллиона экземпляров - цифра фантастическая по нынешним временам. Среди них своеобразным бестселлером стала книга "Штурм Зимнего" - два прижизненных издания (1938 и 1939) вышли тиражом 375 тысяч, а тираж посмертных десяти изданий вплотную приблизился к миллиону...

Как совмещалась в одном человеке абсолютная внутренняя дистанцированность от советской повседневности (а может, от повседневности вообще?) и вполне очевидная вписанность в советский уклад? Этот вопрос в редакторской статье не рассматривается. Беглой фразы о том, что детская литература являлась лишь источником заработка, по-видимому, недостаточно. Тем более что речь идет об очень определенной, социально ангажированной детской литературе, весьма далекой от Бибигонов и Тяни-Толкаев. Вот лишь некоторые заглавия книг Липавского (все они вышли под псевдонимом Леонид Савельев): "Пионерский устав", "Охота на царя", "Ночь съезда Советов", "Взрыв во дворце", "Военная книга", "Часы и карта Октября" и т. д.

***

На этом фоне стоит, кажется, внимательнее отнестись к словам Николая Заболоцкого, сказанным в 1956 году по поводу конца 1930-х:

"...В моей голове созревала странная уверенность в том, что мы находимся в руках фашистов, которые под носом у нашей власти нашли способ уничтожать советских людей... чем иным могли мы объяснить все те ужасы, которые происходили с нами, - мы, советские люди, воспитанные в духе преданности делу социализма..."

Вероятно, слова "мы, советские люди" требуют серьезного внимания. Позволим себе привести несколько примеров из книг Липавского для подростков, специально просмотренных нами ввиду отсутствия их обзора в статье рецензируемого издания.

Герой книжки "Мистер Смит в Исаакиевском соборе" (1932) - американец⁶, издатель журнала "Загробное обозрение" с бесплатным приложением "Полное описание рая и ада", приезжает в Ленинград и заходит в Исаакиевский собор, не подозревая, что храм стал музеем Союза воинствующих безбожников. Некий "человек в кепке" (уж не сам ли Ильич?!..) выступает в роли экскурсовода, называя православных священников универсальным определением сектанты:

"- Вы знаете, как осмелели сектанты года два назад?.. Даже про маленьких детей не забывали. Собирали их, кормили вареньем и конфетами, а потом потихоньку заводили разговор о боге.

Потом пошли (по экспозиции музея-собора. - А.Р.): рисунок подземелья, в котором прятали монахи церковное золото во время голода 1921 года, чтобы не отдавать его на помощь голодающим; фотография римского папы, сидящего в одном автомобиле с фашистом Пилсудским; послание английского архиепископа, в котором он проклинает большевиков; пуля под стеклом - этой пулей сектанты убили комсомолку..."

В наши дни, мягко говоря, это совсем невостребованный дискурс... Другая книжка - "Взрыв во дворце" (1930) - начинается такими строками:

"Царь Александр II, подобрав полы шинели, бежал зигзагами по Дворцовой площади. За ним гнался человек в чиновничьей фуражке, беспрерывно стреляя из револьвера..."

Кичевый царь, "бегущий зигзагами", вполне "рифмуется", конечно, с беспрерывно падающим Пушкиным из "Случаев" Хармса (уж не пародировал ли Даниил Иванович заодно и своего ближайшего собеседника?).

Приведу еще один, наиболее поразивший меня пример. Речь пойдет о книге "На земле, на воде, в воздухе" (1936) - книге чинаря Липавского с предисловием полковника военно-политической ордена Ленина академии РККА и с фотографией "непобедимого маршала рабочего класса" Клима Ворошилова на фронтисписе...

Сочетание это кажется настолько диким, что начинаешь искать некий подвох, скрытую фронду, фигу в кармане автора - и, кажется, находишь (или утешаешь себя, что, мол, нашел): портрет Ворошилова снят в таком ракурсе, что гигантская маршальская звезда на воротнике его френча смотрит вершиной вниз, то есть дана строго в перевернутом виде, что, как известно, является символом нечистой силы...⁷

Полагаю, примеров достаточно. Вполне возможно, что сам Липавский предпочел бы не вспоминать о таком писательстве - появление псевдонима, быть может, было обусловлено в большей степени именно этой, а не иными причинами. Но тем не менее, не учитывая такого, диссонирующего с уже сложившимся образом эзотериков-чинарей, авторствования, мы получим заведомо неполную картину.

***

В заключение отмечу небольшую неточность публикатора, допущенную на странице 439: автор книги "Следы на камне" (1936) не Липавский, а У.Максвелл Рид; Липавский же только переработал эту книгу для русского читателя.

Возвращаясь к трактатам Липавского, стоит отметить в них россыпь эффектных формулировок и нетривиальных идей. Перечисляю оставшееся в памяти: парадоксальный проект синтеза карточной колоды и шахматной доски; аналитическое резюме творчества Хлебникова (с зачином по Сей-Сенагон); утопическая теория слов, отдаленно напоминающая страннейшую теорию ныне совершенно забытого Платона Лукашевича, соученика Гоголя по нежинской гимназии; запись снов, явно преследующая терапевтические цели; щепетильная нумерация; типология любви, ужаса, времени...

Кстати, как вспоминал Я.С.Друскин, именно Липавскому принадлежит чрезвычайно важное для чинарей понятие вестник.

Будем надеяться, что появление книги Леонида Липавского не пройдет незамеченным, ведь его трактаты требуют постоянной проекции на произведения других чинарей (и наоборот), поскольку находятся с ними в непрерывном диалоге.

---

Примечания:

¹ Следует отметить, что вопрос о степени отождествления чинарской и обэриутской поэтики является дискуссионным. Специальное внимание уделено ему в работах Ж.-Ф.Жаккара, А.А.Кобринского, М.Б.Мейлаха, В.Н.Сажина и др. Ограничимся здесь только напоминанием того, что Н.Олейников не был обэриутом, а Н.Заболоцкий не был чинарем. К последним относят также Д.Д.Михайлова и Т.А.Липавскую (жену Л.С.Липавского).

² Введенский же, за исключением уже малодоступного полного собрания произведений (М.: Гилея, 1993), представлен только переизданиями детских текстов и переводами сказок братьев Гримм. Сложная ситуация с авторскими правами Введенского стала препятствием к изданию его сочинений.

³ У истоков научного осмысления текстов Липавского стоял Ж.-Ф.Жаккар, опубликовавший трактат "Исследование ужаса" в "Wiener Slawistischer Almanach" (1991, #27) вместе со своей статьей "Страшная бесконечность Леонида Липавского" (основы для интерпретации чинарских текстов были заложены еще Я.С.Друскиным).

⁴ Поводом для обложки могли стать такие слова Липавского: "...чувственная любовь... подобна... рыбе с выкатившимися глазами и лопнувшим пузырем. Потому что в ней есть некоторая чудовищность..." (трактат "О телесном сочетании").

⁵ Хармс, для сравнения, увидел напечатанными только десять своих тоненьких книжек (по 10, 15, 30 страничек). По сравнению с ними книги Липавского - настоящие фолианты (обычно по 70, 150, 300 страниц).

⁶ Ср. с названием кинофильма "Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков" (1924; режиссер Лев Кулешов).

⁷ То, что чинари рефлектировали над такими вещами, не вызывает сомнений. Именно на оккультный контекст намекает Хармс в стихотворении 1931 года: "...совершенно неслучайно / значки вырабатываются правительствами. / Пятиконечную звезду никто не станет вешать вверх ногами...". Несколькими годами ранее в одной из дневниковых записей Хармс задавался вопросом: "Откуда взялась пятилучевая Звезда Советов?..".