Сложно представить себе появление современных рецензий на Канта или Гегеля, если речь не идет о новом переводе, уникальных комментариях или о таком возможном случае, когда анахронизм рецензента является продуманным жестом. В том, что касается масштаба мысли и ее герметичной законченности, Никлас Луман вполне может быть назван продолжателем немецкой классической философии (от эпитета "последний" лучше, наверное, отказаться). Социология в лице Лумана обернулась тем видом знания, которое в наши дни претендует на статус всеобщей теории всего - понятийной системы, описывающей жизненный мир. В данном случае жизненный мир сводится к интеракции индивидов в коллективе. Общество, т.е. совокупность коллективов, выступает у Лумана и как медиум, и как фундамент. С одной стороны, это следствие коммуникации индивидов, а с другой - причина этой самой коммуникации (совместное существование не может протекать без образования взаимосвязей). Юрий Антоновский, взявший на себя нелегкий труд хотя бы в самых общих чертах познакомить российского читателя с идеями Лумана, сравнивает систему коммуникаций с "объективным духом" Гегеля. Фундаментальность, универсальность и неохватность суть одни и те же.

Луман является одним из лидеров так наз. "радикального конструктивизма", возникшего в результате импорта одноименного течения из естественных наук, преимущественно, из биологии. В свое время чилийский биолог Умберто Матурана вызвал настоящий скандал своими работами, утверждавшими тождество познания и биологической активности как таковой. Жить - значит просто делать выбор, производить различение между своим и чужим, дружественным и опасным, правильным и ложным. Живая система воспроизводит самое себя, учитывая проделанные различения - это называется эволюция. Для того, чтобы подчеркнуть замкнутость этого процесса на себе, Матурана использовал термин autopoiesis. Полного соответствия между средой, в которой обитает биологический организм, и его внутренней активностью, не существует. То, что мы воспринимаем в качестве реального мира, является конструкцией второго порядка, так как не просто достраивается нами с использованием собственных внутренних ресурсов, но еще и базируется на тех опосредованных знаниях, которые составляют наш умственный багаж.

Термин "аутпойезис" активно использует Никлас Луман применительно к социальным системам, в данном случае - к массмедиа. Принцип самовоспроизводства является здесь решающим, что иллюстрируется простейшим примером: формат шоу является решающим фактором в отборе материала для конструирования реальности. Главный парадокс, что не дает покоя Луману, заключается в следующем: почему общество принимает информацию, которой оперирует массмедиа, если всем так или иначе известно, как эта информация производится? Знание, получаемое через медиа, "мы характеризуем как сомнительное и все-таки вынуждены на нем основываться и из него исходить". Выбора у нас нет. Точнее, другие способы получения знаний занимают значительно меньше места в нашей жизни.

Современный человек практически обезопасил себя от непосредственного опыта, чьи основные признаки - телесность, континуальность и бесконечная вариативность - делают его незаменимым на этапе взросления и социализации, но снижают эффективность деятельности взрослого индивида в обществе. Так наз. "медийные" формы достраивания непосредственного опыта существовали всегда (сказка, рассказанная перед сном - это уже опосредованное знание), но лишь в самое последнее время перестали выполнять служебную функцию и превратились из средства в цель. Как известно из хрестоматийной работы Вальтера Беньямина, произошло это вследствие изобретения машинного способа производства информационных носителей. Рычаг отделился от руки.

Отделение привело не только к автономизации процесса воспроизводства, но и к росту его скорости. Не сама письменность и даже не принцип тиражирования текстов, но именно их чисто механическое воспроизведение привело, по мнению Лумана, к тому, что способы хранения и передачи информации "переросли" свою служебную функцию и обособились в отдельную систему массмедиа. Сообщение в нем не связано со своим предметом, знак - с референтом. Оно определяется только набором гипотетических ожиданий получателя, который постоянно корректируется в ходе обратной связи. Причем эти коррекции - результат сопоставлений свежеполученной информации с той, что укоренилась в сознании получателя как "своя", "естественная". Причем эта самая "своя" информация может меняться сколь угодно быстро - обитатель медийной среды легко присваивает ее анонимные участки и так же легко с ними расстается.

Знания, которые циркулируют в пространстве медиа, по определению не являются фундированными. Участник коммуникации часто не может ответить на вопрос, откуда он получил те или иные знания, которыми так уверенно оперирует. Они существуют отдельно, а недоверие к тем же медиа - отдельно. Достаточно включить телевизор, чтобы в этом немедленно убедиться. Такое распределение информации избавляет индивида от ответственности, автоматизирует процесс принятия решений и сводит интеллектуальную деятельность к технологии. В итоге человек полностью вверяет себя информации. Ее производство - не просто игра смыслами или манипуляция готовыми конструктами, постулирует Луман.

"Это подразумевает нечто большее - то, что последовательность операций, перерабатывающих информацию, производит саму собственную правдоподобность (Plausibilitaet) подобно тому, как в технологиях процесс закрывается от неконтролируемых влияний из внешнего мира. То что произвело различие, затем приводит достаточные основания для определения возможных дальнейших различий".

Мы заинтересованы в надежном, т.е. обособленном функционировании системы, в ее автономии от неизвестности. В другом месте Луман говорит:

"У нас просто нет средств, чтобы без чьего-либо посредничества относиться к миру и к самому себе. Средства подают нам знаки о своей первичности по отношению ко всему, что нам дотоле казалось естественным и неотъемлемым".

Нынешнее обособление системы массмедиа и та легкость, с которой она втягивает в себя пассивного, хотя и крайне уверенного в себе индивида, заставляет вспомнить Фуко, утверждавшего, что "человек - всего лишь недавнее изобретение, образование, которому нет и двух веков, малый холмик в поле нашего знания, и что он исчезнет, как только оно примет новую форму".

Для оптимальной работы с материалом современного общества Луман разработал свою терминологию, производящую весьма сильное впечатление. Тем, кто хотел бы живенько выяснить, как поживает посредник, он же сообщение, через тридцать лет после броского, доступного и растасканного на цитаты Маклюэна, лучше вовсе не открывать эту книгу.

"Контингентность", "рекурсивность", "двойной ввод" (re-entry), "автореферентность" в оппозиции "инореферентности", уже упоминавшийся "аутопойезис" и другие страшные слова - это не способ произвести впечатление, но элементы работающего, внутренне непротиворечивого аналитического инструментария. Как еще может быть достигнута эта внутренняя непротиворечивость, как не путем пересмотра всей "до-медийной" истории общества в новом свете? В послесловии переводчика этот отважный в своей наивности универсалистский жест разъясняется, не в ущерб витиеватости, весьма доходчиво:

"Ведь новое (мировое общество, глобализация информационных потоков, глобальная наднациональная дифференциация) может быть понято только новой теорией. <...> Но эта новая теория появления нового, и, прежде всего, ежеминутно обновляемой массмедийной информации, должна претендовать и на пространственно-историческую универсальность, не может быть теорией только этих современных явлений, а значит, быть новой. Ведь чтобы объяснить новое, нужно по-другому переобъяснить старое. Нужна не теория массмедийной глобализации и информационного общества <это Луман легко отдает на откуп как журналистам наподобие того же Маклюэна, так и политологам-изготовителям рецептов, вроде Ульриха Бека. - Я.Л.>, а теория общества, объясняющая все, включая коммуникации в примитивных сообществах, и уже исходя из этого предсказывающая будущую глобализацию".

Позволим себе высказывание на старом, по определению неудовлетворительном языке: сначала переделать все до основания, затем с удовлетворением оглядеться вокруг и лишь после этого двинуться вперед с хорошо отработанной уверенностью в собственных силах. Существенно в этой сознательно тривиализованной схеме то, что предметом изучения оказывается не субстанция, но отношение, не сообщение, но код, при помощи которого оно может достичь реципиента. В отличие от структурной лингвистики, исходившей в XX веке из тех же посылок, социология имеет дело с конвенциями, которые не могут быть эксплицированы в виде конечного множества высказываний. Это конвенции, которые первичны в том числе и по отношению к естественному языку. В этом и кроется причина почти неподъемной масштабности лумановского проекта.