Идея, бесспорно, хороша - предложить взыскательному читателю двуязычный сборник лучших образцов европейской поэзии. При самой общей обговоренности условий такой публикации успех гарантирован. Но предлагаемая книга существенно отличается от того, что до этого выходило в серии "Триумфы" - Лао-цзы, Мильтон, Овидий, Китс, Рильке, и тут вдруг чаянием писателя Бориса Хазанова поэтическая антология с бьющим резким светом названием - "Абсолютное стихотворение". Оригинальная коллекция таит немало странностей...

Конечно, каждый читатель предложит свое собрание имен и вернейших шедевров. Выбор и обоснование Хазанова не кажутся убедительными. Такое ощущение, что он, отбирая стихи, сам с собой сыграл в лотерею. Какая-либо составительская увертюра ко всему сборнику отсутствует. Европейская поэзия почему-то начинается с Пушкина (пусть за ним и идет Сапфо) и заканчивается Бродским. Между ними - Катулл, Гораций, Овидий, Шекспир, Державин, Гете, Гельдерлин, Новалис, Бодлер, Верлен, Рембо и др. (в оглавлении непонятным образом указаны только авторы и нет названия стихотворений, а сами тексты в антологии не имеют дат). И опять какое-то странное преизобилие русских имен - от Некрасова до Есенина и Багрицкого.

После пушкинского стихотворения "Из Пиндемонти" Хазанов пишет: "Абсолютное стихотворение замкнуто в самом себе, и любое комментирование, любой анализ, который стремится взломать эту замкнутость, в конечном счете обречены на неудачу..." То есть в порядке вольного комментария он доказывает нам невозможность любого комментария. Да и какой может быть комментарий к абсолюту? Казалось бы, на этом можно поставить жирную точку, но Хазанов вынужденно признает, что стихотворение всегда к кому-то обращено, обрастает контекстом, творит (а не отражает) эпоху и "воскрешает смутный облик поэта". И в итоге воскресший облик поэта настолько смутен, что уже невозможно понять, как он в подобной смуте сотворил такое и проясним ли этот облик вообще. Не избежать и простодушного натурализма: "Катулл сетует в нескольких стихотворениях на бедность, но неимущим он отнюдь не был..." И в других случаях составитель не чурается ни традиционного биографизма, ни идеологических интерпретаций - до абсолютизма ли? Хазановские одно-двухстраничные пояснения после каждого текста, если вдуматься, не имеют адресата: для знатока это общие места, для незнающего - слишком короткая справка. Не надо быть ни упрямым психоаналитиком, ни дотошным социологом из "Левада-центра", чтобы понять, что вся европейская поэзия в подаче Хазанова (хоть он и прожил много лет в Германии) оказывается безбожно советской. В его подаче она не в состоянии самоопределиться, не определившись относительно власти (идеологии, большевизма и борьбы с ним).

Да и что такое абсолютная поэзия? Если абсолютное - это то, что обосновывает себя (в отличие от относительного, которое всегда включено в цепочку причинно-следственных связей и дальнейших обоснований), то любая поэзия абсолютна. Поэтому нет нужды внутри поэзии выделять какую-то особую абсолютную поэзию. Другое дело, что граница между поэзией и непоэзией располагается внутри самой поэзии: к примеру, Бродский - поэт, а Евтушенко - чучело гороховое. Как ни странно, у Хазанова понятие абсолютности - знак крайне субъективистского взгляда на литературу и печальной беспомощности ее понимания. Он сам как бы отождествляет себя со всеобъемлющей и полной точкой зрения на европейскую поэзию, эта точка зрения так же абсолютна, как и обозреваемая им поэзия. И такой вот парадокс: чем тотальнее взгляд, тем он приблизительнее.

Более чем странно смотрятся такие высказывания (и их, увы, немало!): "Он [А.К.Толстой] оставил стихи, которые будут жить по крайней мере до тех пор, пока мы живы" (ничего себе - абсолютная поэзия! - Г.А.); "Некрасов остался с нами"; о Пастернаке: "После Фета не было в русской поэзии "тайного соглядатая" подобной зоркости, с таким детски-умудренным <...> взглядом на самую обыкновенную дачную природу Подмосковья, где он прожил много лет" (все дело, верно, в Подмосковье! Как будто не говорила Цветаева: "...Вы - явление природы. <...> Чистейшие первые руки. Бог по ошибке создал Вас человеком, оттого Вы так и не вжились - ни во что! И - конечно - Ваши стихи не человеческие: ни приметы. Бог задумал Вас дубом, а сделал человеком, и в Вас ударяют все молнии (есть - такие дубы!), а Вы должны жить". По Хазанову выходит, что Борис Леонидович безошибочно вжился в подмосковскую дачную березку.

Король поэтов для Хазанова, несомненно, Блок, но он столь широк в своих поэтических увлечениях, что готов включить даже Маяковского. Вот только с комментарием его хрестоматийного "А вы могли бы?" (1913) (и это очень характерно для самого существа его "работы" с поэзией) - не все слава богу. Хазанов готов даже назвать его сюрреалистическим: "Возможно, оно не лучшее у Маяковского. И все же - какой удивительный дар". Дар в самом деле удивительный, абсолютный, да только нам не по зубам.