Этот ученый был предназначен к роли отца
и главы семейства, как по своей природной склонности, так
и по социологическим убеждениям. Семья была, быть
может, излюбленной темой его исследований и лекций. Он
верил в ее необходимость и сокровенную благотворность. Он
опасался всего, что могло разладить или ослабить ее.
В ней он видел тот в точном смысле слова
нравственный очаг, где, по примеру родителей и силой их
авторитета, вырабатываются и осуществляются все
основополагающие добродетели - верность долгу, чувство
справедливости, привычка к альтруизму.

Ж.Дави. Эмиль Дюркгейм¹.

Большинство трудов по социальной истории, посвященных университетским преподавателям, умалчивает или лишь вскользь упоминает о социальном происхождении их жен, если только речь не идет о браке, соответствующем эндогамному идеалу этой группы. Брак Дюркгейма не является исключением из этого неписаного правила биографической благопристойности, несмотря на внушительный объем литературы, посвященной основателю Année sociologique². Цель этой заметки - не только расширить наши знания о Дюркгейме, но и, как мы надеемся, показать, что собранные здесь новые данные могут стать дополнительным инструментом для понимания его идеологических установок. Этот брачный союз, как мы увидим, действительно обеспечивает Дюркгейму особое место в буржуазной среде и отличает его от других университетских профессоров того времени.

Биографы Дюркгейма сообщают, что он женился в 1887 году на Жюли Дрейфус, дочери управляющего литейным заводом³. Документы, извлеченные из актов о гражданском состоянии, из Регистрационного архива и Национального архива, позволяют узнать больше. Анри Дрейфус, тесть Дюркгейма, был сыном коммерсанта из Виссембурга. Приехав в Париж с двумя своими братьями, Соломоном и Моисеем, он работал плавильщиком и, вероятно, происходил из семьи скромного достатка, поскольку при заключении его брака с Розалией Леви в 4-м округе Парижа в 1861 году не был составлен брачный контракт. Его будущая супруга, происходившая из семьи булочников, работала учительницей. Одна из ее сестер была швеей, другая - замужем за мастером по изготовлению музыкальных инструментов. Акты гражданского состояния не позволяют установить, начинал ли Анри Дрейфус как рабочий, однако уже в 1860 году он основал вместе с двумя своими братьями маленькое предприятие по изготовлению изделий из меди и железа, специализировавшееся на производстве труб для сахарных, рафинадных и винокуренных заводов. Предприятие располагалось в 13-м округе, в доме 17 по набережной Аустерлица, и несколько раз получало премии на выставках⁴. Дело достигло такого процветания, что, выдавая свою дочь замуж за Дюркгейма, он дал за ней более 100 тысяч франков приданого, что было эквивалентно двадцатилетнему содержанию преподавателя-агреже (статус Дюркгейма на тот момент)⁵. Вклад Дюркгейма - 38 тысяч франков - смотрится на этом фоне довольно бледно. Учитывая то, что известно из других источников о финансовых затруднениях семьи Дюркгейма, можно предположить, что эта сумма представляла собой главным образом сбережения, сделанные им самим за годы преподавания, а также частично помощь от его старших братьев и сестер - но только в том, что касается наличных денег, а не движимого имущества, которое молодые обычно получали в качестве подарков от родителей⁶. Для университетского преподавателя, который в тот момент был всего лишь лицейским учителем в Труа и собирался начать свою университетскую карьеру с поста лектора на филологическом факультете в Бордо, это, конечно, была удачная женитьба. И тем более удачная, что Жюли Дрейфус имела, как тогда говорили, виды на наследство. В 1903 году она получила наследство от отца и матери, а в 1911 году унаследовала весьма значительные суммы от своего бездетного дяди. Таким образом, разрыв между капиталами мужа и жены вырос с соотношения 1:3 (на момент брака) до соотношения 1:10⁷. Помимо активов Общества братьев Дрейфус, источником капитала Жюли Дрейфус стало значительное состояние, накопленное Моисеем Дрейфусом, который, будучи сначала, как и Анри, просто процветающим промышленником, затем повел крупные дела как администратор, делегированный от Верфей Луары, и администратор Проволочных заводов Гавра. Суммы, унаследованные в период, когда Дюркгейм начинал свою деятельность в Сорбонне, обеспечили семье комфортабельную жизнь: общие доходы супругов втрое превышали содержание факультетского преподавателя.

Приведенные факты экономического и социального характера ощутимо меняют строгий аскетический образ основателя университетской социологии. Этот стереотип основан на среднестатистическом образе "сорбоннара" того времени⁸ и на изолированном рассмотрении социальной траектории Дюркгейма⁹. По этой схеме Дюркгейм был бы идеальной иллюстрацией к меритократической модели Третьей Республики. Ему, выходцу из мелкой интеллектуальной буржуазии, удается, выдержав конкурсы и пройдя через Высшие школы, проникнуть в самое ядро интеллектуальных элит и даже претендовать на возможный статус официального идеолога - постольку, поскольку именно социология выступала основанием для новой светской морали, исповедуемой в Нормальных школах, где готовили будущих преподавателей. Эта социальная траектория тем более замечательна, что Дюркгейм принадлежал к подвергавшемуся жестоким гонениям религиозному меньшинству, которое стало наконец достигать самых высоких позиций в обществе, но еще не утвердилось на них окончательно. По сравнению с интеллектуальными достижениями университетских преподавателей-евреев времен Третьей республики, семья жены Дюркгейма является более статистически-репрезентативным примером возможностей социального восхождения мелкой еврейской буржуазии. Эта семья (как и другая ветвь семьи Дрейфус, о которой здесь рассказано на примере литейного предприятия), относилась как раз к тем "новым слоям", о которых любил говорить Гамбетта: к слоям, вознесшимся в верхнюю часть социальной пирамиды благодаря экономическому росту периода Второй империи и начала 1880-х годов, - к тем, кто смог перебраться из мелкой буржуазии в категорию "приличной" или даже крупной деловой буржуазии¹⁰. Необычность брака Дюркгейма заключается в том, что этот брак соединил представителей двух фракций, опиравшихся на две различные и, более того, во многом противостоявшие тогда друг другу формы капитала. Социальное восхождение Дюркгеймов и социальное восхождение Дрейфусов основывалось на двух разных типах капитала, которые все более и более разъединялись во французском обществе того времени: экономический капитал - с одной стороны, образовательный капитал - с другой.

Мы не знаем, как Дюркгейм познакомился со своей будущей женой. Тем не менее, на основании известных фактов можно выдвинуть две гипотезы. Дюркгейм приехал в Париж готовиться к поступлению в Высшую Нормальную школу не ранее 1876 года; Жюли Дрейфус тогда было всего 10 лет. Поэтому маловероятно, чтобы он был с ней знаком в этот момент, если только он не общался с ее родителями, совершая религиозные обряды в Латинском квартале или в квартале Маре, где он учился в лицее, а затем жил в пансионе и где жила семья его будущей жены¹¹. Вторая гипотеза, более вероятная и не исключающая первой, - знакомство через семейные и / или профессиональные связи. Дед Дюркгейма по материнской линии был, как и его будущий тесть, жестянщиком и в конце времен Второй империи жил в Париже. Таким образом, он мог состоять в деловых отношениях с фирмой Дрейфус, которая имела весьма редкую специализацию в репертуаре еврейских профессий того времени¹², и даже получать от нее заказы.

Каков бы ни был конкретный повод для этого знакомства, женитьба Дюркгейма хорошо иллюстрирует одно его замечание по поводу своих единоверцев: "маленькое, компактное и сплоченное общество, с живым ощущением себя и своего единства"¹³. В весьма малочисленном сообществе (50-80 тысяч человек), обреченном на эндогамию в гораздо большей мере, чем другие конфессии, социальные границы неизбежно оказываются более проницаемы - по чисто морфологическим причинам. Если не брать в расчет еврейскую финансовую аристократию с ее светскими международными связями, то дистанция между различными слоями буржуазии - мелкой, средней и крупной - которые сами по себе были в еврейской среде гипертрофированы по сравнению с социальной структурой французского общества, а также и дистанция между фракциями - интеллектуальной и экономической, - была у евреев в силу обстоятельств гораздо слабее выражена, чем у католиков или даже протестантов. И особенно ярко проявлялась эта морфологическая закономерность в тех случаях, когда дело касалось "светских" интеллектуалов, крайне немногочисленных в еврейском сообществе. "Светские" интеллектуалы представляли собой своеобразный авангард интеграции во французское общество и сполна компенсировали в глазах богатой еврейской буржуазии отсутствие экономического состояния - компенсировали за счет своего символического капитала, заключавшегося в уникальности и престиже. Традиционный разрыв в социальном статусе будущих мужа и жены в буржуазных семьях мог быть здесь более выражен, чем у католиков и протестантов, в силу высокой престижности университетского преподавателя-еврея, основанной на том, что раньше таковых практически не существовало¹⁴.

И кроме того, этот разрыв, ощутимый в финансовых категориях, был менее ощутим в категориях социального роста. Социальный путь двух семей был в точности параллельным, в разных регистрах соответственно. Этим параллелизмом обеспечивается сходство системы ценностей и классовых габитусов: упорное стремление к успеху (медали на выставках, с одной стороны, победы на конкурсах, с другой), культ труда¹⁵, семейная вера в воздаяние по заслугам: свояк Дюркгейма, следуя по стопам своего отца, окончил Центральную школу - так же, как и зять Дюркгейма; сын Дюркгейма Андре учился в Высшей нормальной школе, а племянник Дюркгейма Марсель Мосс победил в конкурсе на степень агреже¹⁶. В свете этих многочисленных сближений становится понятной вероятность такого союза, гораздо более редкого среди католиков, у которых разделение ролей между экономической и интеллектуальной фракциями было более выражено и усилено идеологическими стереотипами эпохи¹⁷.

Брак и идеология

Слишком много времени занял бы полный анализ многочисленных идеологических следствий парадоксального социального положения этого интеллектуала - одновременно являвшегося и сыном раввина, и зятем промышленника; одновременно и считавшегося евреем (исходя из семейных связей), и оторванного от своей веры; одновременно и близкого к социализму марксистского типа (по словам Мосса¹⁸, Дюркгейм был другом Жореса и сочувствовал социалистам) и далекого от него (Дюркгейм выступал против классовой борьбы); одновременно и вовлеченного в политику (в ходе дела Дрейфуса), и дистанцировавшегося от политической, как он выражался, "кухни". Все комментаторы обращали внимание на этот двойной регистр дюркгеймова взгляда на социологию, связывая эту двойственность (одно не исключало другого) иногда с его личной социальной и идейной траекторией, иногда с его университетской стратегией как основателя новой дисциплины, а иногда даже с общим идеологическим контекстом тогдашнего режима, консолидировавшегося против церкви и столкнувшегося с подъемом социализма. Мы рискнем выдвинуть здесь рабочую гипотезу, что источник двоякой негативной детерминированности большинства тезисов Дюркгейма - которые приводят, как это постоянно отмечает Жан-Клод Фийу, к апориям или к двусмысленностям¹⁹ - главным образом коренится в той двойственной системе его личных взаимоотношений с социальным миром, которая была индуцирована его социальной траекторией и его браком.

Если, согласно Моссу, первоначальным проектом Дюркгейма был анализ отношений между индивидуализмом и социализмом, то эта тема, остававшаяся отчасти теоретической и философской, когда Дюркгейм формулировал ее в Высшей нормальной школе, приобретает совсем другой смысл, как только Дюркгейм оказывается вовлечен через свои семейные связи в экономические интересы индустриального общества - которое, с другой стороны, было предметом его анализа. Для интеллектуала, тем более для интеллектуала относительно близкого к социализму, подобное положение нетипично: достаточно сравнить такую позицию с положением Жореса или Пеги, тоже вскормленных меритократией и тоже впитавших (частично или полностью) идеи социализма. И важнее всего то, что при учете этой биографической ситуации Дюркгейма мы получаем возможность понять некоторые особенности дюркгеймовой социологии, рассматривая ее как субститут отторгнутого Дюркгеймом социализма. Это можно показать на примере одного аспекта воззрений Дюркгейма, который обычно либо игнорируют, либо трактуют исключительно в категориях истории идей и влияний: я имею в виду пронизанность концепций Дюркгейма идеями Сен-Симона. Если, как прекрасно показал Жан-Клод Фийу, сен-симонизм оказал столь сильное влияние на Дюркгейма - это произошло не только потому, что идеи Сен-Симона соответствовали его философским взглядам (меритократический подход, стремление основать новую нравственность), но прежде всего потому, что социальная матрица сен-симонизма была сходна с социальным положением самого Дюркгейма. Сен-симонизм является первой и последней из социалистических идеологий, способной соответствовать одновременно чаяниям интеллектуальных и экономических фракций общества.

Основатель этой доктрины, в силу своего жизненного пути и эпохи, в которую он жил, мог совмещать в себе эту двойную принадлежность (он выступал и как теоретический производитель, и как практический производитель, если следовать его терминологии). Поэтому его ученики могли идти противоположными, но имеющими общие истоки путями, служа "самому многочисленному и самому бедному классу" или возглавляя формирующиеся в эту эпоху крупные капиталистические предприятия. Разумеется, не случаен тот факт, что в составе сен-симонистского движения мы обнаруживаем заметное в количественном отношении еврейское меньшинство. Сен-симонизм отвечал ожиданиям представителей этого меньшинства: его религиозность заменяла им традиционные верования, а апология предпринимательского духа служила основанием их социальной функции предпринимателей, поносимой традиционным господствующим классом.

Сочетая то, что социализм марксистского типа считал несочетаемым, - индивидуализм и социализм, личные заслуги и наследование, - улаживая отношения между учеными и промышленниками, сен-симонизм предвосхищал ту социологию, которую хотел построить Дюркгейм. Он смещал линии разломов, легитимизировал существующие иерархии или создавал из них новые, искал в патологических социальных симптомах знаки высшего нравственного единства. Все эти оппозиции лежали в основе идеологий того времени, и Дюркгейм ощущал их тем сильнее, что он в силу своих семейных связей сам находился в точке их пересечения. Тем не менее он не мог признать их непримиримый характер, иначе его собственное социальное положение становилось немыслимым, то есть невозможным. Один фрагмент из его лекции о социализме, где он обсуждает некоторые крайние положения Базара, ученика Сен-Симона, показывает, как, по видимости доводя социалистическую логику до предела, ему по сути удается спасти то, что ставилось этой самой логикой под сомнение:

"Действительно, мы считаем, что нет ни добра, ни справедливости в том, чтобы некоторые люди от рождения были наделены какими-то привилегиями. Но разве ум, вкус, способность к занятиям наукой, искусством, литературой, промышленностью не являются тоже силами, получаемыми от рождения? Человек в значительной мере не является творцом этих сил, которыми он обладает, - точно так же, как человек владеет по наследству имуществом, которого он не создавал. Итак, из предложения об упразднении всех наследственных привилегий вытекает то следствие, что все люди должны получать одинаковое вознаграждение, то есть что богатство должно делиться поровну между всеми людьми, независимо от их заслуг".

Но тогда мы приходим к коммунистическому обществу в чистом виде; между тем, по мнению и Дюркгейма, и большинства его современников, даже социалистов, коммунистическое общество лишает индивидов какой бы то ни было инициативы и динамизма. Если же мы хотим сохранить принцип личных заслуг как основу для иерархии вознаграждений, то тогда, возражает Дюркгейм,

"так ли уж мы уверены, что передача богатств по наследству не приносит экономических выгод обществу? Неужто этот принцип смог бы получить столь всеобщее распространение, не будь он выгоден человечеству? Нам говорят, что, если наследство отходит к семье, то, значит, орудия труда, оставшиеся от усопшего, наверняка не перейдут в руки наиболее способных членов общества; но если наследство отходит государству - сколько богатств в таком случае уплывет вообще неведомо куда! С чисто экономической точки зрения довольно трудно решить, какой вариант выгоднее"²⁰.

Из этого полемического пассажа вытекает, таким образом, идея равенства между заслугой и наследством, поскольку и та, и другое являются, как говорит Дюркгейм, "социальными силами" (мы бы сказали - видами капитала), распределяющими индивидов в иерархическом порядке. Либо надо ставить под сомнение как принцип наследства, так и принцип заслуг, либо же надо сохранить оба принципа - чтобы не лишать общество динамики и не отбивать у индивидов охоту использовать свои таланты или свою собственность. Эту мысль Дюркгейм уже развивал в своей лекции о семье в 1892 году:

"Индивид не является сам для себя достаточной целью <...>. К работе нас привязывает именно то, что она выступает для нас способом обогатить наше родовое гнездо, повысить благосостояние наших детей"²¹.

Таким образом, благодаря Дюркгейму, удается сохранить всех. И владельцы предприятий, и интеллектуалы, все они суть продукты отбора - разного, но равно обеспечивающего социальную динамику и придающего смысл индивидуальным усилиям, коль скоро забота о будущем семьи выступает как главная цель.

Чтобы увидеть все последствия, которые имела для теоретических построений Дюркгейма горстка социальных данных, приведенных в этой заметке, следовало бы учесть и некоторые другие опосредования - в частности, сделать поправку на преломляющие эффекты местоположения Дюркгейма в университетском поле и на преломляющие эффекты, вытекающие из местоположения дюркгеймовой социологии в поле социальных наук того времени. Все же в творчестве Дюркгейма есть места, где вытесняющее и искажающее воздействие этих экранов проявляется слабее и где социальное бессознательное угадывается лучше. Во всяком случае, эти следы и эти гипотезы, возможно, откроют новые пути для интерпретаций.

Перевод с французского Галины Галкиной

---

Примечания:

¹ Davy G. Émile Durkheim // Annuaire de l'Association amicale des anciens éleves de l'École normale supérieure. 1919. P. 65.

² См.: Nandan Y. The Durkheimian School: A Systematic and Comprehensive Bibliography. Westport, Conn.: Greenwood Press, 1977.

³ Вот единственная фраза, посвященная этому событию в монументальной биографии Стивена Льюкса: "В 1887 году Дюркгейм женился на Луизе Дрейфус, семья которой происходила из Виссембурга в Эльзасе; отец Луизы управлял литейным заводом в Париже" (Lukes S. Emile Durkheim, his Life and Works. London: Allen Lane; The Penguin Press, 1973. P. 99). Что же касается хронологии Жана-Клода Фийу (Filloux J.C. Durkheim et le socialisme. Genève: Droz, 1977. P. 7), то в ней содержится ошибка: Дюркгейм женился не "в начале 1887 года", а в октябре 1887 года - неточность мелкая, но отражающая общее отсутствие интереса этих авторов к данному вопросу.

⁴ Bottin de la Seine. Paris: Didot, 1886; Archives nationales, F 12 8578, dossier Moyse Dreyfus.

⁵ Prost A. L'enseignement en France. Paris: Colin, 1968. P. 372.

⁶ При поступлении в Высшую нормальную школу Дюркгейм попросил снять с него налог на расходы на носильные вещи [предоставлявшиеся всем учащимся этого интерната. - Ред.]. В тот момент его отец зарабатывал всего 1600 франков в год, а мать была вынуждена подрабатывать вышиванием для пополнения семейного бюджета (Archives nationales, F 17 4265; Greenberg L.M. Bergson and Durkheim as Sons and Assimilators: The Early Years // French Historical Studies. 1976. Vol. IX. # 4. P. 630).

⁷ Действующее законодательство запрещает приводить цифры из документов, давность которых меньше 100 лет.

⁸ В 1901 году вклад в семейное состояние со стороны действующих преподавателей филологического факультета в среднем составлял 17 400 франков, со стороны их жен - 37 200 франков. Соответственно, доли мужа и жены соотносились как 1:2. Женитьба Дюркгейма, таким образом, отчетливо превышает показатель, типичный для "среднего брака" его коллег (я привожу данные из еще неоконченного исследования).

⁹ Жан-Клод Фийу строит большую часть своей аргументации на этом социальном образе, подчеркивая фразу, часто повторявшуюся Дюркгеймом: "Не нужно забывать, что я сын раввина" (см., в частности: Filloux J.C. Op. cit. P. 34-42). Некоторые детали, могли бы, однако, смягчить образ бедняка; так, рассмотрев просьбу Дюркгейма о снятии с него налога на расходы на носильные вещи (см. примеч. 6), администрация ее отклонила с мотивировкой: "Отец имеет некоторый достаток", что частично подтверждается и суммой (которую мы не можем здесь привести), полученной Дюркгеймом в наследство. Кроме того, не вполне понятно, как Дюркгейм смог позволить себе целых три попытки поступления в Высшую нормальную школу, не подрабатывая при этом репетитором (что было распространено среди кандидатов в Высшую нормальную школу), если его семья была так стеснена в средствах, как это все время повторяют.

¹⁰ См.: Bredin J.-D. L'Affaire. Paris: Julliard, 1983. P. 19.

¹¹ Дюркгейм учился в лицее Людовика Великого и жил в пансионе Жоффре, располагавшемся неподалеку от площади Вогезов. Дом 17 по набережной Аустерлица находится совсем рядом с Латинским кварталом. Позже предприятие переехало на набережную Жеммап - недалеко от Маре, бывшего в то время еврейским кварталом.

¹² См.: Filloux J.C. Op. cit. Р. 8. По этому пункту есть расхождение с Льюксом, утверждающим, что дед Дюркгейма по материнской линии "торговал лошадьми или пивом". Если только речь не идет о двух разных этапах его карьеры.

¹³ Durkheim É.. Le suicide. Paris: Alcan, 1897. P. 159 [cр.: Дюркгейм Э. Самоубийство. СПб.: Союз, 1998. С. 178; пер. А.Н. Ильинского].

¹⁴ Согласно Ричарду Сиболду, среди учеников, поступивших в Высшую нормальную школу с 1831 по 1869 год, начитывалось 2,4% евреев (Seabold R. Normaliens alumni in the Facultés and Lycées of France, from 1871 to 1910, promotions, 1831-1869. Ph. D. thesis. UCLA, 1970. P. 92. Table 71). (Проценты посчитаны без учета отказов от ответов, которые обычно встречаются среди вероисповеданий, не относящихся к меньшинствам.)

¹⁵ Дюркгейм говорил своей жене, беспокоившейся, что он слишком много (по 10 часов в день) работает: "Надо - значит надо" (свидетельство Анри Дюркгейма: Filloux J.C. Op. cit. P. 34, note 52). Так мог бы ответить и владелец маленького предприятия, упорно стремящийся расширить свое дело.

¹⁶ Интеллектуальная традиция в семье жены Дюркгейма восходит к Розалии Леви, работавшей учительницей вплоть до рождения своего старшего сына, что было нетипичным случаем: в то время работавшие женщины из мелкобуржуазных семей были либо швеями, либо стояли за прилавком. Все биографы подчеркивают высокую культурность Луизы Дрейфус, что можно считать обязательным жестом уважения по отношению к памяти покойного, но что тоже, конечно, является фактом исключительным, учитывая отставание в образовании девушек из буржуазных семей такого типа.

¹⁷ Другие выдающиеся интеллектуалы еврейского происхождения того времени, обладавшие скромным достатком, заключали сходные браки: Бергсон, сын музыканта польского происхождения, женился на дочери одного из управляющих Банка Ротшильда, который состоял в родстве с матерью Пруста; Люсьен Леви-Брюль, сын коммивояжера, женился на дочери богатого ювелира; Леон Брюншвик, сын бедного басонщика - на дочери зажиточного торговца.

¹⁸ Mauss M. Préface // Durkheim É. Le socialisme. Paris: Alcan, 1928. P. IX.

¹⁹ "Понятие заслуги и здесь появляется чрезвычайно своевременно, чтобы устранить (или, скорее, замаскировать) теоретические противоречия" (Filloux J.C. Op. cit. Р. 198; по поводу проблемы обоснования социальной иерархии).

²⁰ Durkheim É. Op. cit. Р. 341.

²¹ "La famillle conjugale" ["Семья как брачный союз"], лекция, прочитанная в 1892 году, опубликованная в Revue philosophique в 1921 году и переизданная Виктором Каради: Durkheim É. Textes. Paris: Minuit, 1975. T. 3. P. 45.