"Уважаемая редакция..."
НОЧЬ Игорь Веденеев, в прошлом студент г. Москва
ВСЕ, КАК ОДИН Виктор Топоров СПб
ИСТИНА В АБСУРДЕ Виктор Немчинов г. Москва
МНЕ МАЛО Т. К. г. Москва
НОЧЬ
"Чеченский народ - добрый, рыцарственный, по-детски наивный и простодушный". (Это из комментария ведущего программы "Вести" после возвращения Сергея Ковалева из Грозного.) И тут мне вспомнилась одна история двухлетней давности.
Из Питера в Москву я ехал ночным поездом. В дороге, как водится, поиздержался - книги купил, то да се. Так что на билет собрали тамошние друзья. Случилось, что мы оказались в одном вагоне с моим бывшим однокурсником, ныне преуспевающим бизнесменом. Разговорились, стоя в коридорчике перед купе; едем... И тут мимо нас, а, вернее сказать, между нами протиснулся маленький чеченец в "национальном" костюме "тройка". Прошмыгнул раз, другой, третий - при этом как-то заметно задевая меня плечом. (Восточного во мне немного, но оно есть. У людей с Кавказа просто нюх на меня какой-то: распознают безошибочно.
И вот, едва все заснули, и я растянулся на верхней полке, в дверь просовывается голова того самого: спускайся, мол, дело есть! Сели мы внизу, прямо на спящих. Оказалось, он в Москве два года, по-настоящему пока пристать ни к чему не может - так "шестеркой" и мотается от одних к другим. В Питер привез груз: чемоданы с травкой. Сбыл, да надули - денег не дали, да еще отобрали документ и дубленку. В таком виде ему нельзя к своим возвращаться. Вот и говорит мне: давай вагон возьмем! Ты в накладе не останешься... А сам, как фокусник: то нож достанет, то бутылку. И вот мы все это обсуждаем, а поезд идет, а мужики спят...
Вижу - не шутит, горячее становится. Я время тяну, про родных расспрашиваю. А он уж свои ботинки снял - чужие сапоги зимние надевает и в висящий пиджак руку запустил. В какой-то момент что-то во мне ему неладное показалось - глаза сверкнули (а уж бутылку мы почти прикончили)... Спасло мое положение то, что милиционер пошел по вагону, да проводница собралась билеты проверять. Пока я разворачивался, мой подельник, точно кошка, прыгнул и исчез.
Сейчас как-то неуместно вроде вспоминать такое. Могут "приклеить" что-нибудь: война. А вот лезет в голову не вовремя. Но уж больно встреча эта ночная, вагонная страшненькой мне тогда показалась.
Игорь Веденеев, в прошлом студент
г. Москва
ВСЕ, КАК ОДИН
Согласно некоторым свидетельствам, для престарелого Л.И. Брежнева в единственном экземпляре печатали особые версии центральных газет, удаляя из потока информации и аналитических материалов все, что могло бы генерального секретаря расстроить. Традиция эта в наши дни получила дальнейшее развитие: теперь в расчете на одну персону создаются официальные документы. Таковыми являются:
Конституция. Помню, читал в алексеевском проекте: "Президент является гарантом офицерской чести". Почему тогда уж не супружеской верности? Конституцию никто не собирался соблюдать: она создана и как бы принята с единственной целью - усладить августейший слух;
Договор о согласии. И вовсе уж нечто несуразное. В этой связи уместно вспомнить, что президент у нас не присягал. Ни на Конституции (если не считать прежней, с которой он обошелся с известной бесцеремонностью), ни хотя бы на Договоре;
Ваучер. Президент радовался ему, как дитя. Конечно, он был не единственным, кто так радовался ваучеру, но остальные - по личной корысти или (Чубайс) по долгу службы. И только президент радовался ваучеру бескорыстно, а значит, тот и был издан именно для него;
Указ о борьбе с бандитизмом и другими формами организованной преступности. Об этом стоит поговорить.
Указ президента легко осудить, исходя из простейшего силлогизма: все процессы, инициированные данным главой данного государства, неизменно оборачивались для самого государства и для его граждан все новыми бедами (или, в лучшем случае, оставались бесполезными), следовательно и этот окажется бесполезным, либо принесет нам новые беды. Такое рассуждение хоть и справедливо, однако же совершенно недостаточно.
Недостаточным окажется и другое - хотя также справедливое - рассуждение, согласно которому такой президент, такой министр внутренних дел, такой и.о.генпрокурора и такой руководитель ФСК со всей неизбежностью обратят этот указ на борьбу с инакомыслящими. Достаточно проверить деятельность любого независимого издания, любого бизнесмена, поддерживающего любую оппозиционную партию, и какая-нибудь форма организованной преступности - да еще при нынешней правовой неразберихе - непременно отыщется. Здесь даже не понадобится массовых санкций и расправ - достаточно нагнать на одном-двух примерах страху, того самого страху, дыхание которого в стране и отличает диктатуру от пусть и пожизненного, но беззубого президентства.
Но, повторюсь, и этих соображений недостаточно. Вопрос, возникающий в связи с президентским указом, можно сформулировать двояко: 1) возможна ли в нашей стране борьба с организованной преступностью? и 2) нужна ли такая борьба в сегодняшних условиях?
На первый вопрос следует ответить положительно. Хотя бы в силу вышеизложенного. Конечно, преступная природа самой власти не позволит такой борьбе превратиться в поединок между Добром и Злом, но ведь это, наверное, и не обязательно? Тем более, что избирательная борьба с организованной преступностью является не только имитацией, но и составной частью борьбы подлинной. И страх угодить под очередную кампанию будет, понятно, присутствовать. В том числе, и в преступной среде.
Но все-таки что это такое - преступная среда? И как она соотносится с преступной властью?.. В свое время Гдлян с Ивановым "копнули" Узбекистан (отвлечемся сейчас от того, по чьей наводке и какими средствами они это делали) - и едва не упекли за решетку население целой союзной республики. Республики, между прочим, не лучшей, но и не худшей всех остальных. "Абиссинский налог" (то есть регулярную мзду, взимаемую вышестоящими с подчиненных) следователи в каждом конкретном случае трактовали как взятку... Но ведь и сейчас - а верней, сейчас тем более - за устройство, скажем, продавцом в "колониальную лавку" надо "отстегивать" деньгами или натурою, причем регулярно, а уж хозяева, в свою очередь, "отстегнут" и рэкету, и милиции, и мэрии, и налоговой полиции, и санитарной инспекции. Преступная власть, борясь с преступной средой, может добиться (если преуспеет в своей борьбе) только одного: не допустить проникновения новых преступников и в свои, и в преступные эшелоны. Для чего, во многом, нынешняя борьба и затеяна.
А может ли государство победить организованную преступность, раз уж таковая возникла? Или хотя бы подавить ее? Победить не может (разве что где-нибудь в Албании), подавить - вполне. Но для этого оно должно превратиться не в полицейское государство, о чем сейчас немало толкуют, а в откровенно репрессивное. Мафию подавил, хотя и не искоренил Муссолини, организованную преступность отстрелял в ходе массовых репрессий (но не извел) Сталин. Гитлер, покончив со штурмовиками Рэма, возможно, тоже считал их представителями организованной преступности.
Что же будет, если нынешняя преступная (по определению) и бессильная (по определению) власть возьмется бороться с "бандитизмом и другими формами организованной преступности"? Стоит ли овчинка - в данном случае, наша шкура - такой выделки? На какие моральные нормы, на какие незыблемые традиции сможет государство опереться в такой борьбе, к каким положительным идеалам воззовет, какую награду уготовит доморощенным комиссарам Каттани?
Нужно ли, посильно ли затевать борьбу с организованной преступностью, не имея и не замышляя создать в обществе, да и в структурах самой власти некоего полюса порядочности и законности?.. Указ президента лукав: люди готовы смириться с полицейским произволом, лишь бы их не убивали, не грабили, не насиловали, но борьба-то намечается вовсе не с этим! Люди страдают от уличной и квартирной преступности, а не от все равно не искоренимого рэкета - так ты с нею, с уличной, и борись! Порядок и коррупция вовсе не взаимоисключаемы, но борьба (или псевдоборьба) с "коррупцией" ни в коем случае не приведет к порядку - разве что к политическому единомыслию по описанной выше схеме. А для того, чтобы навести порядок, с лихвой хватило бы и действующего законодательства - было бы только желание, а не его имитация.
Мне уже доводилось писать о страшилках по поводу Веймарской республики: то полицейское государство с развитой демократией, свободной печатью, веротерпимостью, смешанной экономикой и широкими правами трудящихся для нас не жупел, а идеал - труднодостижимый идеал. Прусская полиция превосходно боролась с уличной преступностью, а в политические и межклановые свары не вмешивалась (за что ее, придя к власти, и разогнал Гитлер, а двенадцать лет спустя уцелевшие ее сотрудники составили цвет криминальной полиции обеих Германий). На Веймарскую республику нам и следовало бы ориентироваться.
А впрочем, попугают - и отвяжутся, и пресловутый "Указ..." пополнит копилку документов, которые можно было бы назвать ваучерами на одну персону.
Виктор Топоров
СПб
ИСТИНА В АБСУРДЕ
Как и в политике, в жизни и в кино у нас преобладает такая же мыльная опера. Принцип ее простой: концов не оставлять! Сюжеты начинаются и благополучно обрываются, где придется, совсем как в жизни каждого... Главное, что сюжеты всегда есть и что персонажи все время одни и те же. Главное, чтобы, щелкнув тумблером в любом месте бесконечного сериала или политического шоу, получить умильный эффект узнавания. Затем можно сразу выключать, а можно и чуть покайфовать, послушав, как наши персонажи самозабвенно токуют. "Токуют" - это и наш новый английский сленг и старый русский охотничий термин. Ведь никто партнера не слышит и не собирается слушать. Это не входит в правила игры.
"Почему же Кант решил, что все, что ведет человека к ужасу перед собой, должно быть отвергнуто? Почему в отвращении к себе видеть следствие заблуждения? И уважение к себе считать признаком истины или наградой за истину?" (Лев Шестов)
1 апреля мы валяем дурака. В этом "валяньи дурака" присутствует критика существующего мира. В каком-то отношении "дурак" умен: он знает о мире больше, чем его современники, одураченные собственной отупляющей серьезностью. Чтобы при отсутствии информации узнать больше, необходимо брехтовское отстранение. Нужно как минимум выйти из себя (без самоиронии тут не обойтись), как максимум - вывести из себя публику.
С позиций компаративистики, мы сталкиваемся здесь с различием Запада и России. В западном карнавале секуляризованное осмеяние направлено на самих себя, это часть гражданской культуры.
В России этого разделения не было. Государственность была склеена с церковностью, и места свободной общественности не предусматривала. Гражданственность, столь гипертрофированная в русской словесности и у передвижников, была лишь художеством. Она-то и подлежала осмеянию как часть чуждой культуры - цивилизованности.
Гоголь ужасался: "Чему смеетесь? - Над собой смеетесь!.. Эх вы!.." Но в России-то смех всегда направлен на соседа. И юродивый, работая на людях, смеялся не над собой - он смеялся на миру.
Народной знаковой системой насаждение культуры в России отвергается: "мы люди простые". Нам ваши гражданские правила да приличия не писаны: ни к чему, лишняя обуза. А что до "черных полковников", так авось обойдется, это ведь вас культурных шерстить будут, а мы на вас прытких посмеемся. Мы их еще и выберем вам назло!
Абсурдная историческая внеположенность культуры и социума лежит в основе бескультурья. Бескультурье в России - это форма проживания несвоей жизни.
Квазисвобода раба проявляет себя в хамстве, которое пронизывает всю нашу жизнь. Здесь и лагерное сознание, и выносливость, и постоянная готовность к форсмажорным обстоятельствам при неспособности работать под стрессом и вообще эффективно "корпеть над делами". Тут и абсурдная готовность прожить жизнь начерно, и особая психология стяжательства, и своеобразное толкование честности.
Хамство парадоксальным образом сочетается с набожностью, порой доходящей до кликушества. Но мир сакральный и мир профанный в России не сочетаются.
Виктор Немчинов
г. Москва
МНЕ МАЛО
"Век ХХ и мир" похож на непрерывный мониторинг ощущений реальности. Он как бы вид через призму, где прошлым знанием отменяют сегодняшнее.
В известном смысле, авторы "Века ХХ" защищаются журналом от наседающего кошмара. По-моему, нынешний вариант журнала есть средство самореализации - и то, что это самовыражение таково, - от внутренней раскрепощенности восприятия жизни. Идет "крутая" рефлексия по поводу реальности, люди вываливают на страницах журнала свою индивидуальную реакцию на окружающий мир. Это как самиздат: пишут те, кто чувствует, что им нет места в ТАКОЙ жизни. Не потому, что им чего-то не досталось на этом столе, а потому, что они вообще живут иначе.
Может я какой-то странный, но - мне этого мало. Мне мало видеть и знать, что кто-то в этой жизни ДУМАЕТ нечто про эту же жизнь. Мне ведь как-то надо и завтра в ней жить. И не только (не столько!) "жизнью духа".
Мне не нравится отсутствие в журнале материальных (понимаете меня?) выходов и путей. "Век ХХ" слишком жесткое издание. И в этом смысле, как мне кажется, НЕ-СИЛЬНОЕ. В нем есть сила (=воля) к жесткой позиции, но не хватает силы (и воли?) называть то, что наступит завтра.
Дочитывая ту и или иную статью, мне все время хочется спросить: "Ну?.. Ну и что? Дальше-то что?"
Мне говорят - думай!
МНЕ - МАЛО!
Мне не говорят как быть, а предлагают решить это саммому. Наверное, общение с коллективным пропагандистом, агитатором и организатором для меня неизмеримо легче.
Наверное, этот журнал просто не для таких, как я. Мне бы - "Моделист-конструктор", с ним только одна проблема: "Окончание статьи (чертежа) см. следующий номер". "Век ХХ" не обещает мне выхода, но принуждает задуматься и расчувствоваться.
МНЕ - МАЛО!
Жизнь в истории - есть существование в трех ипостасях - прошлом, настоящем и, непременно, будущем - когда "весь мир под ногами". И кажется, что я вправе ожидать от тех, кто из прошлого видит настоящее, хотя бы маленькой щелочки в будущее. Мне без нее нельзя.
Т.К.
г. Москва
