ПЕРЕСАДКА
Михаил Ильин
Возможность государства
Под "остентативностью" понимается особое качество развивающихся политических систем, для которых состояние трансформации стало хроническим, как в России.
Это качество заключается в таком функционировании отдельных институтов, субсистем и систем в целом, как если бы они были не сами собой, а иными. Это "притворство" и "оборотничество", без которых невозможно развитие: чтобы стать иным, нужно уже сейчас на эту инакость равняться. И то, что внешне выглядит как вульгарный обман и самообман ("потемкинские деревни"), на практике поддается рационализации, превращаясь в основу особого способа существования.
В свете ярко выраженной остентативности отечественной политии становится понятно, почему попытки ее анализа в привычных "западных" категориях дают весьма удручающие результаты. В лучшем случае это банальные констатации самоочевидностей, в худшем - наивные, технократически упрощенные, утопические рекомендации. Это существование становящегося (energeia) в отличие от существования ставшего (ergon). Требуется найти угол зрения и категориальный аппарат, который бы позволил точнее воспринимать и интерпретировать реальности отечественной политической системы.
В данном отношении немалой методологической ценностью обладает разработанная американским политологом Фредом У.Риггзом модель т.н. призматической системы (Riggs F.W. Administration in Developing Countries: The Theory of Prismatic Society. - Boston, 1964; idem. Thailand: The Modernization of Bureacratic Polity. - Honolulu, 1966). Эта модель предполагает объяснение парадоксальных результатов развития бюрократических систем в странах третьего мира с помощью различения не только формально представленных традиционных и модернизированных институтов, но и их реального функционирования: институт кажется современным, но функционирует как традиционный, и наоборот.
В призматической системе привычные политические процессы как бы преломляются - происходит сдвиг, игра кажимостей. Риггз объясняет это тем, что в переходных, или транзиторных системах, ушедших от традиционных, но так не ставших вполне современными, дифференциация институтов, структур и функций зашла достаточно далеко, но при их общей аморфности позволяет им совершенно произвольным образом интерферировать.
Развивая методологические подходы Риггза, представляется возможным сформулировать идею остентативности (кажимости, функционального переноса) как характеристики разнородности, противоречивости любых развивающихся политических систем, т.е. не только транзиторных, но и динамичных систем современности и древности. Соответственно можно выделить особый тип остентативных политических систем, где динамические ("призматические") качества становятся определяющими и самодовлеющими.
Особенности российской остентативности заключаются в том, что призматические "кажимости" оказались при всех своих превращениях довольно устойчивы. Происходит постоянное противоборство и соединение непохожих подобий и мимикрирующих друг под друга взаимоисключений. При всей подвижности и пластичности по крайней мере с петровских времен, отечественная политическая система слагается из четырех совершенно разнородных базовых блоков и посредующей схемы (медиатора), скрепляющей их. Если взять эти блоки в порядке их образования, то получается следующая картина.
Первый блок - вполне традиционная патримональная пирамидальная система, представляющая из себя механическое, пирамидальное сочленение патримоний (тип "вотчины"), которое строится как бы по модели самой патримонии (отец отцов, царь царей и т.п.). Эта система тяготеет к протоимперскому типу и отягощена архаикой. Она единственная возникла естественным образом в процессе колонизации Русской равнины восточными славянами и образования Киевской Руси как конгломерата очаговых "патримоний", приуроченных к лесостепной зоне и квазилесостепным вкраплениям урочищ-оазисов среди лесной "пустыни".
Второй блок возникает как симулакр политии мощного авторитетного соседа - Ромейской империи. Действительно, крайняя разбросанность и рыхлость пирамиды, которую попытались "сгрести" первые киевские князья, явно требовала установления дополнительных скреп. Забежавший вперед с моделью "Полк домов" Святослав сделал совершенно необходимые быстрые и кардинальные решения. Чисто эволюционные меры по использованию принципа державной интеграции (введение Владимиром шестибожного пантеона во главе с Перуном) давали недостаточный эффект. Отсюда идея резкого скачка, как сказали бы теперь, опережающего развития до мирового уровня цивилизации. Была чисто внешне скопирована с византийских образцов теократическая модель "Православие". В результате возник симулакр: ведь не только имперская стадия, но и предшествующая, переходная еще не были пройдены. Нынешняя его ипостась - идеократия - довела до высокой степени давление гомогенного родового этноса и вообще начал автократии-самодержавия. Обращения, притворства симулакра ведут к тому, что в российской системе данный блок представлен православием, в советской - как бы атеистическим коммунизмом, в постсоветской - как бы антикоммунистической "демократией".
Третий блок - деспотия в ее исходном аристотелевском смысле. Этот блок также возник как симулакр, правда не добровольный, а принудительный, навязанный Ордой. Здесь чисто внешним образом была внедрена модель осложненной деспотии "Полк домов", в ее версии, продвинутой к модели простой горизонтальной империи. В силу эволюционной близости, а также наличия прецедентов (Святослав, геополитическая программа Олега "Гориславлича" и т.п.) данный симулакр сравнительно успешно прижился, но преимущественно в верхушечных, властных структурах. Ощущение его внешности, навязанности внизу сохраняется даже сейчас.
Функционирует этот блок как непосредственная мобилизация всех ресурсов, включая и ресурсы принудительного насилия, на решение конкретной, ad hoc формулируемой "исторической", или "судьбоносной" задачи - построить на болотах столицу, первыми выйти в космос, осуществить полную и окончательную электрификацию (коллективизацию, приватизацию и т.п.).
Наконец, последний, четвертый блок возник при ранних Романовых как претендующая на модернизированность военно-бюрократическая структура "государевой службы". Данный блок по своей природе связан с позднеимперским развитием, накануне и на грани перехода к современности. Его можно считать симулакром модели абсолютного государства в ее полицейской версии.
Данный блок также редуцирован до сравнительно незамысловатой военно-административной системы в ее царистской, советской и постсоветской версиях "государевой службы". Он, естественно, хуже всего прижился. Дело тут не только в сравнительно позднем появлении, но и в эволюционной продвинутости самого симулакра, связанного уже с эпохой модерна.
Эти блоки находятся в остром конфликте друг с другом. Они типологически разнородны, их логики качественно различны. Вместе с тем совершенно очевидно, что на практике они вполне успешно не только сосуществуют, но как бы мирно оборачиваются друг другом, передавая, транслируя, конвертируя конкретные функции. Как это достигается? За счет образования особого устройства - модератора, который проще каждого из блоков и одновременно подобен каждому из них. В результате смысл той или иной функции легко редуцируется в категории модератора, чтобы быть переданным и воспроизведенным уже в другом блоке.
Что же представляет собой модератор? Это соединение трех сфер: ядра, посредующей и внешней оболочки. Центром всех этих сфер является символическая фигура автократа (царя, императора, генсека, "всенародно избранного президента"). Внешней оболочкой во всех случаях является "народ". Ядро же и посредующая оболочка могут раскрываться как в военно-бюрократическую иерархию, так и в патримональное "старшинство", как в ступени (и степени) православно-коммуно-демократической ортодоксии, так и в близкость-удаленность от деспота. Подобный инструмент позволяет редуцировать функции каждого из блоков и делать их понятными и приемлемыми для остальных. Так осуществляется призматическое расщепление, дробление "кажимостей" одной и той же реальности, их взаимное обращение друг в друга.
Важным следствием российской остентативности (комплекса внедрения "передовых" симулакров) стала ее неразрывная связь с комплексом форсированной модернизации, внушаемым культурным давлением Европы, с одной стороны, и ощущением собственной "отсталости", с другой. Этот комплекс стал застарелой болезнью России, мучающей ее по крайней мере со времен Петра I. Общей его моделью, точнее логической схемой, является установление амбициозных задач в некой "ключевой" области с прицелом "догнать и перегнать" передовые страны, сознательное отбрасывание или даже уничтожение "отсталых", "варварских", "реакционных" секторов политической системы в расчете на самопроизвольное подтягивание остальных элементов и блоков политической системы.
Возможности отечественной политии
Преодоление кризиса предполагает не столько определение долгосрочных перспектив (об этой проблеме ни в коем случае забывать нельзя), но прежде всего выявление максимально широкого диапазона наличных возможностей развития. Эти возможности представляют собой базовые условия формирования нового поколения отечественной политической системы. При этом не следует слишком тревожиться по поводу использования тех или иных возможностей в прошлом. Политические инcтитуты, структуры и функции весьма пластичны и достаточно легко меняют свою смысловую наполненность для вовлеченных в политический процесс людей в зависимости от меняющегося контекста.
Что это за возможности? Их можно обобщить в группы, связанные прагматическими императивами политического выживания.
Первым по значимости для страны и по степени ожидаемого вклада политической науки следует выделить развитие гражданственности и "культуры гражданина" (civic culture). Речь идет, в первую очередь, о существенном обогащении содержания и операциональных возможностей личности. При этом ни в коем случае не следует переводить проблему в плоскость создания "нового человека" по идеологическому шаблону (замена православного коммунистом, а теперь "демократом"). Напротив, дело заключается в актуализации личностного разнообразия. Это означает, что политическая практика и политическая теория с помощью соответствующих институтов и правил, путем политического просвещения призваны помочь гражданам сознательно участвовать или уклоняться от участия в политическом процессе на основе отчетливого определения индивидуальных, групповых и общих (государственных, общественных, национальных) интересов и соответствующих им целей политического действия.
Не менее важно развитие государственности. В силу того, что этот процесс продвинулся лишь частично и очень неравномерно, открывается крайне широкое поле для весьма разнохарактерной работы.
Прежде всего необходима своего рода инвентаризация институтов, структур и функций отечественной государственности, их рациональное разделение и оценка, которые способны помочь выявить "пустоты", которые нуждаются в заполнении соответствующими образованиями, а также "призматическое" (по Риггзу) наложение друг на друга структур и функций. Столь необходимая для российского государства работа фактически так и не начата. Властные структуры ориентируют политическую науку на сиюминутную, крайне конъюнктурную проблематику, да и самих политологов чрезмерно увлекает и отвлекает "злоба дня" от несравненно более важной работы по выявлению реального потенциала нашей государственности.
Вне зависимости от результатов такой "инвентаризации" совершенно ясно, что есть несколько проблемных областей, требующих немедленного внимания уже сейчас. Это, в первую очередь, вопросы разделения властей и становления рациональной бюрократии - государственной службы. Здесь крайне важно преодолеть целый ряд стереотипов, укоренившихся в общественном сознании и закрепленных политической культурой. Эти стереотипы не только препятствуют эффективности и рациональности политических действий, но сводят на нет усилия по осуществлению политической реформы.
Среди подобных стереотипов одним из наиболее опасных является поверхностное истолкование идеи разделения властей. Утвердился шаблон, в соответствии с которым необходимо лишь воспроизвести некие "классические образцы", точнее декларировать создание формальных институтов безо всякой оглядки на содержание и условия их функционирования. В результате возникают всего лишь симулакры, которые по законам риггзовской "призматики" зачастую нагружаются совершенно неожиданными для инициаторов функциями.
Характерный пример - попытки формального создания сверху "законодательной власти". Очень легко объявить, что отныне некая группа избранных в ходе голосования представителей граждан является "законодательной властью" и даже декларировать передачу им соответствующих полномочий. Фактически же все подобного рода представительные собрания от Земских соборов до Съездов народных депутатов обладали ярко выраженной интегративной функцией. Их задачей было обобщение достижений, устремлений и жалоб различных "земель", их соединение воедино и символическая демонстрация всероссийского (всесоюзного) единства. В качестве таких символических действий нередко выступало принятие, а чаще санкционирование неких политических решений, возвышавшихся тем самым до уровня закона.
В этом нет ничего ненормального. Те же европейские парламенты, генеральные штаты, риксдаги и т.п. до поры до времени также были институтами интеграции. Они санкционировали отдельные законы, чаще всего решения по налогообложению. Понадобились века, чтобы от интегративной функции дифференцировалась функция законодательная (или была вырвана, уж как получится, у суверена-законодателя). Формы перехода даже в небольшой Западной Европе крайне многообразны и, главное, длительны, а сам переход извилист.
В этой связи, видимо, целесообразно восстановить дуализм представительных органов, при котором более широкий (тип Съезда, Земского собора) развивал бы интегративную функцию, а более узкий (тип Верховного Совета, Государственной Думы) концентрировал бы усилия на законодательной деятельности.
Другой набор стереотипов, мешающих рациональному разделению властей, связан с тем, что разделение понимается как уменьшение, ущерб. Признавая принцип разделения властей как своего рода знак "цивилизованности", большинство отечественных политиков на деле тут же начинают концентрировать власть и добиваться дополнительных полномочий, далеко выходящих из собственной функциональной сферы. "Законодатели" пытаются присвоить распорядительные, контрольные, судебные и различные другие полномочия. Президент заявляет, что без дополнительных полномочий и прав издавать указы, имеющие силу закона, реформы невозможны. Более того, он одновременно претендует и на роль главы исполнительной власти, и - гаранта конституционности, хотя функционально в современных политических системах эти роли разделены. В результате возникает "призматический" эффект, когда все заняты не своим делом, а политический процесс увязает в череде кажимостей, "потемкинских деревень".
В подобной ситуации добиться реального сдвига можно путем признания реальной функциональной дифференциации власти, где сохраняющие автономность традиционные блоки можно рассматривать как реально дифференцировавшиеся власти.
Это власть административная, более всего тяготеющая к функции целедостижения. Это власть традиционно-патримониальная, связанная с функцией поддержания образцов (pattern maintenance). Это власть идеократическая, связанная с интегративной функцией, с выявлением общего этоса, общей правды. Наконец, это власть деспотическая, связанная с мобилизацией ресурсов, адаптивных возможностей системы. Все это традиционные для нашей политической системы блоки и функциональные размежевания. Однако за последние сто с лишним лет и, особенно, за последние 5-6 и в России возникли новые власти - симулакры модерности, претендующие на ту или иную функциональность. Это прежде всего законодательная, законохранительная, судебная и муниципальная власти.
В этой связи политическая (конституционная) реформа потребовала бы для начала признания существования четырех "старых" и четырех "новых" властей, ясного их функционального и институционального размежевания без оглядки на "классические" версии разделения властей, обусловленные значительным своеобразием положения и развития некоторых западноевропейских "островов", например, Британии и Скандинавии.
На практике это потребовало бы развития черт рациональной бюрократии в деятельности нынешней т.н. "исполнительной власти", освобождение этой власти от груза принятия решений и от необходимости ценностных суждений. Это дело непростое, но в условиях возникающего идейного и политического плюрализма, точнее, постепенного распада идейного единообразия, развитие в этом направлении может представлять для административного блока политической системы шанс на выживание и консолидацию своих позиций. С точки зрения развития политической системы это позволило бы дать импульс более четкой дифференциации, а значит, и эффективному функционированию власти административной, более всего тяготеющей к функции целедостижения, т.е. политической par exellence.
Власть традиционно-патримониальная, связанная с функцией поддержания образцов (pattern maintenanct), ориентирована на культурную функциональность в политической сфере целедостижения. Стремиться к ее уничтожению под тем предлогом, что она консервативна, а то и реакционна, смешно и себе в убыток: функция поддержания образца не может быть консервативной. Дело в качестве этого консерватизма. Но этот вопрос решается не уничтожением функции, а насыщением ее позитивным, с точки зрения заинтересованных политиков и граждан, содержанием, а также соответствующим развитием формы. Попытки же борьбы с "реакционным традиционализмом" (чем бы при этом ни пугали - почвенничеством, имперскостью, коммунизмом или даже фашизмом) в любом случае контрпродуктивны, ибо сохранение и воспроизведение образцов будет идти по-прежнему, но в грубых, непредсказуемых и опасных формах.
Выходом может быть сознательное культивирование традиционализма, в частности, институциональное закрепление на различных уровнях роли патриарха-восстановителя (или охранителя) образцов и стандартов поведения. Такая роль не обязательно должна быть постоянной. Она может ритуально разыгрываться тем или иным должностным лицом в определенных, строго установленных случаях (подобно торжественному выезду лондонского лорда-мэра) или составлять ритуализованную часть должностных обязанностей (как парики и ритуалы британских судей). Кроме того, такие традиционалистские роли вполне способны проявить свою функциональность в критических ситуациях - вспомним поведение датского короля во времена фашистской оккупации или действия короля Испании при попытке военного переворота.
Значительные сложности связаны с рационализацией власти идеократической, связанной с выявлением общего этоса, общей правды. Здесь в политическую сферу вносится и прививается социетально-коммунитарный, "общинный" компонент. Как уже отмечалось, интегративная функция традиционно связана с православием, коммунизмом, а теперь "демократией", т.е. в предельном обобщении - с общинно-соборным началом.
Было бы наивно пытаться освободиться от интегративной функции. Она особенно важна для такой большой и пестрой страны, как Россия. Единственно, здесь потребуется развитие более продуманного и трезвого подхода. Выдвижение некой идеологии - старой ли православной, новой ли "демократической" - скорее всего окажется не только опасным, но по сути безнадежным: фактически мы имеем дело с целым набором "борющихся" квазиидеократий, связанных как с т.н. "четвертой властью", так и с псевдопартиями.
Более разумным в этой связи представляется формирование некого плюралистического, диалогического пространства согласия. Основу для него могли бы дать имперско-федералистические идейные комплексы, основанные на модели соединения разнородных и разнообразных частей (земель, регионов, культур, традиций, общин, верований и т.п.).
Институционализация интегративной функции вполне могла бы быть осуществлена через органы т.н. представительной власти, т.е. через собор как форму имперского собирания разнообразия. Единственно, как уже отмечалось, потребовалось бы разграничить представительную соборно-интегративную власть, согласующую и санкционирующую, и представительную законодательную власть, конвертирующую интересы различных общественных групп в законы, которыми руководствуется и государство, и гражданское общество. Подобное размежевание могло бы быть осуществлено как путем создания двух палат в представительных органах (менее рациональным в конечном счете, но более простым в ближней перспективе), так и разделением представительных органов на соборы (съезды) и законодательные собрания (думы, парламенты, советы) с их взаимной балансировкой.
Это могло бы осуществляться, например, тем, что периодически собираемый собор ревизует и санкционирует деятельность постоянного законодательного собрания, принимает наказ для его будущей деятельности. Однако решения собора могут только приостанавливать (отправлять на пересмотр) или отменять принятые законодательным собранием акты, но не заменять их. Кроме того, любые инициативы собора, в том числе обращенные не только к законодательной, но и к остальным ветвям власти, могут выражаться только в виде запросов и наказов.
Власть деспотическая, связанная с мобилизацией ресурсов и адаптивных возможностей системы в целом (экономический аспект, по Парсону), также нуждается в отчетливой дифференциации и рационализации. Ключевая роль в деспотическом комплексе традиционно принадлежит т.н. силовым структурам, обладающим монополией на принудительное насилие. Эта сторона, однако, лишь вспомогательная, инструментальная. Главное - в фактически неограниченном деспотическом контроле над ресурсами, в первую очередь, людскими ресурсами. Этому контролю, как и прежде, прямо или косвенно подчинены все звенья силовых структур, от системы исправительных учреждений, использующих дешевый, практически рабский труд, до армии, принудительно присваивающей столь же "дармовые" людские ресурсы. К этому комплексу на разных этапах в большей или меньшей степени подключались другие ведомства, обеспечивающие мобилизацию всех мыслимых ресурсов и возможностей на решение "судьбоносных" задач, от строительства новой столицы на гнилых болотах до выхода в космос, от всеобщего закрепощения до поголовной ваучеризации.
Ликвидировать этот комплекс невозможно. Этому препятствует не только историческая, да и чисто психологическая инерция, но также тот геополитический факт, что обилие "трудных пространств" (выражение В.Л.Цымбурского), сравнительно низкая и неустойчивая продуктивность более "благоприятных" регионов, чисто природная затрудненность транспортно-коммуникативных связей, наконец, крайне высокая ресурсо-энергоемкость освоения территорий делают совершенно необходимым концентрацию ресурсов, их принудительное изымание в одних местах и целенаправленной передачи в другие. Если оставить в стороне "субъективные", привходящие обстоятельства (дефицит культуры, навыков организации, технической компетентности и т.п.), а учитывать только "объективные", средовые факторы, то и тогда приходится констатировать, что слабая экономическая, инженерная и экологическая защищенность населения, а также уязвимость многих регионов для природных бедствий, их высокая экологическая ранимость, усугубленная неудержимой и нерациональной индустриализаций, созданием опасных концентраций веществ и энергии, делает проблему чрезвычайных ситуаций крайне острой, а тут возникает необходимость создания потенциала для преодоления катастроф.
Приходится признать, что особый мобилизационный комплекс, приобретший, увы, деспотический характер, жизненно необходим России. Проблема заключается в том, чтобы, во-первых, сделать его функционирование максимально эффективным, нерасточительным, а, во-вторых, надежно контролируемым и уравновешенным другими ветвями власти. В этой связи как первый шаг совершенно необходимы реформы армии, системы исправительных учреждений, полицейского надзора и благочиния, включая паспортный режим, гражданской обороны, пожарной охраны, санитарно-эпидемиологических, экологических и природоохранных служб, а также множества аналогичных ведомств и организаций.
Требуется рациональная переориентация всего этого комплекса на центральную проблему обеспечения безопасности населения и создание единой ресурсной основы для функционирования комплекса национальной безопасности. В качестве политического инструмента, координирующего функционирование данной ветви власти, мог бы выступить Совет безопасности, наделенный соответствующими полномочиями и формально не подчиненный ни одной другой ветви власти.
Подобное реформирование мобилизационного комплекса по необходимости должно быть длительным и кропотливым делом. Наибольшая трудность состоит в преодолении искушения "радикального" решения. Сам по себе "радикализм" только способствует воспроизведению деспотических черт комплекса, а их как раз и нужно изживать. Но изживание это достигается не пустыми декларациями об отмене, а постепенным, многократно подкрепляемым вытеснением деспотических черт политическими.
Развитие законодательной власти сопряжено с наличием двух тенденций и, соответственно, стратегий. Естественное развитие законодательной власти, как оно нам известно из европейской истории, связано с постепенным, многовековым процессом секуляризации. Интегративная функция, выраженная через представительство (не современное, а архаическое), соединялась с функцией поддержания образца. Это соединение санкционировало, "пролегитимировало" закон, провозглашение, закрепление и осуществление которого делегировалось монарху. Санкционирование закона с помощью интегративной функции постепенно становится все важнее. Сам закон из богоданного превращается сначала в проявление "вечной конституции", а затем приобретает вполне секуляризованный, рукотворный характер. В этих условиях представительные собрания (парламенты, генеральные штаты, ландтаги и т.п.) развивают и формализуют новую законодательную функцию. Интегративно-представительная функция сохраняется как факультативная, через парламентское единство большинства и оппозиции, с ее особыми правами и привилегиями. Интегративная же функция par excellence закрепляется за гражданским обществом в целом и его отдельными институтами.
На этом фоне нельзя не признать безусловное преобладание интегративной функции в отечественных представительных учреждениях недавнего прошлого (съезды, с одной стороны демонстрировавшие "нерушимое единство", а с другой - собиравшие жалобы и наказы) и сегодняшнего дня. Этим, в первую очередь, и можно объяснить установку депутатов на выявление всеобщей "правды", которая, собственно, и должна отлиться в законы. Массовое сознание и неспособные возвыситься над ним политические "элиты" требуют от представительных органов всей "правды" и только "правды" здесь и немедленно (hic et nunc), а также демонстрации "нерушимого единства" вокруг этой "правды".
Вполне понятно, что более или менее адекватно отражающий расщепление (crisis) депутатский корпус не в состоянии удовлетворить требования массового сознания.
Как уже предлагалось, необходима структурная дифференциация, создание двух типов представительных органов, один из которых развивает преимущественно интегративную функцию и лишь частично законодательную (в форме санкционирования принятых и уже действующих законов, определения общих приоритетов законотворчества), а второй - преимущественно законодательную, но с сохранением отдельных аспектов интегративной (в форме механизма согласия фракций и гарантий прав меньшинства).
Другим важным моментом рационализации интегративной функции может послужить более осмысленная организация законоохранительной деятельности. Сейчас она формально сосредоточена в фактически все еще не действующем Конституционном суде. Использование американской модели уже сослужило нам очень плохую службу. Дело в том, что у нас практически отсутствует как традиция контроля и сдерживания властей снизу через судебные органы, так и функция суда интерпретировать, вводить в действие закон и создавать прецедент. По сути дела каждое решение британского, а также американского судьи является воспроизводством, подтверждением и закреплением (охраной) "закона страны", или Конституции США. Иное дело у нас. Как и во многих континентальных политических системах, позднее развитие законоохранительной деятельности как разновидности интегративной функции вполне логично осуществляется внутри представительных органов.
В отечественной политической системе собственно судебная деятельность не получила развития в качестве базовой функции. Полномочия суда так или иначе использовались всеми четырьмя основными блоками отечественной политической системы. Создание симулакров европейского суда в ходе попыток модернизации (наиболее заметная и основательная - судебная реформа при Александре II) фактически вело к тому, что возникало формальное пространство взаимодействия и взаимообращения четырех "прав" - административно-бюрократического, традиционно-патримониального, идеократического (православного, "коммунистического", "демократического") и деспотического. Конечно, относительная независимость или, лучше сказать, автономность суда, большая в одни периоды, меньшая в другие, позволяла развивать как специфические нормы поведения, так и некое подобие юридического этоса. Это, однако, делало суд в лучшем случае влиятельной корпорацией, способной в какой-то мере противостоять давлению той или иной ветви власти, но не встать с ними наравне.
В последние годы условия существенно изменились в лучшую сторону. Хотя до подлинной независимости еще далеко, автономность суда значительно возросла. Это, однако, требует вполне сознательных и последовательных усилий по "разгруживанию" остальных блоков политической системы от полномочий по контролю, установления соответствия нормативным образцам и т.п., т.е. не только судебной, но и административной реформы по меньшей мере. Во всяком случае следует постоянно и последовательно расширять полномочия суда и органов юстиции, ограничивая соответствующие полномочия традиционных и новых блоков политической системы. При этом особенно важно максимально ограничить и передать судебным органам "чрезвычайные" полномочия мобилизационного блока, тем более что он все еще ярко отмечен своим деспотическим первородством.
Фактически недифференцированными остаются две особых разновидности власти, типичные для современной политической системы. Это прежде всего муниципальная власть, а также выделенная еще Дж.Локком федеративная власть. Значение и той, и другой для России крайне велико, однако столь же велика их растворенность в традиционных блоках. Преодоление кризиса фактически немыслимо без сдвигов в этом деле. В этой связи необходимо максимально повысить автономность и ресурсное обеспечение местного самоуправления, пересмотреть принципы и практику распределения бюджета, приступить к постепенному внедрению принципа субстидиарности. Последняя мера крайне важна для дифференциации и развития федеративной власти. Сохранение прежней, кремлевской системы тайной дипломатии явно мешает рациональному развитию отношений со странами дальнего и ближнего зарубежья, с прочими политическими (акторами-в тексте) факторами, выступающими в качестве партнеров России. Требуется не просто реформа внешнеполитической службы, но создание более гибкой и современной структуры политических взаимодействий России со всем многообразием своих партнеров. Ближайшими же практическими шагами могло бы стать обновление на вполне рациональной и современной, модернизированной основе кардинальных имперско-федералистских начал, в первую очередь создание рациональных (работающих) границ.
Наконец, новые возможности открываются с переходом в фазу латентного состояния медиационного блока, осуществлявшего взаимопревращения кажимостей. Продолжающиеся взаимопревращения идут, вероятно, уже по инерции, которая может быть очень велика. Поскольку в соответствии с "законом вечности" раз образовавшаяся функциональная ниша не может бесследно исчезнуть, требуется функциональная замена, которая эффективно и уже навсегда вытеснила бы прежний медиатор и заменила бы его новым, более совершенным и современным.
Такая возможность существует. Она связана с развитием особой ветви власти - посреднической. Ее рациональный смысл был раскрыт еще Б.Констаном в виде того, что французский писатель, политик и политический мыслитель называл властью монархической. Лишенная какой-либо специализированной функциональности, эта власть обладает, однако, полномочиями сдерживать и взаимоуравновешивать все другие ветви власти. Характерно, что этой функцией нагружается "раздавший" все свои прежние функции - законодательную, судебную, административную, военно-деспотическую - монарх. Тем самым возникает некая общесистемная метафункциональность. У нас функциональным эквивалентом такого монарха вполне в состоянии выступить Президент. Но для этого он должен освободиться от всех прочих, мешающих ему полномочий.
Одной из острейших проблем отечественной политики является слабое развитие посредующих структур общественного управления (public administration). Фактически мы имеем дело с ситуацией, когда гражданин не имеет возможности опереться на соразмерные ему инструменты (институты) политического действия, чтобы, проходя по лестнице укрупнения таких институтов, адресовать свои проблемы и интересы государству. Важную роль здесь могут сыграть как институты гражданского общества, так и обладающие долей дуализма корпоративные структуры, а также разного рода общины.
Наконец, существенной возможностью, а может быть, и условием преодоления кризиса является воссоздание институционной основы "общественного догвора". В прежней, советской версии политической системы эту функцию брали на себя профсоюзы. Как региональные отделения, а тем более как всесоюзная организация, они представляли собой, во-первых, институционное выражение общенациональной общности (поголовное членство трудоспособного населения), а во-вторых, институциализацию социальных функций государства, гарантию заботы о каждом в соответствии с неписаным "общественным договором". Непродуманное разрушение этой скрепы выбило институционную основу из-под "общественного договора". Результатом стали лихорадочные и контрпродуктивные попытки навязть сверху верхушечные же "договоры об общественном согласии. В нынешней ситуации восстановление прежнего "профсоюзного единства" вряд ли возможно, да и не нужно. Гораздо надежнее, с одной стороны, создавать межкорпоративные структуры с расчетом их расширения до практически всеобщего охвата, а с другой - заключение конкретных пактов солидарности между четко определенными социальными и политическими субъектами (пакт солидарности регионов, пакт социального согласия между трудящимися и работодателями и т.п.)
