РАССТОЯНИЯ
Сергей Максудов
Пятилетка скорочтения
Как известно, дуракам полработы не показывают. Еще опаснее рассматривать незаконченное исследование. Всегда окажется, что в полной работе все не так, как показалось по незавершенной части. Несмотря на это, я хочу высказать некоторые замечания относительно "Выборочного указателя публикаций 1986-1990", выпущенного Библиотекой иностранной литературы, на обложке которого стоит выпуск 1, Москва, Рудомино, 1993, в двух томах: часть 1 и часть 2. Через несколько лет говорить о нем будет поздно, да и неинтересно.
Цель библиотечного указателя сформулирована в его названии: "Литература русского зарубежья возвращается на родину". Мы все хорошо помним, каким триумфальным было это возвращение, как захватило оно газеты и издательства, страницы толстых журналов, как поразило это явление рядового читателя и какое раздражение вызвало у некоторых маститых писателей. Все это в прошлом и понемногу становится достоянием истории, переходит в руки каталогизатора и исследователя, и появление такой работы можно только приветствовать. Первый выпуск охватывает период 1986-1990 гг., часть первая - буквы от А до О, часть вторая - буквы от П до Я. Вероятно, последует и выпуск второй, для следующего пятилетия. В списке использованных периодических изданий 53 названия. В справочнике 334 страницы, 283 именные статьи в первой части и 303 страницы, 159 статей во второй части. Всего 5272 названия публикаций как самих авторов, так и статьи о них, написанные, главным образом, современными критиками, откликнувшимися на возвращенные произведения.
Выглядит все весьма солидно и основательно, и слово "выборочный" представляется скорее данью академичности, чем действительным ограничением охвата темы.
Однако серьезная неторопливость и фундаментальность сыграли с издателями злую шутку. Солидный пятилетний интервал, завершающий десятилетие, за которым просматривается следующий, оборвался историческими и географическими переменами. 1991 год, не уместившийся в первую пятилетку и спокойно оставленный на следующий срок, оказался последним для СССР, и родина, куда зарубежная русская литература возвращалась, вдруг резко сузилась, зато область, откуда писатели возвращаются, нежданно расширилась. Десяток периодических изданий (казахские "Просторы", молдавские "Кодры" и прибалтийские "Радуги" и "Родники"), вливавшиеся в единый поток русской литературы, вдруг оказались за рубежами страны, и жительница Израиля, опубликовав ностальгические стихи в "Даугаве", не возвращается на историческую русскоязычную родину, но лишь остается в так называемом зарубежье. (Учитывая этот печальный факт, составителям следовало бы включить 1991 год в первый выпуск, чтобы потом, уточнив источники, уже спокойно рассказывать о возвращении русской литературы в границы России.)
Недоумение возрастает, когда, приглядевшись к списку книг, мы замечаем, что в сборнике отсутствует заметная часть той великой русской литературы, которая в течение долгих лет печаталась на Западе в эмигрантских изданиях и затем торжественно вернулась в страну в конце 80-х годов. В справочнике не упоминаются "Реквием" Ахматовой, "Собачье сердце" Булгакова, стихи Гумилева и Мандельштама, "Все течет" Гроссмана, "Чевенгур" и "Котлован" Платонова. Вся эта литература впервые была напечатана на Западе, эмигранты много сделали для укрепления ее мировой славы, для изучения творчества авторов, любовно готовили собрания сочинений, выявляли разночтения, писали монографии, с помощью радио и тамиздата возвращали их на родину. Конечно, в сборнике отсутствуют "Пушкинский дом" Битова, "Сандро из Чегема" Искандера, "Москва - Петушки" Венедикта Ерофеева, долгие годы украшавшие лишь книжные полки эмигрантских домов. Первоиздания этих книг принадлежат зарубежью, они же послужили первоисточниками для переводов на иностранные языки. Правда, сами авторы не уезжали из страны, их книги не были написаны в эмиграции, но эмиграция усыновила эти сочинения и долгое время пестовала как родных детей. Например, роман Василия Гроссмана "Жизнь и судьба" был буквально восстановлен по кускам самиздатских копий Ефимом Эткиндом и Симоном Маркишем. И в переводах книги, и в "пробивании" ее в западных издательствах, и в обсуждении ее в прессе - во всем этом эмигранты принимали активное участие, и вся эта непростая и важная деятельность оказалась, к сожалению, за границами справочника.
С другой стороны, в указателе представлены авторы и книги, к последней волне возвращенцев прямого отношения не имеющие. Например, отмечены все издания Бунина (начиная со стихотворений 1888 года!), из которых только немногие, в первую очередь "Окаянные дни", принадлежат к возвращающейся сегодня эмигрантской литературе. В сборнике представлены сочинения Куприна, Амфитеатрова, Арцыбашева, Аверченко, Тэффи, Саши Черного, Боборыкина, Бальмонта, Северянина, Леонида Андреева и ряда других известных русских дореволюционных писателей, имевших несчастье часть жизни провести в эмиграции.
Каждый раз, когда я просматриваю указатель "литературы зарубежья", я натыкаюсь на знакомый с советского детства рассказ "Белый пудель". Но ни он, ни 90% других сочинений дореволюционных авторов вовсе не издавались в эмиграции и, естественно, не принадлежат к эмигрантской литературе. Сегодня продолжают переиздаваться по пятому-десятому разу наиболее известные и популярные книги этих писателей, издания которых зафиксированы в указателе.
Идея отнесения к эмигрантской литературе произведений писателей, проведших часть своей жизни за границей, доведена до абсурда включением в справочник Натальи Ильиной, вернувшейся из Манвчжурии молодой девушкой сразу после войны, окончившей в Москве Литературный институт и ставшей известной фельетонисткой "Крокодила". В сборнике упоминаются две книги ее фельетонов и две книги воспоминаний об Ахматовой, Твардовском, Чуковском, Реформатском, а также рассказ о поездке в Италию. В эмигрантских изданиях эти сочинения никогда не публиковались, и тут вдруг огоньковско-крокодильская сатирическая проза, никуда не уезжавшая, торжественно "возвращается"!
Другим забавным примером "возвращения прежде отъезда" является Михаил Эпштейн, оказавшийся на Западе сравнительно недавно и, естественно, не представленный ни в каких эмигрантских справочниках; в указателе же присутствуют две его книги, вышедшие в московских издательствах еще до отъезда.
Очевидно, составители взялись рассматривать не судьбу книг, а судьбу писателей: жил когда-либо в советские годы за границей? значит, эмигрантский автор. Но и в этой, достаточно сомнительной позиции авторы справочника не слишком последовательны. В сборнике нет Горького, проведшего в эмиграции больше времени, чем Куприн и, что более важно, вернувшегося в последние годы "Несвоевременными мыслями" и "Записками о русском крестьянстве". Нет в справочнике статьи об Андрее Белом, издание книг которого было одним из важных этапов возвращающейся литературы. Большое количество авторов и произведений имеют не самое прямое отношение к литературе с большой буквы. Так как здесь не место заниматься анализом качества сочинений, ограничимся указанием на то, что если в "Литературной газете" или "Радуге" недавнему эмигранту удалось опубликовать несколько стихотворений, нет оснований говорить о возвращении, скорее речь идет об открытии новых имен. Таких поэтов, опубликовавшихся где-либо в СССР один-два раза, в справочнике более пятидесяти.
Таким образом, в сборнике многого нет, а многое включено не по назначению, поскольку либо не является серьезной литературой, либо не принадлежит к произведениям, вернувшимся из-за рубежа. Но все-таки кое-что есть. И поэтому имеет смысл посмотреть, кто уже вернулся в СССР на конец 1990 года.
По большому счету никто не забыт, почти все громкие имена присутствуют, есть все, кем гордилась первая, вторая и третья эмиграции, и даже больше. К примеру, первая волна эмиграции не любила Нину Николаевну Берберову, обвиняла ее в сотрудничестве с немцами, поэтому решительно вычеркнула ее из своих справочников. Но для СССР эти далекие счеты оказались неинтересны, тонкие и толстые журналы наперебой бросились печатать романы, воспоминания и стихи франко-русской писательницы (15 публикаций за три года).
В литературных рядах, естественно, вернулись на родину и многие известные политические деятели, историки, художники, музыканты, ученые, опубликовавшие письма, мемуары, критические и научные работы. Среди них третью эмиграцию представляют такие известные фигуры, как Аллилуева, Амальрик, Буковский, Вишневская (за которой стоит Мстислав Ростропович), Александр Гинзбург, Григоренко, Копелев, Жорес Медведев, Некрич, Неизвестный, Юрий Орлов, Солженицын, Синявский, Эткинд. Знаменитостей первой эмиграции также не приходится представлять: Бенуа, Бурцев, Брешко-Брешковская, Валентинов, Вертинский, Вишняк, Вышеславцев, Гучков, Деникин, Добужинский, Кандинский, Керенский, Коровин, Краснов, Лифарь, Мамонтов, Махно, Маклаков, Маковский, Мельгунов, Милюков, Набоков Владимир Дмитриевич, Родзянко, Раскольников, Николай Рерих, Савинков, Питирим Сорокин, Петр Струве, Александра Толстая, Троцкий, Н.С.Трубецкой, С.Франк, Г.Федотов, Марк Шагал, Михаил Чехов, Федор Шаляпин, Шестов, Шульгин, Роман Якобсон.
Но если выше мы утверждали, что никто не забыт, никак нельзя повторить вторую часть этого знаменитого высказывания. Вернулись все имена - но не все книги. Амальрик только однажды опубликован в "Огоньке", у Юлия Айхенвальда напечатаны три небольшие рецензии, у Белинкова - глава из книги об Олеше в журнале "Волга". Словом, во многих случаях появление известных имен - это еще не знакомство с важнейшими работами серьезного автора, а лишь предуведомление о грядущем приходе знаменитости.
Кто же пришел? Отвечая на этот вопрос, ограничимся лишь кругом авторов, опубликовавших в СССР хотя бы одну книгу. Критерий грубый, условный, и все-таки книга для писателя - это некоторое иное качество, и не случайно привлекшие общее внимание журнальные публикации становятся книгами. В справочнике насчитывается 106 авторов, напечатавших 4488 книг. Как указано выше, некоторых из них следует отнести скорее к дореволюционному поколению писателей, на их долю приходится 141 книга, 65 авторов (228 книг) представляют литературу первой эмиграции и 29 (79 книг) - третью ее волну. Разница между первой и третьей эмиграцией кажется огромной, но здесь сыграл роль не только масштаб и талант авторов, но и дополнительные трудности, возникающие при работе с живыми писателями: личные взаимоотношения, необходимость платить гонорары, обязанность согласовывать изменения с автором и так далее.
Чемпионом по числу опубликованных книг среди эмигрантов первой волны стал Владимир Набоков. Его приход оказался подлинным триумфом эмигрантской литературы. Он долго ждал этого, никогда особенно не рассчитывал, никогда не разрешил бы этого делать таким варварским способом (без правки верстки, где попало, с сокращениями и искажениями), но так или иначе, читатели получили 41 книгу великого писателя ХХ века.
За Набоковым следует Марина Цветаева, у которой вышло сорок книг стихов и прозы и еще девять книг о ней. В указателе ей отведено 130 страниц, почти половина второго тома. Правда, ее возвращение началось почти сорок лет назад, и переиздания последних лет означают не открытие неизвестного, а рост популярности, расширение круга читателей, свободу географическую. Сегодня Цветаеву издают везде, где захотят. Две книги в Уфе, по одной в Казани, Саранске, Мурманске, Якутске, Кишиневе, Владивостоке, Саратове, Алма-Ате, Баку, Кемерово, Минске, Магадане, Вильнюсе, Ашхабаде, Волгограде, Свердловске. В Ленинграде тоже одна. Конечно, для северной столицы одной книги маловато (возможно, сказалась старинная петербургская ревность к москвичке), но зато это не просто однотомник, а академическое издание Большой библиотеки поэта. Наконец, несколько десятков книг вышло в издательствах Москвы от "Детгиза" до "Молодой гвардии".
Следующим среди первой волны идет Николай Бердяев, 13 книг которого, прокрученные через репринтные издания, разошлись по городам и весям. Понять читателей можно, Бердяев словно специально подготовил ответы на волнующие нас вопросы: "Душа России", "Истоки и смысл русского коммунизма", "Кризис искусства", "Самопознание", "Смысл истории", "Судьба России" (4 издания), "Философия неравенства", "Философия свободы" - вот издания его книг, опубликованных в 1990 году.
Восемь московских издательств и три провинциальных выпустили в 1988-1990 гг. 10 однотомников и один двухтомник Евгения Замятина, практически идентичные по содержанию: роман "Мы", повести, рассказы. И это возвращение нетрудно было предсказать. Весь мир читал "Мы", и только мы, для которых и про которых это было написано, не держали этой книги в руках. (Отметим в скобках, что и этот роман был написан задолго до отъезда писателя из России в 1932 году.)
Владислав Ходасевич (семь книг стихов и воспоминаний), будто возникший из небытия, сразу занял в поэтических рядах свое собственное достойное место.
Алексей Михайлович Ремизов, возвращение которого началось однотомником в 1978 году, предстал перед современным читателем в 1988-1990 гг. еще пятью книгами.
И... пожалуй, все. Правда, еще несколько десятков авторов написали около пятидесяти произведений, вернувшихся на родину в виде отдельных книг, но трудно поставить кого-нибудь из них рядом с названными выше. Судите сами: Ладинский, Шмелев, Борис Зайцев, Иванов Всеволод Никифорович, Юсупов, Оцуп, Газданов, Алданов, Гиппиус, Раевский, В.Булгаков, Бухов, Гуль, Георгий Иванов, Нароков, Несмелов, Симанович, а также авторы мемуаров, воспоминаний и научных трудов, фамилии которых назывались выше.
Лидером публикаций книг третьей эмиграции является Александр Солженицын (26 книг). Правда, к эмигрантской литературе сочинения Александра Исаевича имеют лишь косвенное отношение. Перед нами романы и рассказы, написанные на родине, до эмиграции. От "Одного дня Ивана Денисовича" до "Архипелага Гулага" (7 изданий). Большое "Красное колесо", которому писатель отдал большую часть эмигрантской жизни, еще не вышло на родине отдельной книгой.
Подлинным триумфом возвращаемой сегодня литературы стала публикация произведений Иосифа Бродского. Правда, в рассматриваемом справочнике у него только три книги, но это свидетельствует лишь о некоторой задержке в сроках возвращения поэта. В каталоге Гарвардской библиотеки сегодня числится 18 его однотомников, изданных в последние годы в России, и один четырехтомник. И это, конечно, неполный перечень изданий, поскольку не все провинциальные публикации поступают в американские библиотеки и часть книг могла еще не попасть в компьютер.
Шестью книгами представлен в библиографическом указателе Александр Галич, 5 книг у Некрасова, по 4 книги у Войновича, Аллилуевой и Ильиной, 3 у Аксенова, Эйснера, Эпштейна, у Кублановского 2, по одной у Алешковского, Буковского, Владимова, Зиновьева, Копелева, Кторовой, Мамлеева, Тополя, Незнанского, Неизвестного, Панина, Ровнера, Розинера, Севелы, Саши Соколова, Суконника, Хазанова. Отъезд многих из этих авторов на Запад был, как правило, не совсем добровольным, они пользовались широкой известностью, так что даже возник анекдот: китайский эмигрант - повар, русский - писатель. Однако, посмотрев, с чем вернулись представители третьей волны эмиграции на родину, мы с удивлением заметим: с тем же, с и чем уехали. Стихи Галича, от "Красного треугольника" до "Когда я вернусь", написаны были в Москве. В России созданы: "Школа для дураков", "Ожог", "Остров Крым", "Верный Руслан, "Хочу быть честным", "Иванькиада", "В окопах Сталинграда", "Двадцать писем к другу", "Николай Николаевич", "Зияющие высоты", "Хранить вечно", "Некто Финкильмаер"...
Двадцать с лишним писателей, проведя в среднем десять лет в изгнании, вернулись с барабанным боем, с тремя романами и двумя-тремя книгами мемуаров и несколькими рассказами. Прямо скажем, не густо. Мне уже приходилось писать в рецензии на упоминавшийся выше справочник американской эмигрантской литературы ("Свободные голоса в твердом переплете"//Сов. библиография.-1989.-6. ), что книги, написанные в эмиграции, заметно уступают литературе, привезенной писателем с родины, и московский библиографический указатель подтверждает эту мысль.
Меньше всего я хотел бы этими заметками принизить значение эмигрантской литературы. Как уже было сказано, эмиграция сделала много, много больше, чем попало на страницы рассматриваемого указателя. Но при всех этих уточнениях и оговорках остается очевидным факт: среди всех (от А до Я) званых на родину из зарубежья к 1990 году оказалось по самому большому счету двое избранных.
Набоков и Бродский. Первая и третья волна. Оба не чувствовали себя авторами эмиграции и более или менее успешно сумели войти в англоязычную литературу. Оба получили мировую известность. Оба испытывали брезгливое отчуждение от литературно-советской среды и не предпринимали никаких шагов к возвращению на родину. И оба были избраны читателем, преданным, терпеливо ждавшим и с восторгом бросившимся к ним при первой возможности. Кажется, что на наших глазах сбылось предсказание поэта, мечтавшего о времени, "когда мужик не Сталина и не милорда глупого, а Пушкина и Гоголя с базара понесет" (цитирую по памяти). Действительно ли сбылось это предсказание и вслед за детективами и порнографией понесли с книжной ярмарки Набокова и Бродского? Статистика отвечает - да. В 1990-1991 году в стране, увлеченной политикой, коммерцией, порнографией, он раскупил 40 книг Набокова (в каждой по несколько романов). Интересно, что "Лолита", обеспечившая Набокову мировую славу, в его русском восхождении не играет пока существенной роли - она включена в 4 книги, в то время как "Защита Лужина" или "Приглашение на казнь" издавались по семь раз. О Бродском не приходится и говорить - у него нет своей "Лолиты" и, следовательно, нет массового читателя в Америке, так что все 13 книжек его стихов и прозы на английском языке по объему и тиражам были перекрыты первыми же изданиями на родине. Значит, все-таки действительно есть в стране этот удивительный феномен - квалифицированный, разбирающийся в литературе читатель.
Конечно, советский человек рос в жесткой системе ценностей, где много значил престиж литературы, а за этими авторами стоит мировая слава; конечно, не следует забывать, что запретный плод сладок. И при этом, однако, факт остается фактом: в СССР есть (был?) круг людей (полмиллиона или даже миллион), покупающих книги и разбирающихся, что плохо, а что хорошо. Что теперь будет с этим читателем? Сохраниться ли он или постепенно исчезнет? Трудно судить. Поживем - увидим.
