Философия и логика Львовско-Варшавской Школы. - М.: РОССПЭН, 1999. - 408 с.; тираж 1000 экз.; серия "Научная философия"; ISBN 5-8243-0047-Х.

Эта книга, по крайней мере, наиболее принципиальные ее части, существовали уже давно, правда, в виде неясных ожиданий, пересказов в работах московских логиков (и прежде всего - профессора Е.Д. Смирновой) советских еще времен, но главное - в виде ксерокопий переводов, использовавшихся в качестве учебных пособий на некоторых спецкурсах, читавшихся в Московском Университете. Честно сказать, мне неизвестно, подозревал ли кто-нибудь из заинтересованных лиц за пределами МГУ о существовании этих переводов... Конечно, Институт Философии РАН, но это круг не учащихся уже, а научающих, для которых, впрочем, наличие качественных учебников не менее важно.

Да, пора внести ясность, чтобы не начинать рассказ о книге, составленной из работ учеников К. Твардовского, с явного противоречия наставлениям самого Твардовского. Наиболее принципиальные части сборника "Философия и логика Львовско-Варшавской школы", на мой взгляд, - это классические (теперь классические!) работы "Понятие истины в языках дедуктивных наук" А. Тарского и "О синтаксической связности" К. Айдукевича. Того же мнения, видимо, придерживались и составители: труд Тарского занимает большую часть книги, у статей Айдукевича - почетное второе место.

Но вот говорить об этих работах... Для профессионала они не нуждаются в представлении: человек, изучавший логику и не знающий о детально разработанном Тарским методе построения метаязыка для языков дедуктивных теорий, или ничего не слышавший о созданной Айдукевичем теории семантических категорий - должен, в зависимости от обстоятельств, честно сдать свой диплом или подать в суд на учебное заведение, которое упомянутый диплом выдало. Однако понимание этих работ требует специального образования, и сама попытка популярного пересказа была бы неуместной. Здесь, скорее, хочется отметить один интересный момент: эти тексты, бывшие в свое время (между прочим, не так давно) по-настоящему революционными, теперь могут использоваться и используются как добротные вузовские учебники. Кажется, из всех точных наук только в логике пока имеются такие примеры. О неточных же говорить не будем, дабы не входить в конфликт с исходным материалом: для любого из авторов, чьи работы составили сборник, словосочетание "неточная наука" являлось бы лишенным смысла оксюмороном... Кроме того, странно, что это первая публикация: в пятидесятые в Союзе были переведены и изданы книги Витгенштейна и Карнапа, куда более крамольные с точки зрения "единственно верного учения". Была издана и объемная работа Лукасевича о силлогистике Аристотеля (несколько статей Лукасевича вошли в настоящий сборник). А Тарский и Айдукевич на русском появляются только теперь.

Но сборник был бы явлением хоть и важным, да слишком локальным, если бы его значение ограничивалось публикацией переводов двух указанных работ, понятных и, соответственно, потребных лишь специалистам по логической семантике. И дело даже не в наличии в книге нескольких статей Я. Лукасевича и Т. Чежовского, предназначенных, как пишут в аннотациях, "для широкого круга читателей", или, еще, "для всех, интересующихся философскими проблемами"...

Дело в том, что это первая выходящая на русском языке антология работ нескольких (далеко не всех, конечно) крупнейших представителей полулегендарной теперь Львовско-Варшавской Школы, которая оказала громадное влияние на развитие философии почти уже минувшего двадцатого столетия, и даже на русскую литературу, о чем свидетельствует один маленький рассказ в "Междуцарствии" Андрея Левкина... Может быть, первая ласточка, и нас ждут другие публикации, причем не только оригинальных текстов, но и историко-философских исследований, которых на Западе, между прочим, уже имеются десятки. Хотя поводов для оптимизма не так много, как кажется, но об этом поговорим ниже.

История Львовско-Варшавской школы словно бы опровергает многие построения ее рационалистически настроенных представителей. Собственно, единственной видимой причиной возникновения столь мощной генерации ученых, вполне заслуженно добившихся мирового признания, единственной поддающейся анализу причиной, я хочу сказать, является следующий факт: в 1895 году профессор Казимеж Ежи Адольф Твардовский получил кафедру философии во львовском университете Яна Казимира. Но как, почему этому человеку удалось воспитать такое количество без преувеличения гениальных учеников, обратить их внимание на логику, только-только начинавшую тогда приобретать свой современный вид усилиями почти одинокого, мало кем признанного Фреге? Ведь лишь значительно позже, стараниями членов Венского Кружка, а также Бертрана Рассела и, не в последнюю очередь, первого поколения учеников Твардовского, наука эта стала модной в философской Европе. Твардовский предугадал эту революцию. Вероятно, он был гениальным педагогом (прежде всего - педагогом, как ученый он не создал ничего, сравнимого по масштабу с работами наиболее талантливых из его учеников). Энергичным организатором, стоявшим у истоков создания многих кружков и обществ. Но, на мой взгляд, все это не объясняет, почему вокруг этого человека за относительно короткий период времени (Твардовский умер в 1938) буквально выросло около ста выдающихся ученых, не меньше десятка из которых теперь - признанные классики. Ведь кроме Лукасевича, Тарского, Айдукевича и Лесьневского, чьи работы вошли в настоящий сборник, учениками Твардовского были Котарбиньский, Татаркевич, Линденбаум... Так что Львовско-Варшавская школа для историков науки - без преувеличения громадное поле. В России, к тому же, практически невозделанное. А ведь для начала такого рода исследований есть и вполне формальные поводы: Станислав Лесьневский, например, начинал карьеру ученого в Москве... А ведь это, пожалуй, самый нестандартный ученый Львовско-Варшавской школы, чьи работы по достоинству были оценены лишь после смерти, чья болезненная жажда независимости доходила до того, что о теории множеств он умудрялся рассуждать, не используя формальных языков, чья краткая биография, приводимая в настоящем сборнике, передает напряжение жизни этого странного, вечно метавшегося от города к городу и от теории к теории человека, создавшего в итоге одну из наиболее изящных логических систем... Умер, кстати, от рака печени... И вообще, не надо забывать, что ко времени возникновения школы дефис в ее названии (впрочем, название появилось позже) символизировал еще и границу между двумя империями: Австро-Венгрией (Львов) и Россией (Варшава).

В работах Твардовского (в настоящий том включена всего одна его статья, видимо в связи с тем, что в 1997 труды Твардовского были изданы в России отдельной книгой; зато статья с говорящим названием: "О ясном и неясном философском стиле") чувствуется стойкая аллергия к классической немецкой философии: "Часто можно встретиться с сетованиями на неясный и запутанный способ, которым философы порою выражают свою мысль. В особенности о немецких философах сложилось мнение, что стиль их бывает большей частью неясен. И трудно - exeptis excipiendis - этому высказыванию отказать в верности, хотя нельзя и не согласиться, что бывают философы иной национальности - хотя и реже - обладающие тем же самым недостатком". Возможно, формальная логика дала ему почву для более обоснованной критики немецкого стиля, чем и объясняется их своеобразный "роман" на заре логической революции в Европе. Наиболее выдающиеся ученики Твардовского - и это специфическая черта развития польской школы - в дальнейшем предпочитали игнорировать "сугубо философские проблемы", перенеся усилия на разрешение собственных проблем логики. Но, во-первых, это утверждение верно по отношению лишь к некоторым - в данный сборник, например, вошло несколько статей Т. Чежовского, пытавшегося применить достижения логики к такому традиционно спекулятивному разделу философии, как этика; во-вторых, даже и те, кто считал большую часть философских проблем "проблемами неопределенного синтаксиса", отвлекались иногда от доказательства формально-логических теорем, чтобы внедрить в философскую практику результаты собственных теоретических построений (смотрите блестящую лекцию Я. Лукасевича о детерминизме, вошедшую в настоящий сборник). Впрочем, такой уход от философии к математике вполне объясним, если учитывать научный пафос работ учеников Твардовского. "Логическая революция" конца ХIX - начала ХХ века не разрушила, как думали ее творцы, здание европейской философии. Она сделала большее - изменила статус философии, превратив "науку наук" в специфический, рассчитанный на любителя, жанр художественной литературы. Собственно, "превратить" - не очень правильный термин: с того самого момента, как философия выделилась в самостоятельную дисциплину, она именно в таком качестве и существовала. "Логическая революция" лишь показала, что у нее нет никаких прав претендовать на большее. Значение ее еще не осознано до конца, поскольку уж очень неприятно его осознавать: процесс игнорирования был и остается взаимным. Философы, культивировавшие "неясный стиль", предпочли, если воспользоваться метким сравнением Лукасевича, засунуть головы в песок, подобно страусам, и не замечать происходящих вокруг изменений. Это взаимное игнорирование привело к следующим последствиям: формальная логика уже к тридцатым годам стала дисциплиной, более близкой к математике, чем к философии, чему свидетельство - классическая работа Тарского, включенная в настоящий сборник. Попытки же дискутировать на новом уровне с представителями традиционной философии стали причиной вырождения "аналитической философии" в набор столь же метафизических тезисов, как и те, которые ее адепты собирались опровергать. За доказательствами желающие могут обратиться к изданной не так давно "Домом интеллектуальной книги" антологии "Аналитическая философия". Кроме того, мода на аналитическую философию в Европе быстро угасла: это течение оказалось вытесненным в британские университеты, где, кстати, по понятным причинам, в итоге обосновались некоторые ученики Твардовского, и дальше за океан. В Европе же постепенно установилась мода на новые французские школы, по сравнению с дискурсом которых нелюбезный Твардовскому стиль немецких классиков кажется образцом ясности. В данном случае, впрочем, французские ноги растут все из той же Германии.

Таким образом, история Львовско-Варшавской школы - это еще и история нереализованной научной утопии, сжато изложенной Лукасевичем: "Философию необходимо перестроить, начиная с оснований, вдохнуть в нее научный метод и подкрепить ее новой логикой. О решении этих задач один человек не может и мечтать; это будет труд поколений и умов, гораздо более мощных, чем те, которые когда-либо до сих пор появлялись на земле". И данная книга - первая возможность познакомиться с этой утопией, первая возможность хоть сколько-нибудь целостно представить себе не содержание работ отдельных философов, известное профессионалам и без того, а безусловно имевшуюся стратегию одной из мощнейших философских школ Европы ХХ столетия.

Да, и еще о книге. Ее составителем значится В.А. Смирнов, выдающийся русский логик, и это косвенным образом свидетельствует, как долго движутся к читателю книги полуживой, по причине отсутствия грантов, серии "Научная философия" издательства "РОССПЭН". Ведь не за горами уже очередные Смирновские чтения, а при жизни ученого научных конференций его именем не называют... Известно, что последние работы В.А. Смирнова практически готовы к изданию, остался пустяк - найти издателя... Смирнов - один из немногих, если не единственный российский логик с мировым именем. Но это так, библиографическая справка.