Аналитическая группа Внешнеполитической ассоциации
("ГРУППА БЕССМЕРТНЫХ")
АНАЛИТИКА #103 26.03.97
Из стенограммы
Часть первая Часть вторая Часть третья
3) Целый комплекс других документов, которые регулировали бы правовые основы деятельности вооруженных сил.
Таким образом, ясно, что военная реформа пронизывает все стороны демократических преобразований в России.
Четвертое. В продолжение первого тезиса должен признаться, что всеобъемлющего документа, касающегося осуществления военной реформы, у нас нет. Но сейчас в соответствующих указах и посланиях президента (в т.ч. ежегодных), а также в решениях Совета Обороны закладываются важные концептуальные основы. В последнем Ежегодном послании президента есть раздел 6.2 "Путь к современной армии", где ставятся задачи не только краткосрочного (на год), но и долгосрочного концептуального характера. Во всяком случае в п.1 говорится: "Всю военную организацию государства необходимо привести в соответствие с потенциальными угрозами и вызовами, а также экономическими возможностями страны".
Как раз здесь в плане осуществления военной реформы и возникает основная дилемма, ибо, с одной стороны, необходимо привести вооруженные силы в соответствие с угрозами и вызовами, а с другой - сделать это в соответствии с экономическими возможностями. Эту дилемму будет очень трудно разрешить.
[Смех, все долго говорят одновременно]
Отмечу, что при отсутствии концепции военной реформы у нас все же есть ее основные направления, которые грамотно сформулированы, с моей точки зрения, в Послании президента по национальной безопасности.
Сейчас военная реформа делает первые шаги.
Первый шаг: образование Совета Обороны как президентского органа, которому были поручены разработка и выполнение военной реформы.
Второй шаг (свидетельствующий о движении к установлению гражданского контроля над силовыми структурами): и секретарь Совета Обороны, и министр Обороны - у нас гражданские лица. Конечно, Родионов просто снял погоны, но это символический шаг, который для армии имеет колоссальное значение. Совершенно ясно, что невозможно было сразу сажать в это кресло гражданское лицо. Нужен был некий переходный вариант, некая прокладка, и Родионов играет сейчас как раз эту роль.
(РЕПЛИКИ:
- Прокладка с крылышками...
- У армии критические дни.
- Родионов помнит о вас!
И т.п.)
Разногласия между Батуриным и Родионовым касаются в первую очередь источника финансирования при проведении военной реформы. В настоящее время задолженность государства армии за 1996 г. - 34 трл. руб., а наш военный бюджет на 1997 г. - примерно 100 трл. руб. По данным Минэкономики, это составляет 3,7 % ВНП, т.е. это даже меньше, чем от нас требует МВФ, установивший планку в размере 5 % ВНП. Минобороны может сегодня только мечтать довести эту цифру до 5 %. Такая цифра запланирована ими на 2000 г., когда, как ожидается, в результате осуществления экономических реформ возрастет ВВП.
Пятое. К сожалению, многие забывают, что реформа осуществляется не в вакууме, а в определенной социальной и международной среде. Военная реформа в т.ч. включает в себя и развитие систем вооружений. Жизненный цикл, например, стратегических систем вооружений - около 20 лет, а для подлодок - даже 30 лет. Учитывая это, при разработке военной реформы необходимо опираться на долгосрочные прогнозы развития не только России, но и мира в целом. В этой связи я пытаюсь настроить свое руководство на следующую трехэтапную схему.
Во-первых, нужно начинать с обсуждения прогноза, каким будет мир XXI в., и при этом обязательно анализировать по крайней мере 4 концептуальных блока (возможно, мы проведем специальную встречу по этому поводу в узком кругу).
Первый блок. Какова будущая структура мира, т.е. сила интегративных и дезинтегративных тенденций? Какова будущая роль государства (то, о чем говорил Сергей Борисович), т.е. как будет меняться значение суверенитета, стоит ли говорить о защите границ в этой ситуации, и какова будет роль международных организаций в этой связи (роль ТНК)?
Второй блок. Какова будет структура международных отношений? Каков прогноз относительно существования старых и появления новых полюсов сил? Какова будет конфигурация силовых полей? Какова вообще будет роль военной силы? Как будет расти экономическая взаимозависимость? Как пойдет информационная революция? Как она и все, что с ней связано, будет влиять на военную безопасность и военную доктрину? В частности, как на них будет влиять развитие Интернета?
Третий блок. Каков будет технологический облик мира? Какую роль будет играть Россия в едином мировом технологическом пространстве? Каков будет технологический облик России, т.е. с каким багажом мы бы хотели, чтобы она вышла на мировые рынки и интегрировалась в мировые технологические пространства?
Четвертый блок. Какова будет революция в ценностях, т.е. что будет доминировать в XXI в. - баланс интересов или, как говорил Бердяев, "постэкономический человек"?
Без анализа всех этих вопросов абсолютно невозможно строить какую бы то ни было жизнеспособную концепцию национальной безопасности или военной доктрины.
Во-вторых, нужно определить роль и место России в мире XXI в.. Необходима стратегия развития России, а у нас пока нет даже ее проекта. Вообще, в иерархии документов это более значимый документ, чем концепция национальной безопасности и военная доктрина, однако о нем даже никто не заикается. Исключение составляет лишь указ президента об устойчивом развитии. Но там все это так слабо сформулировано, что можно считать, что у нас пока нет стратегии развития.
В-третьих, нужно определить роль и место вооруженных сил во всех этих процессах и, в частности, в стратегии развития России.
СУЛТАНОВ [Кортунову]: Ты помнишь, когда был подписан указ о стратегии устойчивого развитии? 1 апреля 1996 г. По-моему, это очень символично!
КОРТУНОВ: Да, но сейчас об этом уже все забыли.
Например, почему нас волнует расширение НАТО, с моей точки зрения - с точки зрения человека, который должен разработать военную доктрину? Да потому, что оно связано с фундаментальным вопросом, станет ли Россия частью формирующейся евроатлантической системы безопасности. Если Россия таковой частью станет, тогда вариант военной доктрины и военной реформы будет один. Но он будет совсем другим, если Россию выставят за дверь, если она будет выброшена на периферию.
Другой ключевой вопрос - вопрос интеграции России в военно-технологическое пространство Запада. Как известно, СССР был практически изолированным военно-технологическим пространством. Он создавал собственное оружие и выходил с ним на мировые рынки. Сейчас возникает ситуация, когда изолированного военно-технологического пространства быть не может, по определению. Даже Франция, которая имела такое пространство на протяжении ряда лет, отстаивая независимость своих вооруженных сил, ныне срочно интегрируется в европейские и американские концерны. То же самое происходит и в Америке.
Перед нами стоит вопрос: мы будем интегрироваться в это пространство с нашими технологиями или попытаемся остаться в самоизоляции? Я абсолютно точно знаю, что, если мы останемся в самоизоляции, через 5 лет мы будем вынуждены сами закупать оружие на Западе, поскольку в настоящее время мы живем на иждивении бывшего СССР (все ныне используемые у нас технологии были сделаны в бывшем СССР, ничего нового за годы т.н. реформ мы практически не создали).
Скажем, в области ракетостроения сейчас идет очень интересный процесс. Вокруг фирмы Хьюз в США концентрируется огромное количество других фирм, которые создают ряд модификаций сверхзвуковой крылатой ракеты XXI-го в. Этот концерн предоставляет около 100 тыс. рабочих мест. Аналогичный процесс идет в Европе. Вокруг фирмы Матра концентрируются европейские фирмы, также примерно на 100 тыс. рабочих мест. Оба центра оснастят этими ракетами свои вооруженные силы и выйдут с ними на рынки третьих стран, а потребность в них очень велика.
Россия, будучи неспособна в настоящее время создать собственный третий центр, может примкнуть либо к европейскому, либо к американскому центру, и таким образом по существу решить исход конкуренции в XXI в. на мировых рынках сверхзвуковых крылатых ракет. Сейчас Хьюз предлагает соответствующие (очень серьезные) проекты. Мы провели интересные переговоры, однако наше славное Министерство Обороны считает, что мы ни в коем случае не должны идти на это с американцами. К сожалению, такую позицию занимают там и весьма просвещенные замминистры.
Вопрос в том, что России необходимо принять политическое решение, что мы идет на военно-техническое сотрудничество с ведущими западными странами (в частности, с США). Такого решения пока нет, но это - вопрос концептуальный. Как принцип, он должен найти отражение в т.ч. и в новой военной доктрине. Иначе мы не будем включены в мировые технологические пространства, и Россия останется на периферии. Замечу, что пример с крылатыми ракетами - лишь один из многих примеров.
МАЛЯВИН: Разве мы можем сотрудничать с американцами?
КОРДОНСКИЙ: С кем угодно можно сотрудничать.
МАЛЯВИН: С кем угодно можно, а с Америкой едва ли!
КОРТУНОВ: Это как раз нам и говорят. Когда мы спрашиваем в Минобороны, ФСБ и т.д., почему мы не можем сотрудничать с США, нам приводят только один контраргумент: "Вас все равно обманут"! Я тогда возражаю: "Почему мы сразу признаемся, что мы дурее американцев"?
МАЛЯВИН: Дело не в обмане. Причем тут "дурее" - просто слабее!
СУЛТАНОВ: Американский технологический комплекс настолько опережает наш, что мы даже не представляем, в каких информационных параметрах все это происходит. Пока мы здесь занимались перестройками, они ушли вперед.
КОРТУНОВ: Шестое. Должна быть выработана методика прогноза не только глобальной ситуации, но и хотя бы военно-политической. Ее пока нет, но сейчас хотя бы мы в аппарате Совета Обороны разработали некий глоссарий. Как выяснилось, у нас не было общепризнанной терминологии, касающейся определения военной угрозы, опасности, вызова и пр. Все ведомства предлагали собственные трактовки этих понятий.
Так, применительно к угрозе ключевым моментом является степень ее реализации. Та же ядерная угроза всегда будет угрозой, пока будет существовать ядерное оружие, но степень ее реализации в миллион раз меньше, чем перспектива попасть под машину. А вызов - это некое действо, которое требует ответа, иногда даже цивилизационного. Скажем, анализ ситуации с расширением НАТО привел нас к выводу, что это - не угроза, а цивилизационный вызов.
Надо сказать, что другие страны, как правило, применяют методику прогноза трех уровней - в краткосрочной, среднесрочной и долгосрочной перспективе. В краткосрочной перспективе (3-5 лет), по нашим оценкам, внешняя угроза для России невелика (во всяком с случае с Запада). Врагов, как в годы холодной войны, нет. НАТО, конечно, вызывает большую озабоченность, как самая крупная военная машина во всей истории человечества, приближающаяся к границам России в момент ее наибольшей слабости. Однако большую озабоченность вызывает именно цивилизационный вызов - то, что Россия оказывается на обочине мировой политики и, в первую очередь, формирующейся системы международной безопасности. С другой стороны, пока у нас есть ядерное оружие и все-таки худо-бедно сколоченная (кстати, в советский период) система международных договоров по разоружению, все эти вызовы и угрозы по крайней мере в краткосрочной перспективе можно парировать.
В среднесрочной перспективе (5-10 лет) угроза может возрасти прежде всего на Юге. Если дуга нестабильности от Боснии до Таджикистана будет и дальше проявляться, не исключено противоборство с некоторыми мусульманскими странами. В самом худшем варианте мы можем столкнуться с перспективой ведения сразу нескольких войн масштаба Афганской, в т.ч. и на нашей собственной территории.
В долгосрочной перспективе (15-20 лет), которую сложнее всего определить, но которая представляет наибольшую ценность для военной доктрины и реформы, если не удастся создать системы региональной безопасности в Европе и в АТР, а также существенно укрепить систему глобальной безопасности (ООН и т.д.), не исключено возобновление соперничества в духе многополярного мира между различными полюсами сил (в т.ч. и попытки установить господство в регионах, имеющих отношение к жизненно важным интересам России).
Но такая трехуровневая методика прогноза у нас не принята, ее надо еще внедрить.
КОРДОНСКИЙ: А какая методика у нас принята?
КОРТУНОВ, К сожалению, практически никакая. Не знаю, какая методика принята в Минобороне, однако судя по представленному ими варианту военной доктрины это - методика еще из советских времен. Как известно, генералы всегда готовятся к прошлой войне! По этому поводу Бисмарк говорил: "Есть только одно дело, более сложное, чем внедрение в сознание военного новой идеи, - изгнание оттуда старой идеи".
КОРДОНСКИЙ: Аппарат Совета Обороны обладает каким-то средствами для моделирования ситуации (скажем, теми, которыми обладает в США RAND и другие организации)?
КОРТУНОВ: В Совете Безопасности есть Ситуационный центр.
КОРДОНСКИЙ: О нем не стоит говорить - я знаю, что это такое!
КОРТУНОВ: К сожалению, больше ничего нет.
СУЛТАНОВ: На Западе существуют десятки моделей с огромной информационной базой, с прогнозом потенциала. В той или иной степени они используются Министерством Обороны США. Ну, купите штук 10 (условно) таких моделей, они не такие уж дорогие! И тогда американцы будут читать и думать: к чему же вы готовитесь?
КОРДОНСКИЙ: Они стоят не больше 250 тыс. $. Кстати, недавно на выставке представитель фирмы Silicon Graphics - фирмы, поставляющей основное оборудование для соответствующих служб Минобороны - жаловался, что ни одного заказа от государства они не получили (они поставляли оборудование для Минатома, да и то простейшие станции).
КОРТУНОВ: Наверное, неправильно сказать, что вообще нет никаких методик. Но у аппарата Совета Обороны своих методик нет. Поэтому мы вынуждены в условиях дефицита государственных методик пользоваться теми прогнозами, которые дают соответствующие ведомства, в частности СВР, МИД, Минобороны, ФСБ. У них методики, естественно, разные. Это видно по тому, например, как они освещают в своих телеграммах одно и то же событие. Это абсолютно разное освещение и абсолютно разный прогноз.
СУЛТАНОВ: Ты сказал, что военная реформа - дело очень сложное, практически нереализуемое, и ее концепции у нас пока нет, тогда как с военной доктриной у нас уже все хорошо (все идет на плановых началах). Но что важнее - концепция военной реформы или военная доктрина?
КОРТУНОВ: Конечно, концепция военной реформы. Однако есть решение президента выдать на-гора военную доктрину.
СУЛТАНОВ: Но вы сознаете, что в этих условиях создаваемая вами военная доктрина будет ущербна?
КОРТУНОВ: Ну, почему? Вот как раз следующее заседание Совета Обороны (9 апреля) будет посвящено военной реформе.
СУЛТАНОВ: Но это заседание ничего не изменит! Неужели ты считаешь, что 9 апреля этот вопрос будет решен?!
КОРТУНОВ: Конечно, нет.
ЧЕРНЫШЕВ: Естественно, безумно в отсутствие какой бы то ни было концепции пытаться разработать частный вопрос. Но давайте займем игровую позицию - встанем на место Кортунова и попробуем определиться с его места.
[пробел в записи]
КОРДОНСКИЙ: ...Есть три системы округов, которые никак не контактируют друг с другом.
КОРТУНОВ: Да. Во всяком случае эта задача была поставлена в докладе Черномырдина на одном из заседаний Совета Обороны, и по этому вопросу будет отдельное заседание в мае-июне с.г., согласно плану.
КОРДОНСКИЙ: Чтобы посмотреть модель, каким образом будет члениться страна?
КОРТУНОВ: В этих округах предусматривается также подчинение командующим этих округов других силовых структур, например, погранвойск. Сейчас произошла полная децентрализация. В частности, 15 ведомств имеют свои вооруженные формирования.
КОРДОНСКИЙ: И из них 4 организованы по территориально-отраслевому принципу.
КОРТУНОВ: Да. На следующем заседании Совета Обороны этот вопрос тоже будет рассматриваться, и число этих ведомств, вероятно, будет сокращено до 7 (по крайней мере таков проект решения), т.е. вооруженные формирования должны остаться в Минобороны, МВД, в пограничных войсках, ФСБ, ФАПСИ, в железнодорожных войсках и МЧС.
КОРДОНСКИЙ: Соответственно, исключаются ПВО.
КОРТУНОВ: Да. Сейчас рассматривается вопрос о создании ракетно-космических войск, куда должны быть влиты и РВСН, и ВКС, и ЛКО, и ПВО, и ВВС, и, соответственно, об упразднении главкомата сухопутных войск.
КОРДОНСКИЙ: У Совета Обороны есть отношения с Советами Обороны и Безопасности, скажем, Башкирии, Татарии и пр.? Ведь они сейчас очень интенсивно разрабатывают свои концепции!
КОРТУНОВ: В своей работе я этого не замечал. Насколько мне известно, с внутренним зарубежьем у нас нет таких контактов (во всяком случае - регулярных). Этим занимается в Администрации президента специальное управление, работающее с регионами.
А с Советами Безопасности и Обороны ближнего зарубежья налажены интенсивные контакты. Более того, для ряда стран ближнего зарубежья мы по их просьбе также готовим проект военной доктрины.
БЕССМЕРТНЫХ [Кортунову]: Кто сейчас определяет основную программу НИОКР? И кто, самое главное, ее утверждает?
КОРТУНОВ: Определяет Минобороны, а утверждает президент.
КОРДОНСКИЙ: А в последнее время он подписал хоть какую-нибудь бумагу по виду оружия или по технологии?
КОРТУНОВ: Здесь можно вспомнить о национальной технологической базе, по поводу которой был специальный указ.
КОРДОНСКИЙ: Нет, я спрашиваю конкретно: была ли утверждена разработка чего-то нового в последнее время?
КОРТУНОВ: Перспективы НИОКР утверждаются специальным указом президента, но разрабатываются они начальником вооружений Минобороны.
БЕССМЕРТНЫХ: Получается, что Совет Обороны и Совет Безопасности стоят здесь в стороне, а решается этот вопрос Минобороны и президентом.
КОРТУНОВ: Пока да. Но Совет Обороны вообще существует всего несколько месяцев! Естественно, мы сейчас будем пытаться изменить эту ситуацию. Что касается Совета Безопасности, то его намеренно отбросили от принятия решений.
ЧЕРНЫШЕВ: Какой-то генерал недавно писал в газете, что он никак не может понять, почему сейчас Совет Обороны и Совет Безопасности существуют порознь. Понятно, что Совет Обороны создавался, чтобы оторвать у Лебедя одно крыло. Но все уже давно прошло, а ведомства продолжают существовать раздельно. Они так и будут существовать? Каков Ваш прогноз? Или в следующий раз их сольют, когда опять нужно будет кого-нибудь "слить"?
КОРТУНОВ: Эта статья заказная. Она подготовлена в Минобороне и известно, кем и зачем.
Разделение полномочий между двумя этими органами достаточно четкое. Оно следует из соответствующих указов президента. У Совета Обороны очень четкий мандат - военная реформа, военная доктрина, а Совет Безопасности - все остальное. Но сейчас ситуация складывается так, что мы больше занимаемся внешней безопасностью и внешними угрозами, а они - больше внутренними. Иными словами, мы занимаемся ближним и дальним зарубежьем, а они "внутренним зарубежьем". В частности, они занимаются Чечней.
Конечно, эти вопросы очень трудно разделить, и если исходить из государственных интересов, должен существовать единый орган. Думаю, когда Совет Обороны выполнит свой мандат (или же провалится, что вероятнее) тогда и возникнет вопрос, нужно ли его сохранять дальше. Но проблема военной реформы - проблема долгосрочная, поэтому, не исключено, что Совет Обороны будет существовать долго.
Я был свидетелем того, как создавался Совет Обороны. У меня не сложилось впечатления, что Совет Обороны был создан именно ради того, чтобы отобрать функции у Лебедя, в силу конкретного мандата, данного Совету Обороны президентом.
ЧЕРНЫШЕВ: Иными словами, Совет Обороны возник не как импровизации во время беседы Батурина с президентом. Концепция Совета Обороны к этому моменту уже существовала, так Вас надо понимать?
КОРТУНОВ: Концепция Совета Обороны разрабатывалась нами в аппарате помощника президента по национальной безопасности к тому моменту уже примерно год. Мы планировали этот орган не как запасной аэродром, а как орган, который должен будет заниматься разработкой военной реформы и решением сопутствующих этому задач.
КУРГИНЯН: Какова ситуация с Комиссией по высшим должностям?
КОРТУНОВ: Ее у Батурина отобрали. Это, конечно, был серьезный рычаг! Не исключаю, что произошло это прежде всего в результате интриг Минобороны. Ведь в чем вся сложность реформы вооруженных сил? В этом году по указу президента нужно сократить армию на 200 тыс.чел. Практически это означает сокращение 500 генеральских должностей. (Сейчас у нас около 2000 генералов, а в США - около 900.) Но 500 генералов - это люди со своими аппаратами, со своими приближенными, т.е. очень мощная сила. И мы сразу начали ощущать ее давление. Да еще из 2000 генералов каждый считает, что сократят именно его!
СУЛТАНОВ: У Родионова другая точка зрения. Он говорит, что готов сократить армию и на 400 тыс., и на 500, но для этого нужны деньги. Сокращаемым офицерам нужно выплатить 20 окладов, предоставить жилье, а денег нет! Чтобы сократить армию на 200 тыс.чел., военный бюджет на этот год нужно увеличить на 15 %, но правительство дополнительных денег не дает.
БЕССМЕРТНЫХ: Чем определяется цифра сокращений в армий? Почему сокращают на 200 тыс. или на 400 тыс. чел., а, скажем, не на 800 тыс.? Тут видится расхождение между Батуриным и Родионовым, но каковы аргументы той и другой стороны? На каком основании один ставит одну цифру, а другой - другую? Что является мерилом требуемого сокращения?
КОРТУНОВ: Сейчас численность вооруженных сил и других войск составляет 2 млн. 520 тыс. ед., в т.ч. вооруженные силы составляют 1,7 млн. ед.; другие войска - 820 тыс. ед. По указу президента на 1 января 2000 г. планируется иметь штатную численность вооруженных сил - 1,2 млн. ед., и всех других войск вместе - 1,7 млн. ед. Сокращение планируется провести в два этапа. В этом году вооруженные силы должны быть сокращены на 200 тыс. чел., и до 2000 г. - еще на 300 тыс. чел. Другие войска должны быть сокращены на 30 % до 2000 г.
Откуда взялись такие цифры? Этот вопрос рассматривался на Совете Обороны с участием всех других ведомств, в т.ч. Минобороны, Минэкономики, Минфина. Среди других рассматривались и финансовые возможности сокращения армии. Решение основывалось на определенных прогнозах экономического развития, представленных нам Минэкономики и Минфином.
БЕССМЕРТНЫХ: Я сознательно задал такой "детский" вопрос, ответ на который был заранее ясен. Это наглядно показывает, почему порученная Вам задача по существу почти не выполнима, а я бы даже сказал: она вообще не выполнима! Ведь основные решения, связанные с объемом вооруженных сил, качеством и количеством вооружений, фактически оторваны от размышлений по поводу суммы угроз, вызовов, расстановки и балансов сил, развития международной ситуации в кратко-, средне- и долгосрочной перспективе. Вооруженные силы сокращаются, потому что нет денег и потому что слишком много генералов, а не потому что снизилась для нас угроза в Европе или Азии, и нам уже не нужно иметь столько вооруженных сил.
Это не ваша вина - такова наша российская действительность. Именно она делает вашу задачу невероятно сложной. Ведь все начинает решаться с другого конца! Вместо того, чтобы дождаться концепции и доктрины, начинают сокращать численность армии. Фактически объем и конфигурацию вооруженных сил определяет Минфин, а не Совет Обороны и не Совет Безопасности.
Трудность разработки и проведения военной реформы еще и в том, что функции Совета Обороны и Совета Безопасности сейчас очень сложно выложены. На самом деле нынешний Совет Обороны и есть по сути Совет Безопасности, ибо он занимается вопросами, связанными с внешними угрозами. Совет (национальной) Безопасности во всех государствах по конституции не имеет права заниматься внутренними делами - только внешними. А нынешний Совет Безопасности - это некий Совет государственной безопасности по основному направлению своей деятельности.
Но функции, переложенные из корзины в корзину, не очень четко определены. Не хочу сказать, что в прошлом было намного лучше, но в свое время я был членом Совета Обороны и членом Совета Безопасности, функциональная межа между которыми была четко прочерчена. У Совета Обороны (в составе 5-7 человек) была главная миссия: определять, какие НИОКРы нужны, и какие виды и типы новых вооружений и в каком количестве должны быть произведены.
Поэтому я не случайно задал вопрос о НИОКР. Очевидно, если передать контроль за НИОКР от государства к ВПК (правда, сейчас денег нет, и они особенно не разгоняться, но тем не менее), ВПК может создать массу ситуаций, в т.ч. угрожающих национальной безопасности страны. Самый яркий тому пример - история с ракетами СС-20. По существу, именно ВПК настоял на создании этой ракеты, и мы развернули ее взамен СС-4 и СС-7 в Европе, создав грандиозную проблему стратегической опасности для собственной страны. Потом пришлось весь этот тип ракет уничтожать, ибо самодеятельность ВПК не была своевременно проконтролирована достаточно четко соответствующими структурами.
НИОКР - это создание вооружений на перспективу. Вот почему, если ВПК не контролируется Советом Обороны, в государстве создается колоссальный вакуум, и я не представляю, как тогда можно определять военно-политическую стратегию. Если Вы говорите, что Министр Обороны и президент напрямую решают такого рода проблемы, то гражданского контроля над вооруженными силами и вооружениями не получается.
Вообще, у нас понятие "гражданский контроль" за вооруженными силами в силу привлекательности этой концепции превращается фактически в понятие "гражданское управление" вооруженными силами, чего нет нигде в мире. И если мы сейчас переборщим в вопросах гражданского контроля и прозрачности стратегии, мы создадим не то, что нам действительно нужно.
Например, в США министр Обороны - гражданское лицо, которое занимается концептуальными проблемами, выбиванием военного бюджета в Конгрессе и согласованием проблем, которые могут возникнуть между родами войск. Но управление войсками находится у Комитета начальников штабов. И они туда гражданских не допускают и не допустят, потому что войсками могут управлять только профессионалы. Хотя, когда принимается важное решение, оно, конечно, согласовывается с министром Обороны. Министр Обороны в США - это чиновник, отвечающий, как и любой другой министр, за благополучие своего ведомства.
Публикуемые американские документы по национальной безопасности - всего лишь крошечная верхушка общих намерений. В реальности политика США по национальной безопасности определяется, как известно, президентскими директивами в области национальной безопасности (так они называются). Они засекречены, и их можно прочитать только спустя 30 лет. Именно в этих директивах формулируется военно-политическая стратегия США. Даже в ежегодном докладе Комитета начальников штабов содержатся общие положения, хотя и перечисляются угрозы для США и формулируются национальные интересы.
В концепции, которую Вы излагали, к сожалению, не отражена задача идентификации национальных интересов России, что понятно, так как это - самая трудная задача. Правда, национальные интересы частично упомянуты в Послании президента по национальной безопасности. Однако у нас нет понимания субъектности: что мы за государство, что мы за держава? Примаков недавно назвал Россию "великой державой с глобальными интересами", т.е. супердержавой. Хорошо воспринимается на слух, а что на деле?
КОРТУНОВ: По-моему, это даже записано в документе.
БЕССМЕРТНЫХ: Но если мы - великая держава с глобальными интересами, тогда нам нужна одна армия (очень мощная) и одни типы вооружений (новейшие). Если мы - всего лишь исторически великая держава, чьи интересы ограничены параметрами Европы и близлежащей периферии, тогда нам понадобится другая армия (меньшей численности) и другие типы вооружений. Всю военную концепцию и следовало бы начинать с выявления того, что представляет собой Россия, и каковы ее национальные интересы. Тут-то мы и обнаружим, какая армия нам нужна - 1,2 млн., 1 млн. или 3 млн. чел.! А руководствуясь при решении проблемы армии просто размерами казны, мы подрываем доктринальность, концептуальность нашего подхода, и задача становится почти не решаемой.
О рисках и вызовах. Их нужно четко различать, это очень интересная и отнюдь не лексическая проблема. Риск - то, что ощутимо может возникать для национальных интересов государства. Вызов - то, что называют цивилизационной тенденцией, которая может поставить Россию в невыгодное положение.
Далее
