Говорят, история никаких бы не знает. Не знает сослагательного наклонения. А дальше сразу несколько БЫ.

Об этом бы не мне бы писать. А писал бы чтобы, кто в этих делах пограмотней - в истории (новейшей нашей), политологии. Может быть, еще и напишут - я, собственно, к тому и веду - чтобы кто-нибудь бы да написал. Бы.

Есть о чем: интересная история выходит с этим сослагательным наклонением - точней, наверно, так: вышла очень интересная история в сослагательном наклонении. Вышла в Гданьске, в типографии MISIURO.

Внизу титульной страницы: IGO-America, Inc., Cleveland. А на обложке...

Мечты о прошлом
В.Я.Давидовский, Я.В.Давидовский
НЕСОКРУШИМАЯ И ЛЕГЕНДАРНАЯ
Альтернативная историческая фантастика

Над словами "Несокрушимая и легендарная" красная армейская звезда высунула луч из-за тюремной решетки, и решетке, судя по всему, сейчас придется плохо.

А на последней странице обложки фото - стоят в ряд трое мужчин в плащах, ниже поля фотографии под каждым из них надпись в столбик:

Давидовский Давидовский Давидовский
Владимир Яковлевич Игорь Владимирович Яков Владимирович
Родился в 1930 году. Родился в 1963 году. Родился в 1959 году.
Физик, профессор. Инженер, бизнесмен. Аналист-программер.
Живет в Кливленде. Живет в Гданьске. Живет в Кливленде.
Огайо, США. Польша. Огайо, США.

На обороте титула мелкий курсив:

СССР, 1937. Ежовщина, жестокий террор. Гибнут лучшие люди народа. Уничтожается командный состав Красной Армии, что привело к трагедии 1941-42 годов.

В книге в остросюжетной форме описан другой, фантастический ход событий. Маршал Тухачевский проводит операцию по свержению Сталина и разгрому НКВД. В книге действуют Сталин, Бухарин, Берия, Ежов, Якир и другие.

Советский разведчик Кривицкий тайно предупреждает Тухачевского о готовящихся арестах в армии. Десантники комбрига Грознова штурмуют дачу Сталина. Освобождение комкоров Примакова и Путны...

А напротив, на правой части разворота -

Памяти
Комдива Красной Армии
командира механизированного корпуса
Давидовского
Якова Львовича,
арестованного НКВД в июне 1937 года
и растрелянного в октябре 1938 года
посвящается.

А где курсив, там еще приписано:

Невозможно оторваться от захватывающего потока событий.

И это так, хотя и не точно: не на всех 387 страницах текста события несутся таким уж бурным потоком. Но отрываться от чтения не хочется нигде.

Собственно, я, например, судить о книге могу в основном с этой стороны как читающий и пишущий человек и как пишущим - точней, написавшим - людям могу только позавидовать Я.В.Давидовскому и В.Я.Давидовскому; с этой стороной, по-моему, полный порядок.

А такой порядок в нашем деле бывает, как известно, когда к полному и ясному порядку прибавляется что-то еще, сверху - не такое ясное и понятное.

В том-то и дело, что не совсем понятно, почему так интересно читается эта книга. Беллетристики здесь - самый минимум. Нет, кажется, ни одного пейзажа. Портреты - по необходимости, парой черточек, как в газетном очерке. Вместе с тем и никакой специальной газетности, рублености - вообще никаких стилевых усилий; стиль - просто функция от материала. Да, но материал-то ведь - фикция... Не было ведь не только доклада Бухарина на XVIII съезде партии, переворота 3 мая 1937 года, захвата дачи Сталина в Кунцево частями 7-й воздушно-десантной бригады, как и самой такой бригады - не только этих занимательных событий, показанных на последних десятках страниц книжки - не было, значит, и никакой к ним подготовки, описываемой на трех сотнях страниц перед тем.

Да не то что там какой-то подготовки-оснастки, которая сама могла бы захватывать при чтении, а так - встреч-разговоров персонажей, частью известных и реальных, частью придуманных. То есть не было именно такой, как в книге, более-менее обычной московской деловой жизни-обихода весны 1937 года. Была другая. А читать интересно. Аксенова понятно, почему. А Давидовских почему? Не знаю.

Какого-то особого упора на ожидания или предчувствия расправ тоже не ощущается - действительно, ведь и вся книга о том, что было бы, если бы их не было, если бы расправы предупредить, отвратить. Написана, в общем, бодро.

37-м годом все кончается, но сделаться успевает (уже, правда, в отрывочной, конспективной форме, в темпе) столько всего хорошего, что ясно: у Гитлера -никаких шансов. Да еще будет ли война-то. Если будет - как в песне "Если завтра война"... Не по себе от мысли, что случится, если книжка эта попадется на глаза хоть Александру Исаевичу Солженицыну. Вообще, серьезному историку. Нет, сын и внуки расстрелянного Я.В.Давидовского - В.Я., И.В. и Я.В.Давидовские - люди явно не легкомысленные, внушительно глядятся на фотографии и отлично рекомендуются самой этой добротно сделанной ими книжкой. И скорей всего, в том, что прямо касается их отца и деда, комдива Якова Львовича Давидовского, они-то и есть историки самые серьезные и компетентные.

Думаю, и не только в этом: сам-то я - штатская, что называется, косточка, да и историк из меня никакой, но самое мое простое читательское впечатление от "Несокрушимой и легендарной" - авторы подготовлены не на шутку, в военных-околовоенных делах той эпохи себя чувствуют, как рыба в воде.

Тем не менее, и мне понятно, что исправить одним-единственным хирургическим высокоточным ударом весь советский режим и всю советскую историю - не то что историческая фантастика, не то что даже ретроутопия - чистой воды поэзия. Вроде поэзии Михаила Светлова - которого я, например, просто люблю. Подозреваю, что он вообще единственный, кого так можно назвать и не поперхнуться - советский поэт. В принципе слова не сочетаемые, но вот - имеем и исключение... Маяковский покончил с собой - покончил с советским поэтом Маяковским. Советское качество Твардовского с его "Теркиным" вовсе не очевидно. Иное дело Светлов. Большой, говорят, хитрец - единственный, наверно, кто сумел из каши советского сознания выделить лирическое качество в чистом сухом остатке. Верней, как раз влажном.

Ангелы, придуманные мной,
Снова посетили шар земной.
Сразу сократились расстоянья,
Сразу прекратились расставанья,
И в семействе объявился вдруг
Без вести пропавший политрук...

В чем смертоносность тоталитарного советского режима? Очевидно, в произволе.

Произвольности. Насилии. А поэт нашаривает точку, миг, где произвол - еще не произвол, но произволение. Безусловно благое вмешательство, поправка; и тут насилие называется не насилием, а спасением или справедливым возмездием...

Конечно, насилие и само гораздо называть себя по-другому и покрасивее - в том и хитрость, и удача поэта Светлова в отличие от многих других, что советскому насилию-произволу он, можно считать, сумел в этом ничем не помочь. Сумел на самом деле не совпасть с советской пропагандой, хоть пропаганда об этом толком так и не догадалась. Не потому, что сам был диссидентом, а потому, что диссидентом не могла не быть поэзия, а он умел ее слушаться. Иначе говоря, потому, в общем-то, что чисто с этой поэзией работал...

Вот и авторы "Несокрушимой и легендарной" как-то сумели, на мой взгляд, пробраться по трубе и не замараться. Конечно, сравнение десантуры с архангелами с неба - само по себе сравнение испытанное. Как, правда, и с чертями. Есть отличные стихи Лосева:

...Сюда, Константин, Леонид,
Две женщины, Виктор, Володя!..
На Запад машина летит;
Мы выиграли! Вы на свободе!..

И дальше поминается Энтеббе в Африке, место известной операции десанта США, выручившего целый самолет пассажиров, захваченных тогда - лет больше двадцати назад - в заложники местными радуевыми. Представить только себе, как жаждали выступить не хуже американцев ВДВ СССР с близкими им соответствующими кругами, как рвались блеснуть подготовкой и утереть всем нос. До того в Чехословакии 68-го подготовка выглядела явно избыточной и большого настоящего блеску как-то не вышло.

После же того, в Кабуле, подготовка, может, и пригодилась, но общий эффект нашей операции почему-то оказался не совсем таким, как не нашей в этом Энтеббе - куда более проблематичным и сильно размазанным - так что с этим эффектом, в общем-то, никак толком не разберутся и до сих пор...

Что же удивительного, если людям, по-настоящему, душой болеющим за наши вооруженные силы пришло в конце концов в голову этакую силищу - несокрушимую и легендарную (вспомнить хоть рекордный знаменитый десант на маневрах 37-го года) - да напустить бы на Кунцево: на действительно настоящего, самого реального врага, просто злодея вооруженных сил Союза ССР, да и всего Союза ССР в целом. Всех времен и народов... С опозданием, правда, лет на шестьдесят с чем-то - но что делать: практически у всякой идеи свои минусы...

Знаменитый пафос преобразования природы - преобразирования - отупел и оказенился до полного анекдота уже к концу. А где-нибудь в 30-е он был куда живее - снова и снова с неизменным эффектом действовали в книжках и радиопередачах юные пионеры и дяденьки военные на ролях архангельских сил, решительно и спасительно вмешивавшиеся в опасный ход событий, часто уже свершившихся, исторических, - во всяком случае, событий из другой реальности.

Чуть не половина детской литературной продукции, по сути, вдохновлялась марктвеновским "Янки при дворе короля Артура". Отчасти, возможно, это была и плановая подстройка мозгов под "мировую революцию", отмененную (как бы) уже позже. А тогда, и правда, возможно, успевшая пригодиться хоть при позорном "освобождении братских народов Западной Украины и Западной Белоруссии"... Но главное, наверно, все-таки инстинктивная адаптация к надвигающейся военной погибели. Кто не видел, посмотрите кино "Летят журавли". Можно вспомнить щедринское приуготовление к бедствиям, еще не испытанным, и это, наверно, будет правда. А можно, наоборот, отнести это и к празднованию бедствий, уже произошедших, - задержанной выработке механизмов защиты от кошмаров памяти революции, гражданской войны.

Как бы ни было, не стоит видеть в этом явление только плановой природы - чересчур явно и глубоко уходит оно в природу хотя бы русской литературы. Светлов Светловым, а есть еще, например, и Булгаков. Да и тот же Маяковский. А раньше - А.К.Толстой, а еще раньше - балладные ужасы "Людмилы" Жуковского, разрешающиеся балладным смехом "Светланы": "Людмилу" со "Светланой" учили, "проходили", наверно, все перечисленные выше авторы... И "Людмила" со "Светланой" написаны тоже вокруг нашествия, разорения всего и страшной национальной кровопотери - для своего времени почти такой же Отечественной...

Надежда на чудесное спасение, чудесное выручание - конечно, не то что в природе русской и всякой поэзии, она и в природе религии, просто в людской природе. Бывает она конкретным верованием, ожиданием, даже требованием...

А бывает представлением и неосознанным, но без которого нет жизни человеку...

Самый-самый интим, наше достояние, то ядро человеческой личности, которое тем ощутимей, чем круче внешние обстоятельства, чем меньше надежды реальной. Тогда оно - именно что святое дело. Безусловно правомернейшее.

(Но которое, действительно, бывает, оборачивается достоянием довольно сомнительным для самого человека, если культивируется, взамен, в ущерб каким-то конкретным надеждам - за счет реальных его шансов во внешнем, общем мире... "На дне" не только лучшее, на мой взгляд, произведение Горького - но и, похоже, пророческое на весь ХХ российский век. Хоть все-таки и нудноватое...)

Как бы ни было, а светловский этот чисто выделенный остаток из советского варева - не что иное, как перемученная, случайная, жалкая, какая-никакая, но все-таки душа советской поэзии. Понятно, что не там, не в тех местах туловища, где она полагалась-предполагалась. Однако же местами живая... Нельзя же бы и правда уж так - совсем-то уж без души - на сколько: лет на тридцать, на сорок... (Почему тут лучше и не беспокоить Александра Исаевича - подобных нюансов Александр Исаевич, как известно, не приветствует. Не очень, в сущности, жалует эту самую поэзию. Ненадежное какое-то она бывает дело, образованское. Образованческое. Поэзия для А.И. - поздняя Ахматова, классика, уж конечно; плюс еще собственного А.И. имени премии лауреаты. Такие дела.

Поэзия, со своей стороны, норовит платить А.И. тем же, и вряд ли правильно делает. Тут не стоило бы вдаваться во взаиморасчеты - не тот случай. Думаю, все-таки наше дело - платить А.И. добром -не переплатить; об остальном же не беспокоиться. Хоть христиане мы, хоть мы и не так, чтобы очень. Конечно, если только не верные мы сыны Коммунистической Партии. А поэзию авось не погубит, не съест как-нибудь и Александр Исаевич.)

Но дело, собственно, тут не в этом, а в том, что на живой кости мясо нарастет. (Александр же Исаевич наверняка бы мог привести тут пословицу и поредкостней.) Хоть дело опять не в этом, а в том, что и наросло ведь мясо - да как еще наросло!.. Знаем мы хоть, за что у нас Куравлев - любимый актер? Понятно, что за многое - ну а все-таки? Понятно, за творчество.

Но главное, что за чудотворство. По-моему, так.

Одни из самых известных стихов Светлова "Живые герои". Шукшин с Куравлевым чудесным образом оживили героя в картине "Живет такой парень". Героя оживили не совсем своего - оцепенелый профиль Стриженова-старшего на больничной койке поутру не мог прямо, тут же не отсылать и Пашу Колокольникова-Куравлева и любого из зрителей 63-го года к торжественной кончине комиссара Воробьева в такой же больничной обстановке но в другой картине-повести - "Повести о Настоящем Человеке"... Тем более, что и герой Стриженова - тоже старший товарищ, и тоже накануне делится мудростью...

Окончательной таким образом мудростью - у Бориса Полевого. Не обязательно окончательной, вообще не такой обязательной, вмененной, зато живой - у Шукшина. Поскольку и сосед по койке оказывался живой, не покойник; вопреки всему профилю и, главное, всему грузу традиций советских литературы и кино. Груз отваливался враз буквально со слезами облегчения, когда Паша Колокольников, заоравший было с перепугу на всю палату, с самой дурацкой рожей таращась на разбуженного ни свет ни заря соседа, пускался в свои заикания: "А я дды-ды-думал тты пы-помер"... Это-то и было самое оно: чудо.

Тогда, кстати, толком даже и непонятное: чем, почему это так здорово; зато понятно было, что с нашим кино наконец пошло дело. И так все и оказалось.

Действительно живет. Такой парень... А совет его мне смотреть, да, кажется, и рубль на билет дал тогда заслуженный космополит Яков Львович Варшавский.

Думаю, останься от всего двадцати с чем-то летия нашего кино только трилогия про Ивана-Дурака - три картины с Куравлевым: шукшинский "Парень", "Начало" Панфилова и "Афоня" Данелия, - хватило бы и этого.

Хотя, а может быть, тем более, что в "Начале" дело все-таки даже не так в Куравлеве, как в Чуриковой. Несомненно (для меня во всяком случае) великой Чуриковой и в "Начале", и в "Прошу слова". Зато уж "Афоня" - чистой воды русский эпос со счастливым концом; и здесь чудо чудит как только может: в образе Евгении Симоновой - такое нелепо чудесное, какого и не бывает...

(К слову: не у всех Марк Захаров самый любимый режиссер, но виноват ли он, если он в моде? И со свистом свысока плюнуть на театр Марка Захарова как на "масскультуру" - высокА такого как-то не видно. За одну Чурикову в театре, да хоть и за Леонова, за одно давнее телевизионное "Обыкновенное чудо" с той же Симоновой М.Захарову, казалось бы, почет/уважение не только официозные...)

И все-таки самое обыкновенное чудо - в "Афоне"- чудесно обычное, невероятно настырное счастье в горошек, со сказочной назойливостью навязывалось Ивану-Дураку Афоне - пока не навязалось-таки. Всему вопреки и со всем в полнейшем согласии. Нет, ну как в сказке же... Самой обобщенной сказке в обличии самого густого алкашового бытового комизма. Невероятный, тонкий, фантастический сплав - вот только так и могло Ивану-Дураку посчастливиться: самым невозможным и необходимым образом - чудесным... В последний момент, под самый конец - если только не после конца...

Ангел этот придуман Георгием Данелия и исполнен Евгенией Симоновой так, что чудесное произволение спрятано вглубь, растворено - это уже не явная советская сказка, пусть и самая трогательная, это что-то другое. Без скидок. Новое качество - его бы не было без риска полки, без всего пути, опыта кино, изживавшего и изжившего-таки советскую заданность. Конечно, это опыт не только "Афони" √ наверно, это вообще, беря шире, не только даже опыт кино...

Так или иначе, а кино вышло такое, которого, похоже, где-нибудь еще поискать...

Хватило, кажется. и этих бы трех фильмов - но было-то не три. Одни комедии - еще и Гайдай, Климов, Быков, Рязанов (вряд ли сплошь, но тут это не так важно), да еще и "Белое солнце", да "Родня", да еще Параджанов, Иоселиани, Абуладзе, Абдрашитов. А многие скажут, и Тарковский... А Воинов... Не стоит и пытаться перечислять. Существенно, что одно время мы жили, может быть, лучше всех с нашим кинематографом, и сколько? Вот же - лет двадцать...

Чего еще надо? Если на то пошло, так, по-моему, место нашего кино в нашей культуре этого века ближе всего к месту, роли литературы, знаменитой романной прозы в русской культуре века XIX... Нет, кроме всяких шуток.

Были, конечно, еще раньше и Ильинский с Кторовым, и Александров с Дунаевским и Орловой, и музыкальные истории, и военные комедии, и Раневская, и Жеймо в "Золушке" - уже чистой воды сказки (чем старинней, тем сказочней), с такой сказки-песенки и спрос другой... Все равно сказочки все четко прикрыли в 46-48-м.

И лет через пятнадцать-двадцать кино у нас очнулось уже не той сказочкой, не песней о главном - в себя пришло, когда смогло сообразить кое-что и про себя, и про свои песни. Кое-что, пожалуй, и главное - если это были и песни, то уже песни и о песнях.

За что ему, между прочим, старались и жизнь делать, какую надо. Ну, если не как Пастернаку, Солженицыну или хоть Рабину, то все-таки. Кино все делалось под угрозой полки. Ареста. И под арестом на полке было кино не самое плохое.

Или, если угодно, так: да, песни, да, о главном, только уже совсем в другом смысле, в прямом простом смысле слова песни о главном для нас с вами, вроде песен Окуджавы. Которые тоже, нет-нет, и на экран попадали. О главном где-то там в основе, самой сердцевине - вот о том самом чудесном спасении.. Так или иначе... Правда ведь о главном для человека, без дураков. Просто без дураков, даже необязательно иванов. А беда, как всегда, в том, что без дураков не бывает.

Я, например, как, наверно, и многие, к г-ну Березовскому испытываю доверие небезусловное. Так как-то: инстинктивно и на всякий случай.

Но вот к г-ну Гусинскому, я, например, безусловно, доверия не испытываю.

О Березовском ходят слухи. Слухов я могу и не слушать. О Гусинском сообщают определенно, что он выдающийся, виднейший верующий еврей, благочестив и блюдет Субботу. (Г-н Березовский, кстати, скорее всего, еврей тоже - только не столь специализированный.) Я, опять же, как и многие, думаю, сам толком не знаю: верующий я, нет, но что я не еврей - это точно. И ни бум-бум в Субботе. Надеюсь, не покажусь невежливым, если скажу так: дай Бог и Субботе здоровья, но лично мне Суббота по барабану. В отличие от того, что по ящику. Выходной день суббота, и хорошо.

И вот в выходные дни субботу и воскресенье, как и накануне в пятницу, да и во все дни на неделе по этому самому ящику, по своему каналу НТВ (и сколько? - лет шесть-семь?) благочестивый г-н Гусинский, как никто другой, усердно усиленно бомбил меня и окружающих сограждан, скажем просто, похабщиной. Нет, не только ей. Но ей - похабщиной - бомбил пожалуй что и главным образом. Как будто дело делал.

Надо сказать, поначалу именно этот канал #4 отличало рвение по части показа западной кино- и телепродукции поотборней. За что ему, конечно, спасибо. Действительно, тогда показали немало хорошего. Точней, после перестройки, после 91-го года, рвение по части импорта проявляли, наверно, все ТВ-каналы - да и не только же ТВ-каналы... Но #4 отличался заметно бОльшей удачливостью, возможно - возможностями. И попав под широкое крыло г-на Гусинского, стал эту традицию развивать - но все больше в паскудном направлении. И переходя от импорта соответствующей продукции уже к импорту соответствующей концепции.

Не надо только рассказывать про Великую Мартобрятскую Сексуальную Революцию. Взрослым людям с серьезным видом. Взрослый, проживший n лет человек с мозгами и не без памяти знает, что этой революции тот самый n лет, что и ему, человеку. Если не человечеству. Что революция эта - такая самая перманентная революция, про какую байки травил еще и комсорг Л.Д.Троцкий.

Которая всегда была, есть и будет. И что если Великая Октябрьская со своим преобразированием природы всего обосрамилась окончательно, то у этой все преобразирование - именно в обосрамлении, первым делом, для начала. Она и не проектирует перешивать член на нос, а нос - в укромное место. Просто предлагает декретом считать это - тем, а то - этим. Срамное место - почетным. И держать по ветру не нос. Повыше - и на виду. Как немка-бонна у Шварца: "Не нос тереби!.." Или у Цветаевой: "Присягай, кричат, Главблуду!.." Так, пожалуй, точнее...

Действительно, это вопрос присяги - повязанности, установки. Отнюдь не от какой-то нестерпимой якобы органики - от шантажа. Всякая революция желает понимать себя как нестерпимую необходимость: на полтора суток не довезли хлеба в Питер - как же тут не громить... Через три четверти века там же и те же какие-нибудь герои, сося блокадную пайку при коптилке, вполне могли оценить всю необходимость-неизбежность революционного переворота в 17-м...

Так много умного мы читали-слышали про лицемерие - лицемерие стыда. И про весь вред от него. А сказал кто-нибудь про лицемерие бесстыжести, когда бояться надо показать, что тошнит от наглого хамства? И какая от такого лицемерия бывает польза... Стыд-совесть - почти сращение, одно слово по-русски.

"Я освобождаю человечество от унижающей его химеры, которая называется совестью". Сказал Шикльгрубер. И отравился. И хорошо сделал. А эти воины-освободители от стыда жрут-пьют-кушают на презентациях - и как с гуся вода. Прощенья просим у г-на Гусинского...

Я плохой, я погрешимый. Это мне неудобно. Неприятно. Удобней будет, если я пройду посреди, по осевой линии, вздымая гордо эту свою погрешимость, ей размахивая и тыча публике в нос? Приятней? Думаю - кому как... Подумайте, как просто снять проблемы - и как это до нас не догадывались. Маялись, понимаете ли, с этим - ну с этим самым... С грехом. Пополам. И именно вот на нас вот так вот повезло человечеству. Как ему, человечеству, с нами, так и нам с вами и с ним.

И вся любовь. Была когда-то такая поговорка. И это была мечта Сталина, мечта Гитлера - мечта тоталитарного строя и его основа: чтобы вся любовь бы - исключительно бы к вождю, строю, в казенную сторону. Намеренно и отчетливо вывихнутая основа, вывернутая наизнанку. Любовь - дело интимное и деликатное, не бывает любовь организованная. Принудительная. Можно полюбить страну и даже государство, но нельзя заставить полюбить страну, государство, строй, "вождя"... Для врожденной, безальтернативной любви есть один-единственный специальный адрес - Господь Бог. Да и то на счет этого то там, то тут, бывает, возникают сомнения... Так или иначе, в цивилизованных странах есть церковные браки, но нету уже обязательной церковной присяги.

Нормальные отношения человека с государством - сфера не любви, веры, преданности, трепетной надежды, мечтаний, а обыкновенной честности и права. По доброй воле же любить никому не заказано - люби хоть стул как свое место.

Потому-то гитлеры-сталины так и глушили мозги истерикой - гимнами в честь любви к отчизне, - не давая опомниться. Права, честного разговора, просто правды, информации отчизны сталинско-гитлеровской системы не вынесли бы, не выдержали заведомо. Тут же. Потому-то система советская так и цеплялась, держалась за эту национализированную любовь - она вся держалась на этой национализированной "любви". Грабленой и вывернутой наизнанку.

"Если Бога нет, какой же я штабс-капитан", - восклицает герой Достоевского в некотором, помнится, подпитии. И все-таки если Бога нет. Не кого-нибудь...

И если бы не Вы, товарищ Сталин,
Ребенок не родился бы на свет.

А это ляпнул не литературный герой, а литературный деятель - какой-то из советских поэтов 40--50-х... Анекдот был знаменитый, но соль в том, что автор, конечно же, ничего такого неприличного не мог предполагать и во сне. Совершенно исключено. С многократной страховкой.

Не повезло - я не видел знаменитого "Ночного портье" - видел какие-то картинки. Но рассуждений про него почему-то попадалось так много, что сложилось устойчивое впечатление: похоже, рассуждения все - мимо дела. Да очень похоже, и сам фильм. Ну, сшибли две фактуры, и обе сочные: Штирлиц и бордель. Конечно, вышло круто. Шлюха Лили в подвязках, в кителе внакидку, в фуражке СС, берет под козырек. Шикозно. Но те, кто сшибал, похоже, уже не очень помнили: в чем там дело было с лили и штирлицами. А, может, шикозность перетянула. Наши же тут мудрецы могли бы и помнить, но тогда и не попасть можно в мировой уровень... А дело было вряд ли в борделе. Как и тут - хоть и тут такое бы уж нашлось бы - кто помнит: до скандала с прокурором был скандал с министром культуры... Лет, так, за сорок. Это скольких же скандалов как не было...

"Зачем мне национализировать промышленность: я национализирую головы", - как известно, говорил фюрер. Головы. Мозги. Не так шикозно-актуально-фактурно, но тоже небезынтересно - по своему. Отдельно же про нижние органы если фюрер и говорил что, широким достоянием сказанное как-то не стало.

Нет, все серьезней: что какая же вообще может быть любовь, какой же может быть брак, если - представить только себе - не будет партии, не будет советской власти. А секс - секс-то как раз и будет тогда. А что вы думаете - как только уйдет ЦККГБ, не дай Бог, тут и пойдет... Один сплошной секс и общее безобразие. Партия, ей только и держимся... Партия - это все. Ну, все, все буквально... Именно что самый интим; если только слово интим не понимать исключительно только в игривом смысле.

То-то и оно, что кино у нас, похоже, добралось-таки до существа дела - того, на чем свет стоит, по известному выражению. Может быть, так близко подобралось, как нигде - иначе так спокойно, в рабочем порядке и так сильно не работала бы та самая механика надежды и чуда, которая в ход идет, только когда у человека до последнего доходит. Именно что до сердцевины. Когда дело - о жизни и смерти. Афонины смешные сердечные дела и есть дело жизни или смерти: как и есть на самом деле, как природа захотела, а не как болтун наболтал. А дурак уши развесил. И какая-то революция, в конце концов, в этих делах ожидаться может во всяком случае не раньше, чем захочется природе чего-то еще и правда новенького - например, размножать нас почкованием.

Так здесь сделано: не бордель, а дело жизни и смерти - иначе же кино неинтересное.

То, на чем свет стоит, ни в какую отдельную секс-секцию не выделяется, как и не выделялось: тем и стоит свет, что срослось оно с жизнью/смертью и, как, может быть, ни что другое, имеет самое прямое отношение к той самой нашей душе, которая, если кто помнит, "...дети мои, уже пять тысяч лет одна и та же", - сказано было, слава Богу, тысячи полторы лет назад, и с тех пор так как-то и не оспорено.

И плевать тАк просто в нее, душу, не рекомендуется, как и не рекомендовалось.

"Он и пошел от меня - в публичный дом, должно быть", - как говорил ильфовский отец Федор. И так говорила и Партия. Убеждая всех и себя, что от нее, из нее, из Партии, другой дороги нет и быть не может. Кроме как в публичный именно дом. И действительно ведь убеждая, выделывая и выделывая советские головы по такой вот болванке десятками лет... Что вообще без нее нет нормальной жизни ¹.

И выражение "вправить мозги" - не для этого случая, не для такого долголетнего, врожденного искривления. Вправляя так, тут скорей свихнешь на другой бок, а нужен курс лечения тоже длительный и трудоемкий, с обязательным активным участием пациента - как оно и вышло, например, с тем же самым нашим кино. "Работа мелкая, хуже вышивания" (Шварц, "Дракон").

Работа и была проделана. Но не бывает работа проделана сразу всеми и вся. История, однако, не ждет, а так и застает головы, как они есть - на разных этапах работы. Разного состояния и качества. Иногда очень разного. И это естественно, но беда в том, что дурак орет громче - и это естественно тоже...

Еще смотря и на какие уши. Чьи. И где же было хоть этой нашей кинопродукции - на слух г-на Гусинского - да против всей децибелл-имбецильности сексуальной революции...

Нет, это сколько же ума надо - взамен задерживаемых годами зарплат и пенсий, вместо жратвы насущной, какой-никакой, но какая была при советском режиме, пичкать и пичкать людей жрачкой вроде империй страсти и про это - про то, действительно, про что раньше не было в телевизоре...

Сколько ума, главное, и какого. Какого качества...

И что характерно для революции - она может брать нахрапом, может долбить по мозгам, но толком ей сказать нечего. В природе человеческой ничего такого не стряслось ровным счетом - стряслось только то, что любой дурак в принципе по случайности может теперь заполучить сумасшедшие, не виданные раньше технико-информационно-пропагандистские рекламные возможности для своей дури. Фон гигантски возрос, уровень шума, визг в обезьяннике - в основном, новость в этом.

Нет, ну все-таки: надо же было ко всем бедам и тяготам, ко всему неизбежному обнищанию, всей заслуженной расплате за три четверти века опасного для всего света режима (плюс ко всему этому еще и самим в охотку из кожи лезть, семь лет всячески стараться добавлять к неизбежному необязательное: издевательство с плеванием в душу) злобить, с толку сбивать людей за просто так, из дурацкого престижа, спортинтереса - как еще это назвать, если не провокацией?

Едва ли уравновешиваемая и всем блеском политической-аналитической-информационной части того же НТВ и теми же "Куклами", "Итогами", "Итого"... Это-то, конечно, вышло - кто спорит... Вышло как бы само собой, как бывает с искусством. Любимое дело политика здесь повело себя именно как искусство.

Тогда как искусство (кино, по крайней мере) - в основном массированная имбецильная полупорнушка √ наоборот. Оно, как и передачки про эти империи страсти, - как раз из-под политики. Явно плоды именно своей политики в этом деле, выбранной манеры, такой, которая называется именно так - провокация. И настырная провокация. Активно бездарная. Попросту, хамская.

"Слаб человек, и все ему можно простить, кроме хамства" (А.А.Блок).

Нет, ну это надо же было так подыграть, точненько так совпасть тик в тик с линией Партии - как по заданию. Что либо у нас она, Партия, а если нет, тогда сразу публи... public relation, как вот такой канал НТВ...

Задание не задание, но точней, чем провокация тут слова не подберешь. И как механизм действия, и как явная уже черта характера. Не личного - про личности я ничего тут не знаю, и узнавать не хотелось бы. Конкретно: лично из персонала г-на Гусинского напрямик дело иметь когда-то случалось с двумя персонами - Пархоменко и Курляндцевой. Да еще с Бунтманом близко соприкасаться. Т.е. не лично, конечно, а по роду занятий. И достаточно, чтоб остерегаться иметь с ними дело в будущем: знаю, что говорю (причины и детали, кому интересно - в книжке "Пакет"). Но речь и не об этом - об общем, видимо, характере и самочувствии кнопки #4, специфических чертах натуры, характера, которые только и могли позволить учинить НТВ хотя бы выходку 06.01.98 г. Такую, о которой тут не хочется и говорить подробней - именно, чтобы не способствовать провокации.

И чем же еще, как не характернейшей провокаторской переметливостью назвать сюжет с энтевешным (после всех-то похабелек!) спонсированием говорухинского "Стрелка" плюс демонстрацией его на том же НТВ... Не согрешишь - не покаешься - не шарахнешься - так ведь и не прогремишь...

Нет, я не думаю быть умней всех. Г-на Березовского, кажется, опасаются все. Почему-то. Почему - точно не знаю. И я, кажется, тоже опасаюсь. Только я, кажется, знаю, почему опасаюсь я: потому что все опасаются. Кажется. Но я не могу не сказать спасибо - не знаю кому, но точно что умному действительно человеку, который делал кинополитику на первой кнопке (возможно, и самому г-ну Березовскому). Ретро-резервацию, площадку, дом пенсионеров, беспорядочные движения на всякий случай и в обратную сторону делали, в общем, многие - и на том же НТВ - с беспокойно-неопределенным выражением физиономии: а вот, мол, нате вам, уж если кому охота, и ваши там "Старые песни о главном"... Кино 30-80-х. Советское кино. Хи-хи... Т.е. делали движения, но без понятия. Смысла.

Нет, а тут не кажется, а был момент, когда четко означилось именно что такое понятие. Чье-то, правда, понимание вот того, что здесь изложено и что, конечно, никакой не секрет и не какая-то особая тонкость, но что вдруг тут оказалось закрыто наглухо, мигом забыто и как будто неведомо. Как не бывало...

И от-ды-хаем от по-хаб-ной ин-ду-стри-и: вот хо-ро-ший фильм...

До си до ре до фа соль фа соль си ля ля фа соль ля ми соль до...

(Если не ошибаюсь. Я, к сожалению, не силен в нотной грамоте).

...Что наконец-таки завелся в этом ящике нормальный человек...

Кстати, и то же американское кино делают отнюдь не одни имбецилы. Всякое - и французское. Но почему-то именно имбецилы вдруг тут стали так кстати, что на экране от них стало и плюнуть некуда. Может, просто потому как дешевле... И дорогим же удовольствием обернуться грозит такая дешевка - вполне вплотную...

Безмозглость плюс наглость, плюс большие-большие возможности - и есть та самая смесь гексоген, благодаря которой мы тут едва проходили на волосок от комреванша - дважды. И прошли или нет - на самом деле понятно будет еще не так скоро. И это только ком реванш. Обратите внимание. А если кол какой-нибудь? Мало ли...

А еще ведь, и кроме нас есть весь мир, и в нем - в мире-то - похабиты и ваххабиты.

Ну, а кто такие ваххабиты, талибы? Не пионеры ли, которых успешно воспитали пенсионеры, стервеневшие, когда их наперегонки спорта ради так вот оплевывало сбесившееся дурачье, не наше уже одно дурачье, а мировое. Образец для нашего...

Вот как кончается книжка В.Я. и Я.В.Давидовских. Как бы счАстливо кончается.

Беседуют первый секретарь обкома ВКП(б) Тимофей Васильевич Тягаев и зампредгорсовета Семен Семенович Хвощ.

Выпили по первой, стало легче.

- Дела, Семен, творятся в Москве непонятные, тревожные дела, - сказал Тягаев, пережевывая ломтик лимона. - Сокращается госсобственность, слова пошли какие-то - приватизация, рынок. Свободное предпринимательство. Если так пойдет, в стране хозяева не мы с тобой окажемся, а Абрам с толстым карманом. Партии эти разрешили... Понимаешь, прямо утекает сила из рук, как вода меж пальцев.

- Ты, Васильич, не паникуй допрежь, - тенорок у Хвоща мяткий, баюкающий, слова он любит простецкие, а сам не дурак, вон полки в шкафах книгами уставлены, и читаны те книги, не мебель это. - Мы с тобой вечные. На Руси всегда были дьяки и подьячие, воеводы и бояре, государевы приказы, коллегии и канцелярии, чиновники скольких-то там классов, губернаторы и секретари обкомов, администрация, руководящие кадры, аппарат, называй как хочешь. Мы, русские, веками приучены к начальству, что скажет начальник, то и верно, так и будет. Около начальника тереться хорошо, труда много не требуется, а жизнь сладкая. И хоть маленькая, а власть, тоже сладость русскому сердцу. И вот поэтому мы здесь на Руси, всегда были и всегда будем. И давай за это выпьем. <...>

- А второе дело, мил человек Тимофей ты мой Васильич, вместе мы, друг за дружку держимся. И не потому, что в дружбу верим или там в высокие идеалы. А причина гораздо сильнее: выгодно это, необходимо даже. Мне не идейный борец в начальники нужен, тяжело с ним будет, подвиги надо совершать, бескорыстие проявлять, то есть идти против простой человеческой природы. Не надо мне этого, не хочу я личными интересами жертвовать в угоду общественным. Я хочу тем самым обществом быть, в угоду чьим интересам и надо жертвовать. И мне надо, чтоб и начальник мой, и сотрудник, и даже подчиненный , который завтра моим начальником стать может - и ради Бога, если он меня устраивает, - чтобы все кругом свои были, простые, а не героические борцы за народное счастье.

Он снова помолчал, улыбнулся и продолжил:

- И победить нас невозможно. Мы как болотная жижа, густая чавкающая грязь; руби нас саблей, стреляй из пулемета, рви гранатой, побултыхалось болото, и снова затихло все. Вычерпай нас, мы и в новой посуде живем; мы же всегда принимаем форму сосуда. Одно можно сделать: высушить эту жижу; но тогда все растения погибнут, они из нас растут.

Он снова замолк, а потом спросил почтительно:

- Так что там, на съезде, Тимофей Васильевич, важного-то было?

...

Через два месяца в Воронеже был создан Союз свободных землевладельцев. <...>

Важность Союза подчеркивалась тем, что председателем его был избран сам первый секретарь обкома ВКП(б) товарищ Тягаев Тимофей Васильевич.

Что ж, сказано здесь много приятного русскому сердцу. При том, что немало и справедливого. Будем справедливы. Хотя вряд ли вся правда о русском человеке в сопоставлении с людьми иных национальных принадлежностей - во всех многообразных значениях этого понятия. Точней, наверно, в сопоставлении с иными национальными стереотипами. Всей такой правды, понятно, и никто тут не скажет, да и нигде всей не скажут, разве что везде, но продолжить приятный разговор в том же духе - чего ж не попробовать.

Почему, например, не вспомнить на фоне уверенно обрисованных, но вымышленных русских людей - больших, видно, резонеров - Тягаева Тимофея Васильевича с Семеном Семеновичем Хвощом исторически реального, в высшей степени русского, а пожалуй, и ведущего нашего национального резонера, признанного профессионала в этом деле Ивана Андреевича Крылова.

Который лет уже полтораста назад в известном споре о не менее известной тогда (почти как нынешние информационные олигархи) фигуре, вполне в России натурализовавшемся, но сохранившем черты не совсем русского проворства ума и вызывавшем неоднозначное (как теперь скажут) отношение современников персонаже, издателе невиданно популярной "Библиотеки для чтения", да вдобавок и знаменитейшем "Бароне Брамбеусе" О.И.Сенковском - на замечание "Какой же все-таки умный человек Осип Иванович!.." ответил так: "Умный-то он умный, да ум-то у него - дурацкий..."

Действительно, никто всерьез же не скажет, что г-н Гусинский - неумный человек. С такими-то средствами-возможностями. Да с таким персоналом...

В резонерстве же кто неоспоримо силен - Александр Исаевич: "Вот, говорят, в каждой нации разные люди есть..." (по памяти). И трудно кажется не согласиться.

Другое дело, что хотя и разные есть, но как-то иной раз так выходит, что в одной нации одни люди на виду больше, а в другой другие. И не так люди, как черты. Да и кому как. Наверно мало тут для русских хорошего, если кому-то они нравом и характером напомнили болотную жижу. Хотя тоже как посмотреть. Сусанину, говорят, вон и болото сгодилось... А вот, скажем, про еврейский характер - точней, даже темперамент - иногда говорится: на всех свадьбах жених, на всех похоронах покойник... Опять же (и это само по себе, пожалуй, ни хорошо, ни плохо) кроме случаев, например, когда, бывает, гордый покойник на этих похоронах нипочем не желает припоминать, что на той свадьбе он-то ведь и был главный жених...

Нет, ну черт-те что же... Один из умнейших и достойнейших людей, кого я только знал, еврей, и тоже не какой-нибудь, а убежденный, только не по религиозной части, так прямо, тем не менее, и говорил: "Русская жадность все испортила"... Т.е. уж такую сделали им революцию, такую партию, такую диктатуру (пролетариата), такую власть советов, конфетку; так они, лопухи болотные, и тут ничего не смогли, испоганили только все и загубили...

Правда, говорилось это в эпоху до Александра Исаевича - и Александру Исаевичу спасибо, действительно. Но споров о том, кто виноватее, тут хватит, может, и не на один век. Искать виноватые нации - снаружи тут этим занят "День" и т.п. А так это не принято. Что не значит еще, что все так тихо под ковриком. А не тут - вот, в Гданьске кое-что из таких поисков наружу вышло хотя бы в этой интересной книжке. А, может, правда, не всегда все такое стоит загонять вглубь?.. Или что у нас - один секс наружу?..

Революция, диктатура, как известно, как раз получилась. Не испортилась. Что вопрос о поисках виноватых запутывает дополнительно. И не получится если, не дай Бог, отмена диктатуры, хотелось бы на всякий случай оставить мнение, свидетельство о том, как один видный представитель одной нации сильно портил (как я, во всяком случае, глубоко уверен) такую отмену, портил классическим усердием не по разуму, тогда как другой, принадлежа к той же нации, как мог, портил такую порчу, мешал ей.

По крайней мере в этом культурно-телевизорном деле. Насчет другого чего ничего не скажу.

(Понимаю - показанное по ТВ все равно всегда неизмеримо тиражней написанного. Надеюсь только, что написанное иногда бывает, говорят, несколько долговечней показанного. У всех свои возможности. Во всяком случае, у пишущего-то уж они точно, что свои. Нажитые. Какие есть.)

Примечание:

¹ А завтра разреши свободу им тисненья,
Что первым выйдет в свет?
Баркова сочиненья!

Этим русским стихам скоро двести лет, и за этот срок за периоды без свободы тисненья, нет спора, случались тут неприятности покрупней выхода сочинений Баркова. Что цензура тут не выход, кому-кому, а нам рассказывать-объяснять здесь не надо. Не выход, наверно, и любая организация. Любая "лига сексуального большинства"... И тем не менее... Наверно, дело в том, чтобы та лига большинства - молчаливого большинства, по знаменитому выражению Никсона, - которая так не называется, но которая всегда была и будет, пока на свете есть еще двуногие грамотные, не забывала про свои естественные права.

Они же - обязанности.