29.01.99

Академическое сообщество. Критика или criticism?

Дмитрий Бак

Несколько раз за последние годы мне пришлось по своей университетской службе консультировать американских post-graduate students (аспирантов?), писавших о "текущей" русской прозе и поэзии. Диссертации подвигались успешно: накапливался материал, анализировались критические оценки, дело постепенно доходило до итоговых глав с "выводами" и "заключениями". Куда сложнее было добропорядочному зарубежному русисту написать обычную статью для "толстого" журнала. Сразу выяснялось, что традиционное в России разделение литературоведения на историю литературы, поэтику и литературную критику в западной практике не работает. И наоборот - "criticism" для русского уха означает нечто неуловимо сложное, противоречивое. Это понятие странным образом вбирает в себя и отстраненные академические штудии с множеством ссылок на предшественников и с неминуемой осторожностью выводов, и резкие, лобовые суждения, основанные только на собственных пристрастиях. Что ж, придется, видимо, снова подумать о самом главном - о словах, словах, словах...

Ведь в чем "своеобразие момента" для русской литературной критики и русских критиков? А вот в чем. На повестке дня теперь не различие "направлений", не привычные идейные споры не на живот, а на смерть, но поиски языка критики, ее формальных и содержательных границ в литературе и в жизни. Все произошло как-то незаметно, почти что вдруг. Когда в конце восьмидесятых мы следили за перипетиями схватки Огонька и Нашего современника, за дуэлями Кожинова и Сарнова, трудно было представить, насколько стремительно все это станет прошлогодним снегом. Вчерашние оппоненты остались при своих убеждениях, однако, они больше не нуждаются друг в друге, не надеются друг друга переубедить. Попробуйте-ка в деталях представить сегодня серьезную, нестебовую полемику Московского комсомольца и Завтра, Москвы и Знамени, многосерийный обмен ударами, нокдауны и нокауты - пустая затея!

Борьба идет не за истинность одной идеи, одного направления в противовес прочим, на слуху - другое: нужна ли критике привычная идейная подоплека как таковая? Как это у изысканно ироничного Сергея Гандлевского?

А что речи нужна позарез подоплека идей
И нешуточный повод - так это тебя обманули...

Разброс мнений велик. Прозаики Алексей Варламов и Олег Павлов, недавно задушевно беседовавшие на страницах Литературки, считают, что "критика необходима литературе постольку, поскольку фигура критика рождается литературным опытом. Фигура же писателя рождается скорее опытом историческим, жизненным, народным... В данный момент <...> критика пожирает литературу, как сорная трава". (Что-то не припомню, чтобы трава хоть что-нибудь или кого-нибудь пожирала - но, впрочем, ничего, ничего, молчание - Д.Б.). Дальше больше: "Ценности отечественной литературы были уничтожены в 90-х годах <...> именно критикой" (ЛГ, 14.07.1996, с. 4).

Лев Рубинштейн тоже, вроде бы, признает, что "печатный разговор критиков о критике по своему размаху и накалу на порядок превзошел традиционный разговор о текстах и авторах. Он почти начисто сменил "старинный спор" Писателя с Критиком" (Итоги, 1996, # 14, с. 72). Однако выводы не содержат ни грана трагической ностальгии: "Читать критическую литературу мне, как ни странно, интереснее, чем беллетристическую... Построения, мотивировки, интриги и тональности критических текстов мне любопытны, думаю, потому что они имеют некоторое методологическое сходство с близкими мне художественными практиками. И критик, и автор концептуалистского типа сочиняют текст о тексте". Вот так - никакой тебе "ответственности за происходящее", взыскуемой О.Павловым.

Редакция Вопросов литературы проблемам критики посвятила специальный разговор за круглым столом. И снова на первом плане - спор не о мнениях и пристрастиях критиков, но о критике как таковой. Вот В.И.Новиков бросает одному из собеседников: "Какой же Вы критик, если в своих статьях ни разу никого не "приложили"?! Все пытаетесь наукообразно рассуждать о критике, а не о литературе, уклоняетесь от прямых оценок". Так, интересно - доктор филологических наук утверждает, что научная строгость (criticism!) критике только во вред. Руби, браток, сплеча, а там хоть трава не расти. Что ж, так думают многие.

Татьяна Михайловская из Нового литературного обозрения судит иначе: "Нет смысла предъявлять претензии нашим критикам - они не ведают, что творят... Никак не могут признать, что литература второй половины ХХ века развивалась в России без их участия, вопреки их разумению и по сей день остается без воздействия" (НЛО, 1996, # 19, с. 332). Выход есть, но прямо противоположный новиковскому. Современная литература остро нуждается как раз в компетентном и взвешенном обсуждении с опорой на фундаментальные знания о предмете помимо набивших оскомину драк на меже. Почему маститые ученые предпочитают не связываться с критическим цехом? Да просто потому, считает Михайловская, что боязно им, болезным: "живую литературу опасно изучать - нет готового ответа, и легко потерпеть фиаско... Живые поэты неудобны - они сопротивляются, когда их укладывают в прокрустово ложе фальшивых концепций, могут дать в морду". На самом деле, добавлю от себя, критика ученому не помеха: кто не падок на "фальшивые концепции" в академической науке с легкостью ступает на территорию критики, будь то Михаил Гаспаров или Андрей Зорин.

Ох, нелегкая это работа - спорить, когда не определен еще самый предмет спора, не сделан выбор - критика или criticism. Повсюду царит пестрота и разноголосица, заявляют о себе не только новые критики (Быков, Арбитман, Бавильский, С.Кузнецов, Кукулин...), но и "новые" критические отделы в журналах и газетах (кроме Сегодня и Независимой - Общая газета, Огонек, Итоги, Коммерсантъ-Daily...). И знаете, интенсивность коллективных усилий, прилагаемых критиками в последние месяцы, вселяет надежду - все еще только начинается!

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru