В последнее время на волне общего интереса к российским реформам и реформаторам появилось довольно много работ о Сперанском - крупнейшем государственном деятеле в правление Александра I. Об Аракчееве, зловещем временщике при Павле и Александре, сейчас пишут меньше. Обе фигуры достаточно известны, и вряд ли о них можно узнать что-то принципиально новое. Однако возникает ощущение, что книга эта очень современна. Предназначена она в первую очередь для студентов-историков, но может показаться интересной тем, у кого нет сил или желания интересоваться политикой сегодняшней и кому более привычно вспоминать о современности, читая о политике минувшей.

Это не ужасная история правления временщиков и не героическая история эпохи реформаторов. Это история людей, стоявших у трона - троном вознесенных, использованных и раздавленных.

Книга Федорова интересна тем, что судьбы Аракчеева и Сперанского представлены здесь в сравнении. Основной ее недостаток - бесстрастность. Это не вполне биография, потому что биографу всегда свойственно оправдывать своего героя. Здесь героя не оправдывают и не осуждают. Главное для автора - максимально полно представить материал и быть объективным. Но это дает читателю возможность делать собственные выводы.

И Сперанский, и Аракчеев были бешено работоспособны, безумно самолюбивы и бесконечно зависимы. Они вышли из низов (Сперанский - попович, Аракчеев - мелкий дворянин), и не просто вышли, а были сознательно взяты властью предержащей в услужение именно потому, что не имели корней - а следовательно, не имели опоры в обществе. Они никого не представляли, служили только царю и значили что-то только рядом с ним. Никто не мог быть возвышен их возвышением и оскорблен их отставкой. И роль, которую они играли, - роль щита, в который направлены все стрелы.

Существует некий стереотип оценки обоих: Аракчеев - зло, Сперанский - добро. Интересно, что книга работает одновременно и на развенчание, и на поддержание этого стереотипа. Во-первых, в реальности все оказывается перемешанным между собой самым парадоксальным образом. Во-вторых, влияет полуторавековая дистанция - изменяется восприятие. Самый яркий пример тому - характеристика Аракчеева и Сперанского, данная декабристом Г. С. Батеньковым, человеком, близким к Сперанскому. Автор называет эту характеристику объективной - и действительно, она поразительно точна и нелицеприятна. Сейчас она выглядит если не апологией Аракчеева, то по крайней мере словом в его пользу. Аракчеев неожиданно предстает как человек искренний и честный, откровенный, человек сильного духа и безграничных человеческих слабостей. Любимый же Батеньковым Сперанский - надменным и холодным, излишне осмотрительным и потому попадающим в собственные ловушки, нечестным. Все переворачивается вверх дном - и с первых страниц книги уже хочешь сочувствовать Аракчееву, уже ищешь для него оправданий. Но многим сторонам деятельности Аракчеева оправдания быть не может. И реформы - или хотя бы проекты реформ - Сперанского все равно остаются. "Мне оба они нравились как люди необыкновенные, но Сперанского любил душою", - пишет Батеньков. Ужасаться тому, что именно являли собой Сперанский и Аракчеев, читатель волен на протяжении всей книги. В России, где проблема Востока и Запада всегда едва ли не на первом месте, попытка дать Аракчееву зверскую маску Востока, а Сперанскому ангельское лицо Запада - наилучшее доказательство того, что раз и навсегда плюсы и минусы расставить невозможно.

Общее в действиях Сперанского и Аракчеева - непоследовательность. Они не были людьми идеи. Они не могли делать то, что считали нужным - и теперь уже не всегда можно установить, что именно они считали. Сперанский, создававший при Александре реформаторские проекты, при Николае послушно занимался кодификацией законов и разрабатывал систему наказаний для декабристов, во "временное правительство" которых должен был входить. Аракчеев был сторонником европейской, суперсовременной тогда системы "запаса", противником военных поселений - и вошел в историю как их создатель, потому что этого хотел Александр. А Сперанский, желавший во что бы то ни стало вернуть монаршее расположение, писал брошюру "О военных поселениях", где отстаивал эту идею куда красноречивее Аракчеева. Сперанский был пензенским губернатором и усмирял крестьянские бунты - в той самой Пензенской губернии, в которой, по какой-то игре случая, были волнения из-за его отставки. Аракчеев был страшным барином для своих крестьян - и разрабатывал по приказанию императора систему освобождения, подобную той, которая была применена в 1861 г. Наконец, кто помнит сейчас, что Сперанскому прочили карьеру архиерея, на его проповеди стекался весь Петербург, а Аракчеев, не воевавший ни одного дня, внес ценнейший вклад в реформу армии, позволивший в конце концов победить в войне 1812 г.

Отставку Сперанского и отставку Аракчеева всегда встречали с восторгом. Их заслуги - заслуги реальные - забывались мгновенно. Разница лишь в том, как к ним стали относиться позднее. И Аракчеев, и Сперанский выросли в "золотой век" Екатерины, которому свойственно было "нестерпимое зверство". В духе этого века, чуть прикрытого лаком александровской эпохи, они и служили и управляли. Но один из них почил в бозе окруженный семейством, получив перед самой смертью от Николая титул графа, в должности наставника наследника престола - а другой, избравший своим девизом "Без лести предан", умер один, всеми презираемый и ненавидимый, и образцовое поместье его, за неимением наследников, было отписано в казну.

Ксения Зорина

Книга на вчера: