Ну, конечно, Лимонов - писатель раздражающий. Понимаешь, злящий. Кого-то, знаешь, пугающий, а кому-то и вовсе, понимаешь, противопоказанный...

Одни берут его книги с плохо скрываемой брезгливостью или, напротив, с холодно-выверенным интересом. Другие - с болезненным вожделением. Третьи - как, понимаешь, и мы, - с неизменным восторгом.

Главное, что книги эти не оставляют равнодушным. Ну меня, по крайней мере... А заставляют, понимаешь, задуматься...

Не разучившийся читать по-русски найдет здесь то, что не только называется, но и ощущается подлинной литературой. Конечно, сия находка - не под каждой обложкой многочисленных и всегда неровных опусов Лимонова. Однако даже поверхностное знакомство с Лимоновым необходимо хотя бы потому, что он, без сомнения, из последних могикан вымирающего ныне рода русских реалистов, сделавших себя и свое творчество - сделавших и связавших его с непримиримой (в каком, понимаешь, аспекте - вопрос другой!) писательской и человеческой позицией. Это видно и по плохим (с моей субъективной точки зрения, основанной, во-первых, на другом понимании, другом переживании и проживании, нежели у автора, и, во-вторых, на чистой стилистике) и по хорошим (ну просто ведь, бывает, нравятся! - хоть это и не критерий) его текстам.

Замечу сразу, что текст "Это я - Эдичка" считаю лучшим (естественно, из доступных мне - то есть опубликованных и не выпавших по тем или иным причинам из поля зрения) "русским романом" за последние двадцать лет. Отсюда недалеко и до того, чтобы самого Лимонова назвать не иначе как "Наше Всё", - поэтому скажем все-таки, что его книжка "одна из лучших". Большее влияние могла бы, быть может, оказать на процесс (и, разумеется, на читателя в процессе - на меня, во всяком случае, оказала) лишь затасканная в последнее время - и растасканная на цитаты вещь Одинокова... Но, к сожалению, "Бесконечный тупик" не прочитан. Да это почти и невозможно. Недавнее полутысячное (в смысле тиража) издание, осуществленное автором (так и пишет: "Москва: Самиздат"; верстальщик, корректор, наборщик - тоже Сам), конечно, не поправит положения. И это печально: "Бесконечный тупик" дает ключ ко многим смутным загадкам, темным пятнам и прочим иным закоулкам русской культуры. Ведь, как справедливо отметил рецензент Майкл Жидомирски в парижском "Пушкинском ухе", "Он [Одиноков] там пишет, что жиды пили детскую кровь пивными кружками и т.д. И притом, с одной стороны, работает под дурачка, а с другой - засирает мозги, как говорил Владимир Соловьев, "филомудией". Прочти, старик, это посильнее "Балашихинского комсомольца". Дизастер, одним словом" ¹. Конец цитаты.

А это, если вдуматься, и про нашего героя! - добавляю я. А то как же! Выгрызая себе кусок жизни, Лимонов вгрызся в культуру. Он здесь - и никто не в силах выставить его за дверь. Теперь можно долго и нудно пересказывать содержание "Эдички", рассуждать о "левизне", "экстремизме" или там "гомосексуализме" автора (а он и сам горазд: я, говорит, всегда был средь евреев, коммунистов либо пидоров; а сегодня - говорят уже за него - коммуно-фашист, красно-коричневый, черносотенец и т.п.: вот уж и они встают, жиды-то с пивными кружками!); о том, что он опорочил идеалы: сначала вскормившей его Страны Советов, затем - принявшей в лоно свое Америки в лице русской эмиграции всех волн и изводов - от сионистов (тоже, как ни суди, русских!) до НТСовцев, от Солженицына и Максимова до какого-нибудь хулигана Бренера (которого таки посадили в лояльной Европе!); короче, Колобком ушел, падла, от коммунистов, "Россию продал" и "всех ребят", а потом возвернулся - этаким, понимаешь, французским гражданином и почему-то национал-большевиком - и еще чего-то, гнида, хочет; был вот, в сущности, неплохим и вполне самобытным поэтом, а стал средним публицистом ("Лимонов против Жириновского") и т.д. и т.п. и ваще...

Можно наконец сказать, что и вообще ничего не было - так, история вялой борьбы с самим собой неудачного любовника и мужа по-разному удачливых - хоть и не без блядства - дам: от Елены Щаповой де Карли до Натальи Медведевой...

Все это, однако, нам не важно.

А существенно, что его писательство прихотливо отразилось в литературе, преломилось (обломилось!) и пришлось впору русской культуре - в вечном ее балансе между становлением и упадком, чернухой-порнухой и Светлым, Прекрасным Будущим, - и, стало быть, теперь он навсегда, прости Господи, ее, культуры, Герой.

Так и есть: культурный герой.

"Мой отрицательный герой" - назвал он книгу своих стихов, написанных "там" и изданную недавно "Глаголом".

И вообще он ведь выстраивает, героически проектирует жизнь и судьбу свою и своих книжек. Мы, профанируя, можем их (Героя и Автора) смешать (........), но понятно, что Лимонов прекрасно осознает свое отвоеванное под Солнцем место лучшего из миров и вполне тоскливо развеивает все наши иллюзии - как по поводу этого мира, так и касаемо себя самого. Вот что говорит он, отвечая на мой вопрос об "Эдичке" ("Вы не чувствуете, что вас самого многие воспринимают в качестве персонажа?.."):

- "Это я - Эдичка" - это история любви, вписавшаяся одновременно в историю культурного, психологического шока от соприкосновения с новой страной, с новой действительностью. Тем более это моя юношеская книга. В юности мне хотелось живописать именно эту - плотскую, эмоциональную, инстинктивную часть жизни. Позднее я от этого отошел. Проецировать героя - пусть и носящего мое имя - на меня самого, автора 26 разных книг, просто неразумно. Писатель не обязательно портретирует самого себя. Да и писателей столько разных типов, видов... Скажем, переделкинский житель - это не писатель. За что я не люблю, скажем, Пастернака? Он жалкий трус, всю жизнь проживший за оградой. Что интересного в таких писателях?..

И далее:

- Литература всегда была для меня не самоцелью, а, скорее, средством - для управления миром, для проявления себя. Я пытался заниматься политикой еще в 75-м году в Соединенных Штатах - сразу начал посещать всякие политические собрания, писать политические статьи, и только невозможность пробиться заставила меня стать автором романов. Теперь уже и я, и моя судьба, и мои книги навечно, возможно, вписаны в историю этой страны. И книги мои будут читаться, пока существует русская литература. Я в ней - недостающее звено. Такой, как я, был нужен обязательно!

Вот так! Но мы-то чувствуем, что он не настолько прагматик. Скорее -жестокий романтик в своей завороженности огромным опасным миром, играющим с тобой на равных - как зверь с охотником, как животное с животным. И твои проблемы, если ты неловок, несметлив или боязлив, не умеешь пить или плох в постели...

По Лимонову, плох и тот, кто не видел, не пережил того, что случалось с ним. Отсюда наивное, вполне литературное желание рассказать, пересказать, не расплескав, донести, и почти (а иной раз и без почти - даже и просто вот так!) навязать читателю опыт своей жизни, своих страстей и своих желаний.

Автобиографичность, возведенная в принцип - хотя, как было замечено, сконструированная, просчитанная строгим путём послушания через противоречие...

Принцип, активно проникающий в жизнь, переиначивающий ее на свой манер, но и дающий в результате свободу...

Классицизм газетных заголовков, к которому стремится талантливый, на голову выше друзей-полубандитов, провинциальный мальчик, вляпавшийся в Историю...

И - забавно - издающий вот уже и свою газетку: "Лимонку" - где и писать-то можно только о себе... Наряду с Историей...

Все, что издано у нас Лимонова - а издано почти все, - только подтверждает тот первый "глобальный" успех двадцатилетней давности (который и тогда прекрасно осознавался именно как удача, единственная, может быть, в жизни - но настолько многообещающая, что выпустить ее из рук значило умереть...).

И "Эдичка", и "Дневник неудачника" - как бы записи того же героя, окончательно всеми покинутого, заброшенного в Америке; и "У нас была Великая Эпоха", и "Подросток Савенко", и "Молодой Негодяй", трогательная, проникновенная "харьковская трилогия", лишенная какого бы то ни было налета сиюминутности, - и "История Его Слуги", и "Укрощение Тигра в Париже" - продолжение "автобиографической", жестко-реалистичной линии, и даже откровенно слабый "Палач" (а все же и занимательный: в смысле скорее идеологическом - как попытка работы с массовой психологией, коллективным бессознательным, которое оказывается на самом деле столь же беззащитным, а иногда и более хрупким, чем отдельная личность, вырванная из толпы...), и часто написанная впопыхах, "по следам событий" публицистика - во всем этом та же почти органическая неустроенность, тот же отнюдь не ложный пафос, который только и заставляет творить и делать хоть что-то любого делающего и творящего, пафос, часто заставляющий не считаться со стремительно изменяющимся, плывущим миром - в безумной попытке удержать распадающуюся реальность, не поступиться принципами, актуальными только на словах или в виде закона писаного (а значит, гораздо более важными и непреложными, чем вся мировая скорбь и все людские заботы вместе взятые...) - и... будь что будет! Лишь бы сохранить идентичность, проецируя ее, экспортируя, как революцию, на окружающие: Город, Страну, Мир, Читателя и, через него, обратно на Себя, - трансформируя, а то и заново воссоздавая личность, наполненную далеко не новой для русского сознания, но по-прежнему предметной верой в Слово, предстоящее Делу...

О том же и недавний двухтомник рассказов, вышедший в московском издательстве "Константа", - неряшливый, с массой опечаток, оформленный под ширпотреб (не говоря о ярких обложках; сами названия книжек маскируются под всеобще-средний невзыскательный вкус - "Чужой в незнакомом городе" и "Коньяк "Наполеон") ².

Двухтомник характерный, уже по замыслу комплексно и широкомасштабно вбирающий в себя и агрессивно транслирующий чуть ли не все возможные лимоновские темы: секс, пьянство и алкоголизм, деньги и их отсутствие, легкие наркотики, политика, богема, братья-писатели и эмигрантская мифология, более или менее увлекательные тусовки и разнообразные "мужские игры". Одним словом, очевидно-невероятное бытие человека (которого мы, в общем-то, давным-давно знаем, но все еще как бы не допили с ним, не догуляли, не исчерпали все темы общения, битвы и скандала...) на дорогах, которые он сам себе выбрал...

Тексты писаны в разное время, в разных странах. Публиковались прежде в Америке и во Франции, в Израиле и в России. В таком объеме вышли, конечно, впервые.

Что ж - в рассказах опять-таки отражение личного, весьма богатого жизненного опыта великого писателя земли нерусской, где только ни побывавшего и поимевшего от жизни как много хорошего, так и плохого. И все ведь мало!..

Наблюдательный и памятливый, абсолютно (хоть и предельно субъективно - да иначе, видимо, и нельзя) откровенный Лимонов - прекрасный рассказчик, многими его читателями до сих пор не открытый. Благодаря тонкой психологической точности, яркой детали или даже вскользь оброненной фразе герои его - и без того предельно конкретные - вдруг оживают и становятся понятными, одновременно трогательными, смешными и страшными. К тому же, в большинстве своем это реальные, названные люди. Ну а в "закамуфлированных" художнике "Алексе Американском" или, допустим, "писателе-постмодернисте Никите" читатель без труда узнает соответственно Михаила Шемякина и Сашу Соколова...

Мастерство Лимонова-рассказчика вне всяких похвал. Любое происшествие в сконцентрированной форме рассказа проживается им на пределе и вырастает из частной проблемы вечного одиночки, ох...евшего Эдички, в глобальное событие нью-йоркской, парижской, московской, калифорнийской или какой угодно текущей реальности.

Нежный и ранимый, хотя и злой - но как-то несуразно, угловато-подростково, - "Эдичка" в результате вырастает в бесстрашного "Супермена", "Палача", "Наполеона", покоряющего Незнакомый Город, осваивающего, подминающего под себя чужую, чуждую среду... И здесь уже становится совершенно не важно, кто же на самом деле реальнее: паспортный Эдуард Вениаминович Савенко - он же в разные периоды жизни Эдик, Эди-бэби и Эдвард - или вечно и во всех смыслах неудовлетворенный экстремист Эдичка, скитающийся по бескрайнему Нью-Йорку... Или садистический Палач-Супермен... Или описывающий всех их вместе взятых писатель Эдуард Лимонов... Реальность художественная соединяется с реальностью реальной, спадают маски и одежды, жизнь предстает во всем своем великолепии - такой, как она есть. Жуткой.

Читатель переживает живительный катарсис и, отложив книгу, впадает в долгий счастливый сон. Мир за окном с грохотом рушится...

---

¹Д. Галковский. "Бесконечный тупик". "Новый мир" # 11, 1992, с. 267.

²М.: Константа, 1995, 30000 экз.

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru