14.01.99

Леон Буйко, поляк, который любил Россию

Сергей Митрофанов
mitron@rinet.ru

Уходит век, но корнями мы в нем, с людьми, чьи судьбы впрессованы в асфальт времени, как бы став его мемориалом. Точно так на шоссе алой розой отмечают прерванный путь водителя.

Иногда мне кажется, что стоит жить долго лишь для того, чтобы быть свидетелем. И, по возможности, рассказать обо всех оставшихся за спиной.

Рассказать о Леоне Буйко меня побуждают три причины. Как и мы, он был журналистом, и значит достоин мемориала от товарищей по цеху. Поляк, он так любил Россию, как неплохо было бы любить ее и русским, и значит достоин памяти о нем в России. А кроме того, он был частью всего того, без чего невозможно понять наше время.

...С известным польским журналистом Леоном Буйко я познакомился в Варшаве в 1988 году.

Тогда и в СССР, и в Польше еще только начинались бурные процессы демократизации (причем неизвестно было, насколько далеко они зайдут), и нас, членов одного из первых политклубов "Перестройка", пригласил к себе варшавский Клуб католической интеллигенции, фактически представлявший собой интеллектуальное ядро "Солидарности".

Можно сказать, что зимой 88-го в тесную комнату набились будущие политические деятели Польши (только они об этом еще не знали). Зашел и встал в дверях будущий предсовмина Тадеуш Мазовецкий. Все живо интересовались, что расскажут о положении в СССР "сумасшедшие российские диссиденты", невесть каким образом просочившиеся через "железный занавес".

Крутилась магнитофонная лента. Рядом со мной сидел и переводил поляк, отрекомендованный нам, как "страшный славянофил и нелегал". При этом поляк курил сигарету за сигаретой, пил крепкий черный кофе и, время от времени наклоняясь ко мне, шепотом делал шутливые замечания по поводу того или иного выспреннего заявления. Таким мне запомнился Леон в Варшаве.

Понятие "нелегал" в Польше не было преувеличением, как может быть преувеличением у нас понятие "диссидент". Свой первый инфаркт Леон получил, выручая из милиции свидетеля убийства ксендза Е.Попелушко, совершенного агентами польской ГБ. После введения в Польше военного положения Леон не согласился ни на какие компромиссы с коммунистами, ушел из официальной журналистики в подполье и промышлял случайными заработками, например, выполняя какую-нибудь рутинную работу часто под чужой фамилией.

Для нас Леон стал первым иностранцем, с которым можно было иметь дело. Однако и для поляков на фоне общего отталкивания от России - все поляки помнили о Катыни - Леон олицетворял мост между двумя трагическими славянскими культурами. В его варшавской квартире было очень много русских книг, а его дети слушали русских бардов.

Позже, когда в 89 году в результате договоренности за круглым столом "Солидарности" разрешили на время выборов издавать свою газету Выборча, Леон стал одним из ее ведущих обозревателей. И совершенно естественно, когда "Солидарность" победила, а Выборча стала самой читаемой газетой в Польше с миллионным тиражом, "славянофила" Леона Буйко назначили первым московским корреспондентом, вполне официально представляющим в еще недоразвалившейся коммунистической империи новую некоммунистическую прессу. Когда в Москву приезжал Лех Валенса, Леон Буйко неизменно находился в его окружении. Его другом был Анджей Вайда. И тем не менее...

"Мое мировоззрение не изменилось", - говорил мне Леон в 1992 году. - "Я никогда не был и сейчас не считаю себя номенклатурой. Мне просто повезло, и я стал работать нормально".

Леон считал, что увидел победу своих идей, хотя и не был чужд критическому их осмыслению. Возможно, потому он так любил свою роль иностранца в России, что подсознательно не хотел сталкиваться с нарастающей проблематикой посткоммунизма у себя на родине.

"Мне тоже раньше казалось, что у нас поляки все такие умные, все такие благородные, все такие демократы. Ничуть! Мне иногда даже кажется, хорошо, что я сижу в Москве и не участвую в борьбе за портфели".

Мне всегда было интересно знать, что думает этот человек, видевший опыт двух взаимозависимых посткоммунистических стран. Человек, который в кругу своих близких друзей с юмором замечал, передразнивая наших политологов: "Все идет по плану, написанному мною десять лет назад". Первому поколению лидеров новой эпохи он давал такую характеристику: "Свою главную задачу, а именно - устранение коммунистов, они выполнили. Однако гражданского общества не построили. Но это, действительно, очень трудная задача. Взгляните на Германию, там есть и деньги, и налаженная демократия, и хорошие дороги, и хорошие законы, но гражданского общества построить еще не получается, а неонацисты появляются именно в бывшей ГДР. Посмотрите на Чехословакию, которая всегда была витриной социалистического лагеря: она распадается... Но, повторяю, главная задача этого поколения политиков выполнена. Хотя, должен признаться, устранить коммунистов было легко: они - плохие, а мы - хорошие. Теперь же наступил настоящий период перестройки. Перестраивать надо все, в том числе и крыши домов. Решать проблемы. Что, например, делать с оборонной промышленностью? Снова придется выпускать танки, потому что люди должны работать. Однако я оптимист: я всегда боялся, что коммунизм будет уходить в тех же обстоятельствах, что и приходил..."

Леон ушел в августе 1993-го, за неделю до того, как у нас ухнуло и крякнуло, снова кинув Россию в пучину проклятых вопросов.

Нельзя сказать о человеке, что он умер вовремя. Но, тем не менее... если что-то и может нас примирить с фактом расставания, так это осознание того, что такие люди, как Высоцкий, Сахаров и... Леон Буйко, уходят так, как будто ставят точку в конце законченного произведения.

Закончен этап кристальной ясности и поляризации на своих и чужих. Прожиты лучшие годы жизни (как ни странно - годы военного положения и того, что было за ним). Получены престижные Пулитцеровская премия и премия Союза демократических журналистов. Реализованы самые смелые мечты.

А годы постреволюционного похмелья - как ни тяжело это сознавать - во всех отношениях достались другим. Увы.

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru