|
|
С
периодикой начинают твориться странные вещи. Появились журналы
без выходных данных.
Журнал "Родина". Смотрю, какой номер?
Никакой. Написано: "Зима".
Журнал "Элита" - какой месяц? Тоже никакого. Причем уже ни зимы, ни
лета.
...Но журналы эти нагрянули на печатный рынок, словно новая мутация
динозавров. В них чувствуется угроза традиционной прессе. Долгое время я не
мог понять, чем так притягательны эти журналы. При вопиющей банальности
текстов (представьте любой из них в книжке
"Нового
мира" или
в газетном варианте, и вы поймете, о чем я говорю) иллюстрированная
журналистика поражает своим визуальным рядом, доминированием изображения
над текстом. Правильнее сказать, что она поражает своей полиграфией.
Полиграфия, собственно, и создала феномен иллюстрированной журналистики.
Советский иллюстрированный журнал (вроде "Работницы" или старого
"Огонька") не идет ни в какое сравнение с тем изображением, которое есть у
"Элиты" или у
"Космополитена", или у
нового
"Огонька".
Большинство из этих изданий издается на изумительной финской бумаге, что
проблематичным делает их выброс. (В урну не выбросишь - жалко. Такое
ощущение, что они сделаны ИЗ ПЛАСТИКА. Но выбрасывать их надо: хранить
такую банальность дома, даже из уважения к полиграфии, - опасно для
здоровья).
Во-вторых, все они безумно напоминают ТВ, - прежде всего способом
макетирования, соотношением изображения и текста,
постмодернистской
пестротой. Иллюстрированные журналы (далее - ИЛ)
хочется не столько читать, сколько ПРОСМАТРИВАТЬ. (Жаль, что отсутствует
переключатель каналов: он стал бы хорошим дополнением к этим телеподобным
журналам).
В третьих, их приятно взять в руки. И в этом, пожалуй, их главный
недостаток: ведь когда журнал приятно держать в руках, пропадает желание его
читать. Взял, подержал, сказал с умным видом "А-а!", положил обратно.
Хватательный рефлекс: гордо чувствуешь себя модной разновидностью
шимпанзе. Читатель ИЛ отличается от читателя книги,
"толстого"
журнала или даже
газеты геологически, как человек эпохи неолита отличается от питекантропа или
кроманьонца. Собственно, чтение ИЛ сведено к минимуму. Включается
психомоторный механизм просматривания.
Газеты устаревают на следующий день - ИЛ устаревает сразу.
Изначально. Еще не успел открыть - понимаешь, что можно не читать. Но как
приятно! Какая полиграфия!
В макулатуру их не сдашь: во-первых, некуда, во-вторых, не примут. В
третьих, если примут, будет то же самое - бомж Петя возьмет, полистает, закинув
ногу на ногу, скажет с умным видом "А-а! и передаст бомжу Васе.
Самый тривиальный способ ликвидации тоже не подходит: бумага
финская, не горит, не тонет, в руках, извините, не комкается. Вывод на грани
бреда: ОНИ ВЕЧНЫ!
Сами того не подозревая, мы создали ПЛАСТИКОВУЮ
ЖУРНАЛИСТИКУ. Полиграфия убила культуру - культуру текста.
Родовая черта иллюстрированной журналистики в том, что она
изначально ВНЕТЕКСТУАЛЬНА. Текст в ней не только не главное - можно
сказать, что его, текста, в ИЛ ВООБЩЕ НЕТ. Есть выспренная имитация слова,
какие-то безумные заголовки без продолжения, напыщенные и бессмысленные
фразы (может показаться, что их сочинял верстальщик тут же на ходу).
РОБОТ ЖУРНАЛИСТИКИ. Речь, похожая на писк компьютера.
Пластиковая журналистика - культурный диверсант ТВ. С книжной
культурой она делает то же, что и ТВ: она ее УБИВАЕТ.
Иллюстрированный журнал - это псевдокнига. Книги нужно читать, а
журнал - только ПРОСМАТРИВАТЬ. Он создан для скорочтения, это
скорочтение - вообще отдельная тема.
А можно даже не просматривать - бросил журнал на столик, он там лежит и
сам на всех смотрит.
Картина, чем-то напоминающая литые стенки с корешками
ленинского
ПСС в
давние времена. С тех ленинских корешков, собственно, и началась
иллюстрированная журналистика. Корешок заменил книгу (то есть: дизайн
заменил идеологию). Потом "корешок" развился и превратился в глянцевый
журнал.
Не так ли заканчивается любой культурный эксперимент?..
Коммунистическая авангардистская идеология выродилась в "корешки". Ее
убила не мировая контрреволюция, а ее же собственная пошлость. Аналогичным
образом уничтожена и демократическая пресса. Ее убил не Пиночет, не
государственная цензура, но собственное саморазвитие.
Гносеологическая пошлость, заложенная в нашей печати, к сожалению,
изначально (пошлость, причину которой я вижу в отсутствии литературных и
гносеологических корней, связывающую современную журналистику с
дореволюционной) в 80-ых годах привела к тому, что эта пресса изжила себя,
оставив только высохшую куколку.
Живая мысль невыносима для этого мертвого мира пластиковой
стилистики, где каждая статья похожа на другую, а все вместе они напоминают
куклы "Барби".
В иллюстрированной журналистике нет места концепции, идее, звуку.
Еще немного и не останется места факту.
Остановить время - вот последняя задача пластиковой журналистики.
Журналы, на которых вместо точных выходных данных стоит "Лето" или "Зима"
- это не курьез, а, возможно, предвестие какой-то эры, в которую вползает
современная печатная мысль. Это эра остановленного бытия, эра куклы "Барби",
эра пластиковой прессы, в которой жизнь превращена в виртуальную
реальность. ИЛ - это кентавр ТВ и прессы. Твердые литые страницы, словно
облученные телеэфиром. Страницы, больше напоминающие застывший
пластиковый клип, а еще точнее - компьютерную реальность, в какой-то
безумной пестрой распечатке.
Ибо если ТВ
- гигантский компьютер нации
(пространство, в котором моделируются идеологемы нового времени, социальная
имагология общества, подвергаются коррекции его национальные архетипы,
уничтожаются астральные оболочки вещей, сопрягаются времена и
раскручивается смерч нового времени), - то с чем должны мы сравнить
иллюстрированный журнал? С ПРИНТОМ, распечаткой этой грандиозной
"виртуальной реальности", его материализованным полиграфическим
воплощением.
|
