17.04.1998

Женский роман как школа мужества для автора

Елена Мулярова

Однажды, изучив содержимое моего книжного шкафа, один человек произнес:

- Мало у тебя книг, но зато ни одной лишней, только самые лучшие.

Мне было приятно это услышать. Я действительно старалась. Но с некоторых пор ситуация изменилась. На моих полках, среди корешков книг, выдержанных в скромных тонах, появились другие, вызывающе яркие и блестящие. На их глянцевых обложках расположились девицы с призывно полураскрытыми губами и взглядом, якобы затуманенным страстью. На самом деле это полиграфический дефект, присущий любому слишком броскому изданию.

Автор этих книг некая Юлия Снегова. Вы будете смеяться, но это я сама. Я написала четыре любовных романа, названия которых звучат как названия серий одного и того же индийского фильма. Первый - "Мужчина из мечты", второй - "Научи меня любить", третий - "Карнавал страсти", над заглавием четвертого редактор еще ломает голову. Все мои варианты кажутся ему недостаточно привлекательными с коммерческой точки зрения.

Мой путь в женскую романистику был легким и беспечным до неприличия, чего, кстати, не скажешь о самом пребывании в этом жанре. Раньше, случалось, я сочиняла стихи, но никогда не писала даже рассказов. За все время учебы в трех вузах я не сделала самостоятельно ни одной курсовой, почти совсем не писала писем. Мою лень сумел победить только замаячивший впереди длинный доллар.

Я искала работу и чуть было не подалась в секретарши, но тут одна знакомая спросила, не хочу ли я написать любовный роман? Эта идея казалась мне абсолютно неправдоподобной, пока одно преуспевающее московское издательство не заключило с мной договор и не выдало мне первый аванс. Меня предупреждали, что создание коммерческих романов - это тяжелая, однообразная и, скорее, физическая работа. Но эйфория от первого успеха овладела мной настолько, что я летала на крыльях, склеенных из зеленых бумажек.

Как только я села за работу, эйфория сменилась глубочайшим отвращением. Это состояние не покидало меня на протяжении всех четырех моих романов, менялись только его оттенки. Как зеленый цвет может быть изумрудным, травяным или просто темным, так мое отвращение колебалось в диапазоне от отстраненного, почти философского, до глубоко личного, переходящего в ненависть. Я поняла, что невозможно победить отвращение с помощью спокойного профессионализма, противоядие тут может быть только одно - любовь. Автор должен каким-то образом исхитриться, укусить виртуальными зубами собственный виртуальный локоть и полюбить своих героев, что почти так же тяжело, как полюбить своих читателей.

Казалось бы, в писании подобного рода романов нет ничего особенно сложного. Все сводится к нескольким незатейливым правилам: простой, исключающий странноватые метафоры, язык; все, даже воспоминания, должно происходить в реальном времени; как минимум три подробные эротические сцены и неизбежный happy end. Что касается эротических эпизодов, то сначала я выписывала их со старательностью нимфоманки. Наверное, Эммануэль Арсан осталась бы мной довольна, а сцена анального секса в стойбище бедуинов заслуживает специального приза за авторскую находчивость. У моих героинь и, кажется, даже героев то и дело увлажнялось лоно, некий таинственный орган, который нельзя отыскать ни в одном анатомическом атласе.

Не знаю, почему мне было так противно? Вроде, и герои у меня довольно милые люди, и от приключений, которые я им напридумывала, я бы и сама не отказалась. Читаются мои романы действительно легко, я слышала это от многих, но вот пишутся... Как-то все это и скучно, и грустно - изо дня в день садиться и выдавать по печатному листу из жизни каких-то недоделанных людей. Фантазия должна быть мимолетной, а не растянутой на четыреста страниц. Сама же я сюжетом увлекалась, только пока сочиняла заявку.

Без любви я все это делала, без любви... В итоге второй роман издательство вернуло мне доделывать. Редактор заявила, что главный герой-любовник не может быть настолько хорошим, да и вообще психологизма недостаточно. Я была в бешенстве. Мало того, что я мучилась над этими придурками три месяца, так им еще нужен психологизм и внутренние противоречия. В довершение всего меня разоблачили. "Мне кажется, - сказала редактор, - вы пишете с отвращением." Против этого убийственного аргумента возразить было нечего, и я промолчала. Тут же вспомнились слова одной детской песенки: "Ты их лепишь грубовато, ты их любишь маловато, ты сама и виновата, а никто не виноват". Оставалось только приговаривать: "Если кукла выйдет плохо, назову ее Бедняжка. Если клоун выйдет плохо, назову его Бедняк..."

Конечно, любила я их не слишком. Уже к середине романа я забывала, какого цвета волосы у моих главных героев. Я с позорным автоматизмом наделяла их красиво очерченными губами, тонкими пальцами и глазами, удлиненными к вискам. Эти самые глаза я нагло стащила у персонажей Набокова и Газданова. В трудную минуту мои герои, все как один, мерили комнату шагами, а половой акт заканчивался у них одинаково - сладкой судорогой. Честно следуя условиям договора, и им всем обеспечивала счастливый конец. Но как же мне хотелось написать эпилог, хотя бы для внутреннего пользования!

Заключительную сцену я представляю себе во всех ее восхитительных подробностях. Вот они сидят за праздничным столом, мои, только что переженившиеся, герои. Они счастливы, они могут наконец расслабиться, но не тут-то было. В комнату походкой командора входит мрачная женщина Юлия Мироновна Снегова, этакая бритоголовая солдат Джейн, в камуфляжных штанах и высоких ботинках. В руках у нее автомат "узи" или какой-нибудь там огнеметный бластер, как у компьютерного вояки. Герои опротивели ей настолько, что она не желает слушать их стенания и мольбы о пощаде. Она расстреливает их сходу, части тел размазываются по стенам, лоно Юлии Мироновны, если оно только у нее есть, увлажняется. Вот это настоящий happy end.

Мои герои могут спать спокойно. Я никогда не обойдусь с ними так жестоко. Мое обещание убить их - скорее риторическая угроза. Так родители в сердцах кричат на непослушных детей. Мои герои, а в особенности героини - это мои дефективные дети. Конечно, приятного мало, тем более когда замечаешь в их дебильных чертах сходство с собой, но что же делать... Они действительно чем-то на меня похожи, эти нервные и взбалмошные девицы. Нина из первого романа беззастенчиво копается в прошлом своего прекрасного принца, Лиза из второго носится по всему свету в поисках так называемой любви, хотя на самом деле ей просто скучно. Ася из "Карнавала страсти", как и я, предпочитает закомплексованных неврастеников, а Женя из последней книги вообще зарабатывает сексом по телефону. Я делаю то же самое, только на компьютере.

Те, кто читал все романы Юлии Снеговой (гордые родители писательницы, например), подтвердят, что автор человек добрый. Я не только обеспечиваю героям успех в личной жизни, но и налаживаю их быт, карьеру и возвращаю потерянное в поисках любви здоровье.

Ну хорошо, спросите вы, а как же литература? Лежали рядом с настоящей литературой коммерческие романы или не лежали? Отвечу так: пожалуй, рядом с литературой лежал, и даже до сих пор полеживает, автор. Человек, совсем уж далекий от литературы, такого не напишет. Но и слишком трепетно относящийся к литературе не напишет тоже. Нужна некоторая отстраненная середина, здоровый цинизм самоучки. Кто они, авторы женских романов? Женщины молодые и средних лет, филологи, журналистки, бывшие переводчицы. Мужчины в этом жанре не живут, не выдерживают напряжения однообразия. Между тем женщины успешно работают во всех коммерческих жанрах, пишут фэнтези, фантастику, мистические триллеры, боевики под мужскими фамилиями, детективы, любовные романы. Тем, у кого нет собственных литературных амбиций, пишется гораздо легче, чем тем, кто претендует на место в серьезной литературе. Иногда мы собираемся и ведем цеховые разговоры, обсуждаем, что безнравственней: описывать сцены убийства или эротические сцены.

Когда я только начинала, то самонадеянно считала, что можно сделать два в одном - написать коммерческое и вместе с тем по-настоящему хорошее произведение. Теперь, наверное, я соглашусь с мнением знатоков: хорошее произведение может стать коммерческим, наоборот - практически никогда.

Правда, у авторов коммерческих романов бывают минуты литературного просветления, редко, где-нибудь во время не слишком важных описаний, когда удачно подберутся два-три слова. Напишешь что-нибудь вроде: "Подул ветер, и шелк реки недовольно поморщился" или "На его груди золотой змеей покоился саксофон" и подумаешь: "Все равно редактор скорей всего заменит, а не заменит, так ведь никто не оценит." Вообще работать с текстом на уровне слов в этом деле нерентабельно. На творческие кризисы мы не имеем права - договор заключается обычно на три месяца, приходится писать в любом состоянии души и тела. Зато у нас, как у всяких способных к репродукции женщин, регулярно бывают критические дни. Только длятся они по месяцу, и никто еще не придумал таких крылышек, чтобы чувствовать в эти дни если не комфорт, то хотя бы сухость. Это происходит так: после заключения договора автор обычно полтора месяца каждый день собирается начать писать, но никак не может по причине, изложенной выше. А за месяц до истечения срока договора начинается самое страшное - пишешь по двенадцать часов в сутки, перед глазами букашки буковок, в позвоночнике защемление нервов, в пальцах дрожь, в голове пустота, жизнь измеряется в килобайтах. При слове "любовь" рука тянется к пистолету. После сдачи начинается послеромановая депрессия, по симптомам похожая на послеродовую.

Варлам Шаламов в "Колымских рассказах" употребляет слово "тискальщик". Так в лагерях называли начитанных интеллигентов, которые могли часами пересказывать, то есть "тискать", содержание фильмов и книг. За это им не давали умереть с голоду и освобождали от самой тяжелой работы. Но не более того. Так и мы, "тискаем" свои романы, в сущности, за гроши. Но роптать глупо, наши книжки - одноразовая продукция, перечитывать их станут разве что наши близкие родственники.

Коммерческая литература чем-то напоминает пирамиду, на вершине которой восседает главный редактор, ниже - редакторы серий, еще ниже - редакторы отдельных книг, потом авторы. У подножия толпится благодарная публика - читатели. Редакторы берут на себя смелость решать, что, как и в каком количестве хочет читатель. Практически все со страшной силой расплодившиеся у нас коммерческие жанры - это не слишком умелая калька с их американских и западноевропейских аналогов. Хотя что-то такое в России было до революции, но до наших дней дожил только детектив. Все остальное пришлось производить заново с оглядкой на англоязычные тексты.

На мой взгляд, пресловутый happy and вообще чужд русскому менталитету. Свадьба бывает лишь в народных сказках, да и то там все угощение льется мимо рта рассказчика. Лучшие же произведения классиков о любви заканчиваются неопределенной и печальной нотой. Редакторы считают: народ устал, народ скучает, ему хочется ясности, мордобоя, ужаса, секса, большой и чистой любви с походом в загс. Хорошо, будет вам и одно, и другое, и третье. За отдельную плату все это можно запихнуть в один роман и назвать его, скажем, "Полюби меня такого."

Два года я зарабатывала романами и, как ни странно, не считаю это время потерянным для себя. Я благодарна этому жанру, он научил меня многому. Дисциплине, умению планировать время, не поддаваться отчаянию, писать не благодаря, а вопреки. Я не боюсь теперь браться за прозаический текст любой сложности, хотя, может быть, это и не совсем хорошо. Я благодарна редактору моих книг за то, что она отучила меня от пассивных конструкций и объяснила, как избавляться от стилистических неточностей. Отдельное спасибо за рецепт приготовления мяса с романтическим названием "балерина".

Иногда мне кажется, что я сама сижу в компьютере у некоего автора, усталой женщины с неустойчивой психикой. Я с легкостью представляю себе следующую картину. Редактор вызывает автора к себе в кабинет и с плохо скрываемым брезгливым недоумением говорит ей: "Что вы себе позволяете? Почему ваша героиня то несет какую-то заумь, а то выражается хуже продавшицы овощного магазина. Вот, например, в девятой главе она назвала свою лучшую подругу словом на букву "ж", а своего возлюбленного словом на букву "м". И еще, где же эротические сцены, почему их так мало? Мы же современные люди! И одевается она у вас как-то не слишком..."

Я верю, что автор справится с отвращением к выдуманному им сюжету и приведет меня к happy end’у.

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru