Парадокс эпохи - все жалуются на последние времена, а сами непрерывно отмечают юбилеи. Апокалипсис протекает в декорациях повторяемости.
Мир русской реформы, этот жадный, невнятный зооморфный мир, погружаемый в дрему - фигурки движутся и говорят, не слыша и не видя друг друга. Убивают - и убийца стоит убитого - все пестро, а ничто не меняет цвета, как в ранних версиях компьютерных игр; есть только крашеные атомы и пустота.

Определилась дефектность русского: сегодня мы видим, как оно ненадежно даже в сравнительно простых перетрясках, как постыдно легко слетает и утрачивается "русскость". Россия сегодня является единственной грамотной страной в мире, где 10 лет свободы не стали поводом для появления собственной современной истории. - Нет и споров о том, почему ее нет! Зато есть много местных оптик и дискурсов, работающих со своими "региональными" закономерностями (обратите внимание на популярность и недешифруемость слова РЕГИОНАЛЬНОЕ - в новом русском лексиконе это одновременно "экзотическое", "малодоступное" - "конкретное" - и "вторичное").

Доказывать что у нас слабо с идеями - непыльный жанр: "России нужна Идея". На это лучше всего отвечать парафразом анекдота: "Идеи у нее уже есть". Транс гласности протекал в два-три притопа: "иного не дано", "ворюги нам милей, чем кровопийцы", "вернемся все на столбовую дорогу цивилизации" и "без азиатов добра в России хватит на всех" - как не относиться к этим тезисам, отметить их философский характер нетрудно: все это были идеи!
Но есть разница идей явственных и невнятных. Трудно сказать, что же десять лет назад было идеей - в голове застрявшая "частная собственность" или что ее прятали в "приватизацию"? Поначалу пряча слова от коммунистов, привыкли к свободе от нужды изъясняться вообще - и со временем утратили способность что-либо называть вслух его собственным именем.

Любое сомнение 80-90х немедленно срезалось какой-либо победоносной чушью, типа "а как же в Польше?!". - И не было тут ни знания Польши, ни даже интереса к экономике брестской таможни. Одна недомысль отсылала к последующей, сама себя кредитуя. Трансляторами и переводчиками мы сделали людей вне опыта, вне языка, вне вопросов. Консультанты оперировали тавтологиями, будто их клиент собирался жить вечно.

Реформа лишила себя статуса "эксперимента", от которого не отказывались большевики. А если не экспериментом, чем еще она могла быть? Она стала образом играющей власти - и образом жизни, которая вечно нуждается во власти и вечно клянет ее и портит ей игру. На этом поле выросла виртуальная власть - с технологией закольцовывания причин-следствий. Отказ идеям в доверии привел к диктатуре словодувов - и те, кто не видел особой ценности в мыслях, отдал себя в рабство им.

В мире идей коммунизм не успел породить такой бездны банальностей, как последняя семилетка. Эти банальности устроены интересно: одни покрывают другие, предоставляя им злодействовать в тени.

Манипулируемый востребует манипулятора, как стадо бич. Он отказывается возвращаться от манипулятивной речи к обыкновенной людской. - Торжество манипуляции в последней стадии: заманипулированное стадо брошено манипулятором. Собрание людей безъязыких - оставшихся и оставленных без языка. И тут, и тогда возникает тень Свехманипулятора.

Мертвый сезон идей в России заканчивается. Но заканчивается обнаружением невероятной разрухи - невероятной собственно - мелкостью, бесцельным убожеством. Вопросы, которые мы не обсудили, породили следующие, которые мы уже обсуждать боимся. Всюду, где ясность откладывалась, вр.и.о. мышления становились все более кошмарные придурки. Назло расхожему Бродскому, ворюги переподготовились в кровопийц.

Вы ввели в политическую жизнь аргумент крайней необходимости? теперь не признается никакой необходимости, кроме крайней. Вы ввели в русскую политическую жизнь аргумент игры с нулевой суммой - все или ничего? поскольку не многие хотят ставить на все, они объединяют свои гроши против вас - в игре на ничто.

Издание Русского Журнала мы предпринимаем в конце странного для говорящих по-русски периода, в преддверии, возможно, не менее странного. Опасность - в мгновенной пороговой реидеологизации, какая часто в России бывает ответом на хаотический, лавинно растущий запрос. - То идей нет и не надо их вовсе - то "говори стерев, какая твоя идеология?!"
Именно этого, сколько я понимаю, опасается Симон Кордонский. Альтернатива одна: разговаривать. Трудный момент: мы уже поняли, что наши установки недостаточны, но еще не смеем говорить друг с другом. Русский Журнал появился потому, что у издателей есть вопросы к читателям.

6 сентября