Фашизм как явление демократии.

Андрей Новиков

Гитлер для современников был демократическим политиком

О фашизме почему-то перестали писать. Тема эта (изначально, возможно, и спекулятивная, в смысле "умозрительная", основанная на аналогиях, догадках, надуманностях) сегодня осталась позади, как пена октябрьских событий.

Почерневшая и скукожившаяся от времени, прибитая к берегу "национального примирения", эта красно-коричневая пена, если так позволено будет выразиться, стала ПЕНОПЛАСТОМ, каким-то странным строительным материалом послеоктябрьского политического спектра.

Умозрительный подход еще не означает отсутствие предмета.

Проблема нашего "фашизмоведения" была в том, что мы не знали своего собственного, национального опыта фашизма, своей "консервативной революции", которая случилась в Испании, Италии и Германии. Вот почему аналогизирование на тему "веймарийской России" со всей степенью "спекулятивности" было неизбежным.

Чем была тема фашизма для демократического сознания конца 80-х - начала 90-х?

Каким сюжетом она была порождена? Страхом за судьбу демократии или ее собственным, внутренним страхом перед самой же собой, ее слепотой, может быть, внутренним ощущением того, что фашизм должен прийти не как внешний фактор, но как ее же, демократии, плод, разорвать ее чрево и вылезти страшным и уродливым чудовищем?

Надо отдать должное тем, кто отслеживал данный процесс: чудовище на свет не явилось. Вместо него был выкидыш-уродец в виде Жириновского. Затем - еще один вариант "управляемого национализма" - Лебедь. Затем не менее "управляемый" национал-коммунист Зюганов. И т.д. и т.п.

Беременной фашизмом России вовремя делали "кесарево сечение", избавляя от дурного плода.

Сейчас я понимаю, что октябрь 93-го стал именно таким "кесаревым сечением". Он избавил Россию от фашистского переворота. Но режущий страну, руками по локоть в крови, сам стал напоминать предмет своей хирургии...

Фашизм казался самовнушением. Но это было нечто большее, чем самовнушение, - это был еще какой-то предел демократии.

Определить себя она могла только в институционных формах - как устойчивая политическая система, в которой: а) президент был равен президенту; б) парламент был равен парламенту; в) конституция была равна конституции. Институционность - это, в сущности, синоним самотождественности демократии.

Равенства, однако, не было. Российская демократия пульсировала хаотично, во внеинституциональном, полуреволюционном поле. Одни институции рушились, другие рождались. Все вращалось, как в калейдоскопе. Демократия пожирала своих детей.

События наслаивались одно на другое: путч - референдум - опять путч. Даже пространство и то менялось.

Преодолев банальный соблазн путч-фашизма, отринув тривиальные формы военной диктатуры, Россия так и не зафиксировала себя в демократическом поле.

Сразу после октябрьских событий в статье "Гиперболоид инженера Кургиняна" (см. "ЛГ", декабрь 93) я писал о том, что демократы слишком поверхностно трактуют веймарскую аналогию.

93-й - это не фашизм. Это 23-й год. Фашизм будет не сейчас, а десять лет спустя, и скорее всего он придет под другими знаменами, в рамках других политических технологий. Не в виде "путча", не в виде диктатуры, а в форме "национального возрождения", "национального подъема", "национального мира", активизированного исторического сознания.

Я писал о том, что о фашизме перестанут говорить по мере того, как будет происходить приближение к нему.

Так все и случилось: началось "национальное примирение" - самый странный и самый мутный сюжет в постреформенной России, обозначивший отказ правящей элиты от коренного пересмотра русской истории.

В основе "национального примирения" (было ли оно в Германии? наверное) лежала идея политической недостаточности команды Ельцина, потребность власти соединиться со своими вчерашними врагами, внедрить их в свой режим, нарастить из них дополнительную политическую мускулатуру.

К чему вело "национальное примирение"? К размыванию аутентичных демократических критериев, к нравственному и идеологическому релятивизму, к внедрению русских фашистских энергий в политический истеблишмент, к демаргинализации "красно-коричневых", которые сначала были выброшены на обочину политики, а затем возвращены обратно, став внутренним элементом "партии власти", ее тайной подпиткой.

Вот что произошло в России. Момент, когда Баркашов и Д. Васильев голосовали за Ельцина, а Г. Сатаров выпустил на ОРТ демона смерти Невзорова с его "Днями", - этот момент зафиксировал действительный смысл послеоктябрьских событий: кто победил тогда.

Вырезанный уродец все-таки укусил в октябре 93-го своего хирурга, заразив его своим вирусом.

Я не собираюсь сейчас обсуждать вопрос терминов. Я слышал много раз, что в России фашизм невозможен, потому что Россия "другая", чем Германия. Ну и что? То, что было в Испании, тоже нельзя назвать фашизмом. Тем не менее все это - фашизм.

Называть можно как угодно. Хоть Консервативной Революцией, как это делает г-н Дугин.

В моем понимании Консервативная Революция (КР) - все-таки самое точное понятие из всех предлагаемых. КР - это есть сам фашизм (фашизм - только политическая проекция ее), это - опыт нации, обращающейся к прошлому и к собственной истории как основной ценности. Консервативная Революция - это Прошлое, становящееся Будущим. Вывернутый наизнанку футуристический проект. Авангард, штурмующий не Будущее, а Прошлое.

Я уже не раз писал, что Консервативная Революция в России невозможна.

Причина тому - несовпадение культурной традиции и языческого фундаментализма в такой стране, как Россия. Реставрация Традиции в России означала бы ее уничтожение как культурного явления.

Россия не самодостаточна, она - часть целого, сумма культурно-исторических артефактов, которые будут выжжены Консервативной Революцией, имеющей принципиально внекультурный характер.

Если Дугин и Проханов разожгут термояд Консервативной Революции, она сотрет все: и христианство, и хрупкие культурные явления, и саму национальную государственность. Она прожжет русскую историю насквозь: до язычества включительно. Но я бы хотел видеть того, кто знает, что такое русское Язычество! Это - Миф!

Я утверждаю, что "консервативные революционеры" останутся на пепелище истории. Они придумают такой способ возрождения России, что от нее камня на камне не останется!

Можно принимать или не принимать термин "консервативная революция", но все говорит о том, что мы вступили на путь Реставрации.

История словно повернулась вспять. Это хорошо видно на исторических увлечениях публицистики последнего десятилетия: сначала андроповские реминисценции (о "чистых руках и холодном сердце" - помните, самый первый этап перестройки?), затем - десталинизация, миф о большевиках-ленинцах. Затем - еще один сдвиг назад, на этот раз миф о Февральской революции. Наконец, уже теперь, - миф о Столыпине...

Нельзя не заметить: мы словно погружаемся в прошлое. Реставрация (колесо истории, раскручивающееся в обратную сторону) становится доминирующим сюжетом общественной мысли. Игровой постмодернизм (я вспоминаю слова Б. Парамонова: "В России нет демократии, ее демократия - это социально-политический постмодернизм"), который обнаружила перед собой нация, словно упер ее в стеклянную стену. Будущее исчезло, стало зеркалом, и в этом распавшемся коммунистическом проекте отразилась новая бездна - Консервативная Революция.

Сам по себе постмодернизм (игра обломками истории) ничего не добавляет и не убавляет в крахе Футуризма, но, пройдя через калейдоскоп постмодернизма, Футуризм странным образом выворачивается назад, в сторону новой Утопии.

Можно это называть как угодно, хоть вырождением, факт в том, что мы уже вступили на этот путь. Будет в России фашизм или нет, Консервативная Революция в ней уже происходит, и весь вопрос в том, какой политический вид это направление движения примет.

Здесь, кстати, ответ и на второй вопрос по поводу "веймарской России": можно ли оперировать формальными признаками Германии и России, да еще В РАЗНЫХ ВРЕМЕНАХ?

Можно. Времена действительно разные. Фашизм классический, немецкий и сталинский создавался в общем футуристическом революционном контексте первой половины ХХ века (так же, как и коммунизм).

Приход Гитлера к власти в Германии диктовался суммой факторов: как ответ на экономический кризис, в частности, как опыт индустриально-тоталитарной организации общества.

Об остальном я не говорю: остальное - идейный кризис, "гибель богов" - требует иного анализа. Я говорю о сопоставлении этих двух фонов: 30-х и 90-х. Они совершенно разные.

Добавьте сюда, что речи фюрера транслировались по радио, а не по ТВ. Ну и что? Все это означает только то, что фашизм может быть теперь ДРУГИМ, развернутым не через Пропаганду и Полицейское Государство, а как-то иначе, на базе телевизионно-компьютерных технологий. Сути это не меняет.

Важнее другое: консервативно-ретрадиционалистская тенденция сегодня в России (да, пожалуй, и в мире) сильнее, чем тогда.

Скажу больше: футуризм 20-30-х объективно мешал Консервативной Революции. Возможно, этим объясняется победа коммунизма над фашизмом: Футуризм был временем коммунистов, а не фашистов. Объективно мешает ей и сегодняшний Постмодернизм. Но Постмодернизм - и в этом его тупик - единственным выходом имеет Реставрацию, Консервативную Революцию.

Постмодернизм в культуре, литературе не опасен. Постмодернизм в Истории - это слишком серьезно. Наши "игры в прошлое" это хорошо обнаруживают. Мы идем вверх по лестнице, ведущей вниз.

Нельзя не видеть, что Постмодернизм внутренне очень реставрационен. Он как бы предлагает нам калейдоскоп из цветных картинок и бесконечное число их комбинаций. Но череда этих комбинаций имеет странную логику: из них может сложиться и столыпинская Монархия, и Москва - "Третий Рим", и Третий Рейх, и еще черт знает что. Игра создает правила игры. И в этой игре есть Победитель.

Игра в историю, утопия, обращенная в прошлое, ностальгия по "России, которую мы потеряли" - все это, так или иначе называемое КОНСЕРВАТИВНОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ (термин, введенный с легкой руки А. Дугина), конечно, само по себе фашизмом не является. Фашизм есть политическая проекция консервативной революции. Это следствие, а не причина. Следствия может и не быть, точнее, оно может быть совсем другим, чем его полагали. Может не быть лагерей, диктатуры, колючей проволоки - в конце концов все это аксессуары ХХ столетия. Будущая диктатура будет компьютеризирована, Интернет заменит лагерь, физический террор станет излишним в условиях генной инженерии.

Скажут: почему именно Фашизм? Разве Национализм должен быть непременно Фашизмом? Разве Национальное возрождение обязательно должно стать "утопией, обращенной в прошлое"?

Отвечаю: да, должно.

"Национализм" - слеп. Национальное возрождение имеет один ресурс - Историю, еще точнее: ПРОШЛОЕ. Будущего уже нет. Оно сожжено коммунизмом.

Националистическая идеология в "умеренных" вариантах слишком недостаточна. Она - лишь первый этап Новой Утопии. Следующая стадия - Фундаментализм.

Следует отдавать отчет в том, что национализм - всего лишь "плохой" религиозный опыт, первое приближение к нему, Черновик будущего Фундаментализма. На нем дело не закончится. Лебедь не сможет контролировать начавшуюся национальную революцию.

А в условиях России, где "чистый" национализм вообще невозможен (ни как расовая, ни как этническая, ни - боюсь - как культурно-государственническая концепция), Наступление Национальных Смыслов уж точно выведет нас в эпоху Религиозного Фундаментализма, и весь вопрос в том, какие очертания этот Фундаментализм примет.

Помимо Дугина и Проханова, помимо Баркашова и "Памяти" есть еще Кургинян. Надо ему отдать должное: было время, когда он вступил с Дугиным и Прохановым в смертельную полемику по поводу "фашистского сценария". Сергей Кургинян - личность удивительная, я год проработал в его Организации и очень хорошо представляю мышление и задачи этого человека. Он работает над идеей "нефашистского фундаментализма", разрабатывает грандиозную идеологию "белого коммунизма". По характеру своему он - коммунист. Он играет на "левом" поле. Но у него очень смутное представление о том, чем все это закончится.

Дугин, увы, ближе к истине, чем Кургинян.

В России произошел скрытый перелом. Не открытый, как в 17-м, с гигантскими кровопотерями, гражданской войной, а скрытый, внутренний, инверсионный, обрекающий ее на долгие исторические мутации. Фундаментальный разлом нации, изменение ее ориентации и векторов движения, распад ее социальной структуры (и возникновение на ее месте новой эфемерной социальности, всех этих "новых русских", которые, я думаю, еще пройдут не одну мутацию, потопив друг друга в терроре, пока не превратятся окончательно в "правящий класс"), - все это, конечно, мало напоминает 17-й год, но, возможно, поэтому переносит пассионарный взрыв в будущее, в наш "33-й". (Когда он будет - в 2003-м?)

Если тот перелом в 17-м был полным разрывом с системой, то демреволюция 90-х лепилась как бы по гипсу, оставленному ей коммунизмом. Но теперь переломанная кость русской истории начала сращиваться под звон православных колоколов и крики о "возрождении" России, уродливо и необратимо, порождая фантасмагорическое общество "инвертированного коммунизма".

А инвертированный коммунизм и есть организм.

Термин "красно-коричневый", как бы его ни ругали, - в сущности, очень точный. Такой цвет в русской инфрафизике действительно существует.

Наш "коричневый мир" рождается иначе, чем в Германии, - у нас это цвет именно красно-коричневый, цвет РЖАВЧИНЫ коммунизма. Русский фашизм, если он когда-нибудь появится в России, станет последним остатком коммунизма, последней его отрыжкой, его непреодоленности. Опрокинутая звезда коммунизма из знака человека превращается в "знак дьявола". Коммунизм становится фашизмом.

Фашизм - это поистине кровосмешение демократии и коммунизма. Свободы и тоталитарных констант русского бытия. Сбываются прогнозы тех, кто предсказывал, что демократизация коммунизма превратит его в фашизм.

В красно-коричневом цвете есть элементы всех идеологий и всех энергий современного общества: криминальной, либеральной, коммунистической, неогосударственной идеи. Мафия - как социальная технология, как новый стиль администрирования, как новая форма террора и иерархии вместо исчерпавших себя гебистско-коммунистических. Вот что такое фашизм.

Добавьте сюда неизбежность уже в скором времени ЛЕВОГО ПОЛЯ (не обязательно коммунизма, но левых эсхатологических идей, так или иначе связанных с коммунистической традицией) - и вы получите гремучую смесь будущего "33-го года".

Я не помешан на "веймарском варианте" (в нем неизбежны два уточнения: эпоха и страна), но я не знаю более близкой аналогии, чем веймарская Германия. А других методов исторического прогнозирования, кроме аналогий, к сожалению, не существует. Аналогия - это опыт, повернутый в будущее. Она всегда неточна.

К сожалению, все говорит о том, что мы движемся именно по веймарской модели. Трагический опыт веймарской республики поучителен тем, что он продемонстрировал, так сказать, имманентный (внутренний) кризис демократии, то есть ситуацию, когда демократические процедуры работали против демократии и в конечном счете были использованы как средство демонтажа ее.

Парадокс в том, что фашизм возник как явление самой демократии, как ее имманентный предел, достигнув которого она не сумела определить себя в рамках прежней институциональной базы и предпочла новую форму - фюрера. Вот что произошло, в сущности, в Германии. Нацистский режим очень органично и незаметно вырос в теле демократии.

Советская пресса того времени часто писала, что фашизм - это "реакционная диктатура", последнее прибежище "буржуазной демократии". В этом была доля истины. Необходимо окунуться в эпоху 20-30-х годов, чтобы понять, чем был Гитлер для современников. Он был ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ ПОЛИТИКОМ. Военный национализм, бряцание мускулами - все это было не новым и было свойственно многим "буржуазным" политикам того времени.

Харизматичный стиль тоже был не внове - возьмите знаменитое козлиное приветствие Черчилля. Оно стоило фашистского "хайль".

В чем же заключалась "плебицитарность" фашистских режимов, их стилевое отличие от "правильных" демократий? Пожалуй, ни в чем. Народ как источник легитимности? Это есть и в демократии. Нет ничего более "народного", чем фашизм, где народ сливается со своим фюрером в мистическом единстве.

Функционально фашизм и демократия - близнецы-братья. Принципиальное отличие их в другом - в институционности.

Фашизм - это демократия минус ее институционная база. Вся проблема выживания демократии сводится в конечном счете к выживанию ее институционных форм. Трагедия - когда демократия "прыгает выше самой себя", когда все время меняются правила игры. Если мы посмотрим на весь опыт "демократизации" последних десяти лет, то обнаружим именно такой тип политических реформ.

Фашизм в России не выдумка. Это реальность, причем реальность социальная, складывающаяся внутри самого общества, независимо от каких-либо политических инициаций. Нельзя не видеть, как фашизируется само общество, в котором складываются корпоративистские отношения (по сути своей - внутреннее "корпоративное государство", подменяющее официальное), возникает гремучая смесь власти и собственности, делающая неизбежным создание в будущем корпоративного политического режима фашистского толка.

Чудовищный парадокс "либеральной" модернизации, произошедшей в России, заключается в том, что эта модернизация не только не раздробила по-настоящему коммунистическую корпоративную экономику, но, напротив, узаконила, институализировала ее, превратила в основу для формирования в России корпоративного общества и корпоративного государства. Неудавшаяся модернизация плавно перерастает в Контрмодернизацию, и разрубленный на части Дракон возрождает себя в таком чудовищном виде, по сравнению с которым 70 лет коммунизма покажутся только Прологом - прологом к настоящей бездне...

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru