Елена Шварц. Дикопись последнего времени: Новая книга стихотворений. - СПБ.: Пушкинский фонд, 2001.

В конце семидесятых Елена Шварц называла свои творения "простыми стихами". Теперь, как видим, - "дикопись". Что же изменилось? Ровно ничего. Как сказали бы литературоведы, поиск светлого в трагизме бытия: "Я клянусь перед страшной / Черной свечой, / Что я Бога искала всегда, / И шептала мне тьма: горячо!" Человек для Шварц - "мыслящая рана", в реальном мире его ожидает только смерть. Мир закрыт, а человек оказывается заперт в однообразном быту, как Иона - во чреве кита. Если он где-то и оживает, то скорее за границей, где можно бесконечно бродить, в каждом новом городе, словно в книге, оставляя свои отметки и закладки.

В обратном адресе одного стихотворения значится Америка, другого - Франция. Считается, что читателю непременно нужно знать, что именно это написано именно там. Немного похоже на творческий отчет о поездке. Здоровый космополитизм старой поэзии XX века, для которой "поговорить о Риме" было обычным делом, видоизменился в неизбывный восторг путешественника. В общем-то, темы все вполне традиционные для русской поэзии. Елена Шварц верна себе, просто некогда бравировала "простотой", теперь - "дикостью". Но нынешнее определение несколько точнее. Ее бесконечная серьезность (спасибо хоть свободная от патетики) на фоне нынешней насквозь ироничной поэзии и вправду смотрится диковато.

Сергей Носов. Хозяйка истории: Роман. - СПб.: Амфора, 2000.

Прозаик Сергей Носов предлагает читателю легкую игру. Сослагательное наклонение, недопустимое в исторической науке, гостит нередко в изящной словесности. Так хотелось бы осознать и объяснить не всегда внятный ход нашей истории. Что же историю вершит: Наполеон, его насморк или совокупность множества людских воль? Конечно, совокупность. Знаменитостей и простых "винтиков". К носовской "Хозяйке истории" прилагается указатель имен, где алфавитный порядок делает соседями Пастера и Пастернака, "мифическую обезьяну" Кинг-Конга, Генри Киссинджера, некую Клару и Билла Клинтона. Только чтобы все это дело описать, нужен толстовский размах.

Сергей Носов ограничивается каталогом. У его истории всего-навсего одна хозяйка. Это обычная женщина Елена Ковалева, обладающая загадочным даром предвидеть ближайшие события мировой истории. Героиня знает все об индийско-пакистанских и тому подобных происходивших в семидесятые-восьмидесятые конфликтах. К тому же она чувствует духовную связь с Брежневым и даже предсказывает его смерть (в 80-х для этого не нужно было обладать сугубой прозорливостью). "Прямые включения" из будущего начинаются у нее только когда она оказывается в кровати с мужчиной. Шпионские страсти в постели - тема уже не новая. Однако в отличие от китайского героя-героини "М.Баттерфляй" Елена Ковалева выдает информацию осознанно. И она, и мужья ее надежно завербованы органами. Елена во избежание случайных связей и утечки информации заперта в четырех стенах. Развязка неизбежна: Елену то ли "сбондили" западные спецслужбы, то ли она сама сбежала. Но только после этого русские катастрофически теряют влияние. И уже мало кому кажется, что "сценарии мировой истории пишутся в Кремле".

А вообще "хозяйка истории" у нас сейчас одна. Кажется, Сергей Носов ее и имел в виду. Елена Ковалева - только персонификация. На самом же деле это - известная служба, время от времени меняющая свое имя. И никуда нам от нее не деться.

Юрий Карабчиевский. Воскресение Маяковского. Эссе. - М.: Русские словари, 2000.
Наталья Иванова. Борис Пастернак: Участь и предназначение: Биографическое эссе. - СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000.

А "хозяевами" писателей-классиков в полной мере чувствуют себя литературоведы. Переиздана книга Юрия Карабчиевского "Воскресение Маяковского". Написана она была в начале восьмидесятых и, походив в самиздате и тамиздате, в Москве была выпущена в 1990 году. Карабчиевский по специальности был инженером-электронщиком, однако на протяжении своей жизни занимался и литературой: писал стихи, прозу, эссе (некоторые из них вошли в нынешний сборник). Наталья Иванова предложила собственную "версию жизни и личности Бориса Пастернака".

Обе книги - скорее не объективные исследования, а именно личные рассказы в жанре "Мой Маяковский" и "Мой Пастернак". И даже не рассказы, а почти сказки. Только в случае Карабчиевского это - страшилка. Исследователь довольно сильно потряс Маяковского, а потом обратно водрузил его на пароход современности: "...исключительность Маяковского, его странное величие, его непоправимая слава". Однако "Воскресение" было воспринято как полнейшее отрицание - поэтому Карабчиевскому пришлось объясняться в послесловии, что он вообще-то Маяковского уважает.

Наталья Иванова, напротив, своего Пастернака очень любит. Но чтобы персонаж не был слишком сказочным, автор кропит его и "мертвой" (все-таки шел на компромиссы с властью, прожил не такую трагичную жизнь, как Цветаева), и "живой" (все искупил "Доктором Живаго") водой. Хотя Иванову иногда и заносит на красивые интонации а-ля Радзинский, в ряду пастернаковских "житий" "от Евгения Борисовича", "от Лазаря Флейшмана", "от Игоря Смирнова" ее книга - самая демократичная.

╘ Лиза Новикова, 2001

╘ ИД "Коммерсантъ", 2001