Иосиф Дискин. Выбор пути.


				24.12.98

Выбор пути

Иосиф Дискин

Двух станов не борец,
А только гость случайный!
А.К.Толстой

Два чувства овладевают сегодня обществом. Чувство облегчения: немедленная катастрофа, кажется, миновала. Чувство тревоги: впереди неизбежная развилка, очередной выбор пути, который неизвестно куда приведет.

С тем, что так жить нельзя и выбирать придется, согласны все. Споры - о том, куда рулить и от какого наследства мы отказываемся. При этом особенно удивительно, что все споры сводятся к альтернативе: больше или меньше государственного регулирования. Примечательно, что обе стороны (либералы и государственники разных оттенков и крутизны) вполне резонно обличают существующий экономический режим.

Либералы убедительно показывают, что все льготы, предоставляемые государством в благих целях, неизменно ведут к счетам на офшорах, что чиновничество и директорский корпус погрязли в воровстве и коррупции. С этим государством, говорят они (умалчивая впрочем, кто потакал такому расцвету вороватости в государстве), никакое госрегулирование невозможно. Отсюда вывод: меньше государства, больше либерализма. Государственники же с цифрами в руках доказывают, что все монетаристские попытки сжатия денежной массы приводят к немыслимому росту неплатежей, царству бартера и суррогатов, неуклонному сокращению инвестиций и спаду производства. "Либерализм" отечественного разлива с его "пирамидами", финансовыми спекуляциями, достопамятным наглым разгулом олигархов, немыслимым, обескровливающим экономику бегством капиталов ни в малейшей степени не стимулировал экономическую активность в реальном секторе, так и не привел к росту конкуренции и эффективности. Отсюда желание навести порядок, направить экономическую жизнь твердой рукой государства (не проясняя интересующимся, откуда возьмутся сила и ум у этой руки).

Кто же прав в этом споре? На мой взгляд, все и никто! Критическая составляющая впечатляет, но... спор о том, что сильней стимулирует экономику: освобожденная энергия предприимчивости и деловой активности квалифицированного менеджмента, ведомого ответственным собственником, или стратегический дирижизм государства, реализуемый неподкупными и квалифицированными бюрократами, создает впечатление либо прекраснодушия, либо ханжества. Вслушиваясь в аргументы спорящих, кажется, что спорящие намеренно абстрагируются от отечественных реалий. Наши экономисты-дискутанты оперируют экономическими категориями, не испытывая, видимо, каких-либо сомнений, в их применимости к нашей хозяйственной действительности. Но такое допущение вряд ли может быть принято без доказательств.

Как можно всерьез считать исчерпывающими оценки уровня инфляции в экономике только по индексу потребительских цен. И это при том, что основные промежуточные расчеты производились через причудливые бартерные схемы, где (это вполне конкретный и далеко не самый экзотический пример) бензин меняли на фуражное зерно, зерно на яйца и кур, которые, наконец, продавались за деньги. Где товарно-денежные отношения крайне искажены внерыночными, более того, внеэкономическими воздействиями. Где подавленная инфляция нависла гималаями неплатежей. Здесь просто смешно говорить об издержках, эффективности. Неужели, глядя на нашу экономику, можно всерьез считать, что целью хозяйственной деятельности является доход и, тем более, прибыль. Точно также мне совершенно непонятно что имеют в виду, говоря о налоговом бремени на производство, когда затраты на "крышу" стали необходимым условием выживания.

Требует объяснения ситуация, когда в экономике имеется избыток пассивных основных фондов (проще говоря, производственных зданий и инфраструктуры), которые можно купить за гроши. Современное оборудование по лизинговым схемам приобрести на Западе не составляет труда при авансовом взносе 15-20% стоимости оборудования. Говорят, что в стране нет внутренних источников инвестиций. И это не так. Наши исследования сбережений населения показывают, что даже сегодня, после кризиса, на руках богатой части населения еще есть много свободных валютных средств, которые они, в принципе, готовы инвестировать. Но при этом они не доверят свои деньги ни российским банкам, ни нашему государству. Решаема проблема и с квалифицированными кадрами, хотя масштабы расточения человеческого капитала просто ужасающие. Вроде все есть, а инвестиций и экономического роста нет. Вместо него - чреда кризисов и неуклонный спад. Это значит, что дело не только и не столько в отсутствии классических ресурсов.

Для ответа нужно вспомнить, что инвестиции - это обмен сегодняшних вложений под ожидания будущих доходов. Но ожидания соседствуют с верой. У нас же доминирует тотальное недоверие. В таком социальном климате бессмысленно рассчитывать на вытягивание экономики из кризиса.

Это означает, что преодоление кризиса требует гораздо более глубокого взгляда на экономические проблемы. На мой взгляд, жизнь убедительно показывает, что попытки создать дееспособную экономическую систему, основываясь лишь на использовании узко экономических технологий обречены на провал. Необходимо понимание того, как экономика встроена в весь целостный механизм функционирования нашего конкретного российского общества.

Экономическая теория, начиная с Макса Вебера, приложила много усилий для того, чтобы показать огромное значение социокультурного (общесоциального, религиозного, культурного) контекста экономики. Вряд ли эти усилия можно оставить без внимания в стране, где хозяйственная жизнь поражает своей экзотикой даже аборигенов, не говоря уже о западных экономистах-теоретиках, которым многие наши "примочки" даже объяснить невозможно.

Из теории экономики известно, что функционирование экономики очень сильно зависит от того, как себя ведут и какими мотивами руководствуются хозяйственные субъекты: люди, фирмы и т.д. Отсюда сомнение, связанное с тем, насколько наша отечественная почва пригодна для взращивания цивилизованного конкурентного рынка..

Тонкие, используемые в цивилизованном обществе экономические и финансовые механизмы предполагают, что в массовом экономическом сознании контракт является жестким деловым обязательством, а не декларацией о намерениях, нарушение которой не слишком дорого обходится нарушителю. Когда нарушение контракта является относительно редким делом, судебная система способна бороться с нарушителями, поддерживая тем самым незыблемость контрактных отношений. Об этом смешно говорить у нас, когда на практике слишком много контрактов являются прикрытием совершенно иных намерений контрагентов. Естественно, не везде в мире поддерживаются протестантские ценности святости частной собственности. Но конкурентная рыночная экономика буксует, когда не цена и качество, а власть и влияние оказываются гораздо более сильными рычагами в борьбе за доходы. О какой рыночной экономике можно вести речь, когда скандалы с залоговыми аукционами, махинации с бюджетными деньгами, силовым выкидыванием "чужих" из списков акционеров стали приметами хозяйственной жизни.

Уже стало банальностью утверждение, что в нашей стране властвует криминальный капитализм. Но это не так. Криминалитет, действительно, почти тотален, но никакого капитализма у нас нет. В стране властвует лишь внешне изменившаяся система, где по-прежнему основой является власть и околовластные влияния. Где инициатива и предприимчивость невозможны без "крыши", мощного силового прикрытия. Где в ходе рыночных реформ и ваучерной приватизации номенклатурное влияние было обменено на деньги и собственность. Где приватизация (об этом мне пришлось писать в 1992 году в Известиях в своей дискуссии с С.Васильевым) служила вовсе не средством формирования "ответственного собственника", а решала политические задачи снижения потенциала социального протеста населения и нейтрализации тогда еще оппозиционного директорского корпуса. Где тезис о равных правах для всех участников рынка может вызвать только улыбку сострадания. Где Фемида то и дело приоткрывает повязку по указке власть предержащих. Хорошо, что хоть разборки все больше переносят в арбитражные суды. Наш хозяйственный режим можно определить как паханат с гражданским кодексом.

Главное наследство, бережно сохраненное от прежнего советского режима, -безответственность. Прежде ответработники несли ответственность не за конкретный результат, а лишь за нарушение неписаной номенклатурной этики. Главным показателем была рапортоемкость. Но ведь и теперь можно без боязни банкротить предприятия и банки, но главное не нарушать корпоративной солидарности.

Западным коллегам просто невозможно объяснить, почему никто из руководителей крупных рухнувших банков ("Национальный кредит", "Империал" ... можно продолжать долго) не арестован. Они твердо знают, что не может быть банкротства без того, чтобы кто-нибудь не пошел в тюрьму.

Капитализм существует только тогда, когда безотказно действует жесткая, по-своему вполне справедливая система вознаграждений за успех и неотвратимой ответственности за провал предпринимательской инициативы. Исследования показывают, что в нашей стране стало обычной практикой, когда директора и руководители банков спокойно перекачивают ресурсы "своих структур", не опасаясь ответственности за нанесение ущерба доверенной им собственности, хотя соответствующие нормы имеются в законах о банках и об акционерных предприятиях.

Подлинный выбор пути невозможен без понимания того, что нужно переменить в нашем отечестве. Если мы все же хотим не севрюжины с хреном, а демократии и подлинно рыночного хозяйства, необходимо сначала избавиться от многих мифов, облегчающих наше самочувствие.

Нужно развеять миф, что капитализм - это безнравственная система, которая может существовать, опираясь лишь на "правильные" рыночные законы и государство - "ночного сторожа". Известно, что "законы святы, да исполнители - лихие супостаты". Государство может выступать "ночным сторожем" лишь тогда, когда основная масса участников хозяйственной жизни хочет жить по правилам и не готова терпеть убытки от жульничества и нечестной игры.

Интересующиеся хорошо знают, что создателями современного капитализма были протестанты и другие религиозные диссиденты, которые торили дорогу в рай не покаянной молитвой, а своими земными делами. Адам Смит - профессор этики, написал "Теорию нравственных чувств" прежде, чем изложил свои представления о правильном, нравственном поведении в экономике в своем великом труде, который читал даже Евгений Онегин. Да и в России в среде раскольников сложилась локальная рыночная среда с "честным купеческим словом" и ударом по рукам вместо письменного контракта. Сейчас уже хорошо исследован мировой опыт попыток водворения или "построения" капитализма без опоры на прочный этический фундамент. Результат примерно тот же, что и у нас. Лишь когда общество оказывалось способным на нравственный подъем, оживала экономическая система.

Для перемены нашей участи необходимо усвоить, что социальный капитал, накопленный на Западе, его хозяйственная этика, уровень доверия между экономическими субъектами, поддержание правил "чистой игры" - не менее важные условия эффективности конкурентной рыночной экономики, чем менеджмент и высокие технологии. Нужно развенчать тезис о том, что воровство будет искоренено, когда оно станет невыгодно. В аморальном обществе воровать выгодно всегда. Преодолеть преступность может только общество, жестко противостоящее ей нравственно. "Честность - лучшая политика", - это не только лозунг в тетрадях американских школьников, но и реальный нравственный императив. Не идеализируя Запад, нужно отдавать себе отчет, что, по сравнению с нашим махровым беспределом, их коррупция и аморализм - это просто облачко на голубом небе.

Не изменив обстановки в российском обществе, пытаться снова идти по проторенной дорожке - использовать проверенные на Западе монетаристкие и кейнсианские рецепты (в принципе очень хорошие, но предназначенные для другой кухни) - вредно. Они станут лишь благопристойным фоном для дальнейшего разворовывания ресурсов страны, для сползания к такой слаборазвитости, что уже и Латинская Америка будет выглядеть недостижимым идеалом.

Что же делать? Прежде всего - осознать, что подлинные реформы не могут ограничиваться писанием хороших законов и указов, а должны сопровождаться изменением нравственного климата в обществе. Иногда возникает впечатление, что реформы в России проводились в качестве нравственного самооправдания интеллигенции, ее нежелания вести мучительную ежеминутную работу по становлению общественной морали, "выдавливанию по капле раба" из каждого и из общества в целом. Вспомним реакцию прогрессивной и демократической общественности на "Избранные места из переписки с друзьями", на "Вехи". Упования на реформы в нашем отечестве были способом снятия индивидуальной ответственности интеллигентов-полуграждан за судьбы страны и общества и перекладывания ее на кого-нибудь "наверху": на царя-"реформатора" или генсека, с которых потом и спросить можно за неудачу реформ - бомбой или беловежским соглашением.

Известно, что прочный этический фундамент может опираться:

на верность традициям; но где у нас живые, значимые для всех традиции хозяйственной жизни, кроме принципа "не обманешь, не продашь";

на строгое соблюдение законов; но на это вряд ли можно рассчитывать в стране, где "суровость законов компенсируется их необязательным исполнением";

на приход "сильной руки", способной лично установить правила и определить правых и виноватых; но в огромной стране это приведет к иерархии таких "рук", которые будут только и мечтать избавиться от "старшего брата", к распаду страны;

на религиозный и идеологический подъем, способный сплотить общество, оздоровить этику; но на это трудно уповать в нашей стране, где так много сил положили на деидеологизацию;

на корпоративный консенсус относительно "правил игры" и санкций для нарушителей; контуры такого консенсуса уже можно разглядеть, но на его нормах цивилизованную экономику построить невозможно.

Ситуация действительно драматичная, но, может быть, еще не безнадежная. Хотелось бы надеяться на укрепление законности, но совершенно непонятно, кто и по каким причинам начнет борьбу за равенство всех перед законом.

Больше надежды на упрочение и большую цивилизованность норм корпоративного консенсуса. Но для этого необходимо, с одной стороны, дать шанс сравнительно честно вести дела тем, кто еще не окончательно погряз в жизни "по понятиям". Центр усилий здесь - жестко связать личные интересы менеджмента и интересы вверенной ему фирмы. Заставить менеджмент отказаться от "высасывания" ресурсов фирм. Но, если вспомнить социологическую теорию и "закон Паркинсона", позитивный стимул должен быть вполне уравновешен жесткими санкциями. Не может существовать рынка без жесткой личной ответственности предпринимателя. Необходимо ввести в законодательство нормы, предусматривающие личную имущественную ответственность высшего менеджмента за результаты деятельности "фирмы". Банкротство должно стать предметом обязательного уголовного разбирательства, где руководитель должен доказать, что в крахе нет его личной вины. Естественно, нужно учитывать, что предпринимательство неизбежно связано с риском, и разумный риск честных руководителей должен быть оправдан. Можно надеяться, что установление жесткой, в том числе, и личной, имущественной ответственности (включая деньги на офшорах) остановит тех, кто еще может остановиться. При таком подходе и льготные кредиты будут гораздо сохраннее, если в качестве их частичного (15-20%) обеспечения будут использоваться (как это практикуется в ряде случаев на Западе) личные имущественные гарантии высшего менеджмента.

Прижатые к стенке угрозой личного разорения менеджеры уже не будут безучастно взирать на грубые нарушения контрактных обязательств. В экономике существенно возрастет доля субъектов, которые начнут яростно сражаться за соблюдение "правил игры". Государство, по крайней мере, те его представители, которые искренне хотят подлинного оздоровления экономики, получат для этого точку опоры.

Для того чтобы дать менеджменту шанс "выйти из тени", необходима программа мер, включая, например, поэтапную монетизацию российской экономики. Несмотря на весь жуткий бюджетный кризис, необходимо смирить фискальные инстинкты и дать возможность сначала вывести бартер на свет, создать его развернутый легальный рынок. Затем можно будет "накрыть" этот рынок легальным вексельным оборотом и уж потом сделать его совсем денежным.

Но одновременно, как бы это не выглядело прекраснодушием, необходимо изменение атмосферы в обществе, прежде всего, в средствах массовой информации. Для выздоровления необходимо хотя бы глубокое внутреннее (а не привычное показное) убеждение, что не может быть здоровой экономики с ущербной хозяйственной этикой. Здесь крайне важно хотя бы начало диалога. При этом искренняя моральная проповедь редких отечественных "донкихотов" хотя бы не должна встречаться рефлекторным "стебом" журналистов и общественности, которые намерены жить в нашем отечестве.

Выбор назрел. Сегодня важно избежать не только очередного витка надежд на то, что перекраивание прежних обанкротившихся подходов даст чудодейственный результат, но и соблазна необдуманного радикализма правого и левого толка. Нельзя отбрасывать пройденный путь становления рынка. Уже не раз в отечественной истории сирены радикализма оседлывали общественное нетерпение, обещали быстрое и бескровное наведение порядка, успех в проведении нового витка радикальных реформ. Так терялся шанс на постепенное, терпеливое водворение порядка и законности, опирающееся на крепнущую общественную мораль - единственно прочный путь реформ.

Неужели единственный урок истории состоит в том, что из нее не извлекают ни каких уроков?

russ@russ.ru