Виктор Кривулин. Заметки с "парохода современности"


				11.08.98

Заметки с "парохода современности"

Виктор Кривулин
1. Отплытие

ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ
позади "Прощание славянки"
в перспективе "Марш энтузиастов",
а навстречу анонимные буксиры
"капитан петров" и "доктор астров"

и басовое "Иду-У!" - в булатовском регистре
шрифт заоблачный, плакатный, ярко-синий -
ходят буквы по водам, шагают под оркестры,
ржавых барж притапливая ростры.

завтрашнее небо наступает
на сегодняшнюю суетную реку
и она с печалью смотрит - не слепая -
вслед огромному босому человеку
-----------------

Двухпалубный, видавший виды, сталинской еще постройки теплоход "Н. Г. Славянов", зафрахтованный на 11 дней в качестве "парохода современности" Государственным центром современного искусства, 10 июля отваливал от причала Московского речного порта под звуки марша "Прощание славянки". Сто столичных искусствоведов, арт-критиков, художников, литераторов, музыкантов, чиновников Минкульта, а также теле- и бумажных журналистов пустились в совместное художественное агитплавание по городам Верхней Волги, имея перед собой общую, ясно сформулированную, но трудно исполнимую цель - "водрузить взад" А. С. Пушкина, сброшенного было некогда футуристами с "парохода современности", поместить поэта-юбиляра обратно на сей корабль, бороздящий ныне мутные воды постсоветского арт-рынка. К слову, духовный патрон этого плавания, инженер Н. Г. Славянов, внешне очень похожий на Н. Г. Чернышевского, изобрел в конце прошлого века не только электросварку, но и граненый стакан - правда, поначалу металлический.

Реакция среднестатистического государственника-обывателя очевидна: худэлита оттягивается, еще один "пьяный корабль" за казенный счет… Мало нам джазовых, киношных, бизнес-эстрадных, полит-развлекательных и прочих водкоплавающих аргументов в пользу красивой и веселой жизни, так понадобился еще и пушкинский заплыв. Реакция понятная, но на этом корабле не отдыхали - на нем работали. Работали и устроители акции, и гости. Пушкин вообще присутствовал в этом путешествии как бы за кадром, его наличие скорее подразумевалось, нежели утверждалось. Именно так - неочевидно, но ощутимо - он, Пушкин, присутствует в контексте современного искусства. Присутствует как фигура, настолько не похожая на привычный всем нам образ школьного классика, что при ее восприятии прежде всего возникает вопрос: а существует ли вообще современное искусство применительно к Пушкину, и если да, то на каком языке оно обращается к зрителям, слушателям и т.д.? То ли на английском, то ли на французском, то ли вообще на эстетическом эсперанто эпохи постмодерна. Вопрос о языке - штука коварная, особенно для российской глубинки, где сейчас даже литературный русский порядком подзабыли, а представления о современном искусстве застряли в лучшем случае где-то между Глазуновым и Рерихом (художественный музей в Угличе, например, носит гордое имя Шилова - куда уж дальше плыть!). А плыть приходится, время-то на месте не стоит.

По замыслу автора проекта, руководителя ГЦСИ Леонида Бажанова, "пароход современности" должен был в своем плавании по периферийным художественным центрам как бы сдвинуть провинцию с мертвой точки, доставив в приволжские города вполне репрезентативные и впечатляющие образчики новейшего российского искусства вкупе с их творцами, чьи имена до сих пор известны преимущественно на Западе, за пределами русскоязычного культурного пространства. Маршрут пролегал через Углич, Ярославль, Кострому, Плес, Нижний Новгород и Тверь. И везде появление т\х "Славянов", плотно населенного московскими и питерскими деятелями современного искусства, сопровождалось разнообразной культурной программой. Мы везли пять передвижных художественных выставок (графика и объекты), развертывали их по ходу в местных музеях. Экспонировались работы Ф. Инфанте, Д. Лиона, О. Кудряшова, "митьков" и других мастеров "классического" авангарда последних двух десятилетий. В шести городах прошли литературные чтения с участием Андрея Битова, Николая Климонтовича, Виктора Кривулина, Льва Рубинштейна, Владимира Салимона и Ольги Флоренской. Музыкальный авангард, представленный группой потомственного революционера-новатора Алексея Айги "4'33", самозабвенно трудился на каждой стоянке во имя торжества светлых идеалов нового искусства, давая иногда по два полновесных концерта в день. В ярославском центре "Форум", в нижегородском Доме архитектора и в Тверской областной картинной галерее появление гостей из столицы происходило на фоне великолепно оформленных выставок и презентаций московских архитектурных проектов, демонстрировались фильмы и видеопрограммы, посвященные новейшим течениям в отечественной архитектуре, перформансам, наиболее впечатляющим художественным акциям 90-х годов. Публика смотрела, но от дискуссий воздерживалась. "Люди стесняются говорить", - объясняли нам сотрудники местных музеев и арт-центров.
2. Столичные истины и правда провинции

МИМО КИНЕШМЫ
Над Волгой - триколор. Вот формула заката.
Одна ли это жизнь или делить на три?
Слетаются к реке монастыри,
похмельные сползают комбинаты
и даже памятники полые внутри
изжаждались. О как демоноваты
их позы поздние, их крылья вместо рук
их летчиские рукавицы.

Кормленье чаек на корме - сплошной хичхок:
пикируют как бы не птицы
но души умерших беснуются вокруг
флагштока белого, ребенка из столицы
зачем он здесь? на что его испуг
провинции, где истина двоится
где все течет назад и все теряет свет?..
Подвахтенный матрос, когда стемнеет,
спускает флаг. И только пенный след
по-прежнему живет, по-прежнему белеет
------------

Если бы новое русское искусство имело хоть одного серьезного врага, то ему (искусству) этим летом мог бы быть нанесен смертельный удар. Помните, Фауст приказывает Мефистофелю: "Все утопить!" Потопление теплохода "Славянов" лишило бы современную отечественную культуру не только ее рук, ушей и глаз, то есть первого постмодерного прозаика, заметных поэтов и художников. Катастрофа "парохода современности" оставила бы нас без головы - то есть без самых продвинутых теоретиков и критиков авангарда в лице Е. Деготь или В. Левашова, М. Боде или Е. Андреевой, М. Миндлина или Г. Ревзина, без наиболее авторитетных историков и летописцев "великого русского эксперимента" - Ю. А. Молока или Ю. Я. Герчука, не говоря уж о главных редакторах всех основных русских поставангардных журналов, освещающих проблемы современной художественной культуры - провокативного "Пушкина" и серьезной "Камеры-обскуры", утонченной "Пинакотеки" и сверхрадикального "29", осторожного "Художественного журнала" и полусамиздатского "Места печати", роскошного "Проекта России" и еще более роскошного "Золотого века", последний номер которого, кстати, как по заказу, был посвящен альтернативной некоммерческой литературе Поволжья.

Беда в том, что гипотетическое почти поголовное исчезновение новорусского авангарда, вызвав шорох и шок в наших столицах, западных галереях или арт-центрах, прошло бы абсолютно незамеченным в той самой российской глубинке, где проплывал "пароход современности". На выставках, привезенных "Славяновым", публика в основном своя, пароходная, а не местная. На чтениях - тоже свои, из местных же - преимущественно журналисты. В Костроме после литературного вечера подходит ко мне тамошняя журналистка. "Было очень интересно, но вы не расскажете подробнее, кто все эти писатели?" - "Ну как, говорю, неужели вы Битова не знаете?" - "Вроде слышала, но не читала". Я начинаю просветительскую деятельность: у нас, говорю, по чину старший - Битов... И с интересом наблюдаю, как она записывает в своем корреспондентском блокноте: "Починов-старший, Битов…" Мало того, что вижу, еще и слышу собственными ушами: "А где Починов, почему его не было на встрече?" - "Спит. Напился и спит". Надеюсь, ее материал не опубликовали. И, в общем-то, винить эту замечательную даму ни в чем нельзя. Она робела перед "столичными", осмелев же, прочла свои стихи, причем настолько неординарные, что сейчас, восстанавливая в памяти костромской эпизод, я вдруг вспомнил ее четверостишие - и не могу отказать себе в удовольствии процитировать его:

Христос воскрес, Христос воскрес!
А был Он мертв два дня на той неделе,
И радовался старый бес,
И мымры полоумные говели…

Не знаю, как насчет полоумных мымр, но поволжская читающая публика давно уже посажена на голодный паек, говеет поневоле. Книги слишком дороги для тех, кто способен их читать, с начала 90-х районные библиотеки современной русской литературой не пополняются, толстые журналы не доходят, об актуальной ситуации в столицах узнают только через телевизор. В Ярославле, при центре "Форум", есть единственный на всю Верхнюю Волгу крошечный магазин интеллектуальной книги. Работает он себе в убыток, о его существовании практически никто из местных писателей, учителей или библиотекарей не знает. Зато много стало писательских союзов - в Ярославле три, в Костроме целых пять, причем все в той или иной степени ориентированы на старую советскую, добротно-почвенную традицию. Модернизм, а тем более постмодернизм в провинции не приживается. В студенческой среде Ярославля и Нижнего есть поклонники Льва Рубинштейна и почитатели Битова, но их мало. Кто-то (в Угличе и Костроме) помнит поэзию из ленинградского самиздата середины 70-х. Все это воспринимается одновременно и с ностальгией по утраченной несвободе печати, и как последнее слово литературного прогресса.

Вот характерный эпизод: на чтениях в Нижнем Лев Рубинштейн решил поэкспериментировать и воспроизвел свой текст в минималистском музыкальном сопровождении команды Айги. Надо знать подчеркнуто безэмоциональную, "нулевую" манеру исполнения Рубинштейном своих карточек, чтобы представить себе неуместность дикого, душераздирающего вопля, который раздался из зала, как только поэт произнес свое заключительное "Все" и отложил последнюю карточку. Кричал (довольно-таки долго) бритый наголо человек, в какой-то момент я испугался, что это настоящий эпилептический припадок. Но кричавший вскочил с места и стал разбрасывать какие-то листки. Потом на пароходе долго спорили: если это был запланированный заранее перформанс, то его стилистика обретается в русле эпатажной традиции, в принципе чуждой Рубинштейну. Если же этот человек действительно болен, то тогда мы имеем дело с неким побочным эффектом восприятия, не имеющим никакого отношения к рубинштейновскому тексту. Но если все придумал и разыграл сам Рубинштейн, то налицо явный художественный прокол. Верным оказалось первое предположение. Момент физиологического эпатажа остается основным инструментом эстетики провинциального авангарда. Время здесь остановилось где-то в конце 60-х.

Время провинциальной культуры не движется, но жизнь течет своим натуральным, "брюховным" порядком... Издаются сотни безликих поэтических сборников. Возникают новые литературно-художественные журналы, например, "Нижний Новгород", но там публикуются в основном писатели старого закала, местно-имперского замеса. Нижегородские перестроечные "Урби" и альманах "Дирижабль", эстетически более продвинутые и свободные, известны не у себя на родине, а в Москве и Петербурге, и выпускаются-то они в расчете на столицы. Между тем немногочисленная провинциальная публика, особенно в Ярославле и Плесе, может быть необыкновенно чуткой и внимательной. Это касается не только стихов. Привезенная в Плес из Москвы скромная выставка современного поставангардного пейзажа как-то органически вписалась в постоянную экспозицию музея, где нет звездных имен, но все работы подобраны со вкусом. И обыкновенные зрители не испытывали ни тени удивления, обнаруживая рядом с авангардными "пейзажными" фотопортретами В. Куприянова и артефактами Инфанте добротную живопись рубежа веков. Привыкли, значит, и фигура благожелательного, но крестьянски туповатого равнодушия к любым художественным курбетам все более определяет отношение провинции к столичным экспериментам. Так аборигены относятся к наезжающим в сезон курортникам, и в этом смысле Плес - место очень показательное. Там на набережной у причала продаются вперемежку, на одних и тех же лотках, копченые лещи и осенние пейзажи б la Isaak Levitan, исполненные в тех же золотистых теплых тонах, что и завораживающе прекрасные рыбины. Различие только в том, что картины демонстрируются в вертикальном положении, а речная продукция - в горизонтальном. И еще одна плесская деталь: посетителей местного Музея пейзажа у крыльца встречает добродушный балагур с гармошкой, великовозрастный народный поэт Саша Мякишев, три его книжки можно купить тут же, в кассах музея. Он и о текущем религиозном празднике сообщит (наш приезд совпал с поминальными Кузьминками), и под тальянку исполнит приличествующие случаю частушки, вроде, например, такой, "поминальной":

Истребители летели
Не единожды на дню -
Поминали всю неделю
Позабытую родню…

Помянули дядю Федю,
А потом его сестру.
Помянуть бы и соседей -
Может, кто умрет к утру…

Что и говорить, отзывчивый, душевный народ живет в Плесе.
3. Шлюзы и соборы

ШЛЮЗ НОМЕР ШЕСТЬ
набегает небогатая волна
на бетонные крошащиеся плиты.
Что еще за тайна у искусственного дна? -
никакие там собаки не зарыты,

зеки разве что… но кто их имена
помнит? Информация закрыта.
Шлюза номер шесть осклизлая стена.
Опущенье пассажирского корыта

на общероссийский уровень - туда,
в нижние миры где все мы позабыты
кто в семейных липах, кто в составе свиты

министерской, в суете мартышкина труда -
недостроенные пирамиды
недоразвитые города
----------

Что-то вроде культурного шока испытали как раз не провинциалы, а мы, обитатели "парохода современности". Для меня, например, нынешняя Волга открылась как гигантский, постепенно приходящий в негодность, но все еще крепко стоящий на ногах памятник сталинизму и ампиру. Проход через шлюзы Канала имени Москвы превратился в путешествие во времени, в спуск на уровень 30 - 50-х годов. Из шлюзовых камер так и не выветрился кисловатый запах лагерных бараков и пропускных карантинных блоков, а монументальные фигуры на ложноклассических насосных башнях возвышались над нами как разоруженные, но все еще суровые и неподкупные вертухаи. Эстетическая притягательность гулаговского палладианства для нас, уставших от постмодерной пестроты и полистилистики, обнаружилась на "Славянове" как-то внезапно и оказалась заразительной. Ностальгия распространяется теперь не только на притопленную колокольню в Калязине, символ поруганной большевиками Волги, но и на нелепого костромского Ленина, с трудом балансирующего на постаменте из-под монумента 300-летию династии Романовых.

духовная орясина
торчит из моря-озера
что посреди Калязина

такое вот сморозила
власть Молота и Разума
серпа и Л. Б. Красина

а мы богобоязненно
глядим на дело рук ее -
с ней, с этой самой сукою,
все лучшее ведь связано!

"Здесь стоял памятник Сталину" - эти слова не раз произносились пароходными спецами по современному искусству, причем без всякого раздражения, а скорее с сожалением, что мы никогда не увидим знакомой долгопятой шинели, родных сапог, попирающих искусственный курган над Волгой. Один из наиболее впечатляющих монументов сталинизму - полупромышленный-полутуристский Углич. В городе чудом уцелела большевистская непримиримость к буржуазной эстетике. Для большинства угличан какой-нибудь плесский Левитан или Коровин - жидомасоны, суперноваторы, потрясатели устоев. И, естественно, в Угличе по ночам регулярно рушат надгробия на кладбищах, тащат старую бронзу на пункты вторсырья. Совсем неподалеку от Углича - захолустный Мышкин, где действуют три музея, в том числе единственный в мире "Музей Мыши", ежегодно издаются десятки книг и где до сих пор живут потомки "тихих, некляузных людей", поразивших в свое время воображение Н. Лескова. Углич - дитя сталинского гидроузла, его население - последыши осевших в 30-е годы каналармейцев, вынужденные переселенцы. Сейчас город живет исключительно за счет эксплуатации исторического прошлого, на крови зарезанного царевича Димитрия. Результат: грязь и разруха, у пристани из-под полы продаются часы, собранные угличанами из краденых деталей, агрессивные подростки, ветшающие хрущобы и руины монастыря, а в Мышкине (где мы не останавливались, но медленно проплывали мимо), по рассказам хранительницы угличского архива, единственной интеллектуалки на стотысячный город, целы все церкви XVI - XVIII веков, дома покрыты затейливой старинной резьбой, улицы чисты и опрятны, да еще на окраинах - несколько новеньких маленьких фабрик. Между двух этих полюсов - разнородное, разорванное поле русской провинциальной культуры, которая, честно говоря, пока не нуждается ни в Пушкине, ни в современных концепциях искусства.

Может быть, они и ни к чему основной массе народонаселения. Прежде единая советская культура все очевидней распадается на субкультуры, друг с другом не связанные. Так, наверное, было в досоветское время, до той поры, пока все мы не начали читать одни и те же книги, смотреть одни и те же фильмы, принудительно любить одних и тех же передвижников. Теперь тоталитарный бетон крошится, даже вокруг мощных шлюзовых башен. Зрелище грустное, но небесполезное. Ради него стоило арендовать пароход, искать спонсоров, возиться с устройством выставок и дискуссий. И надо сказать, я давно не испытывал такого ощущения счастья, как в эти июльские дни, плывя по Волге. Счастья и грусти. Счастья от прощания с империей. Грусти - от того же самого.

Новости электронных библиотек